Он поднес лезвие к чапану, и чапан задымился; запахло гарью. Он стал лизать его. Каждый раз, когда он касался лезвия, языком, толпа издавала громкое «ах!» Святой схватил кинжал зубами и вдруг прыгнул на шанырак юрты. Вынул кинжал изо рта, взял его в руки и стал делать движения, будто точил лезвие о солнце. Он издавал какие-то бессмысленные вопли, заклинания, потом опять пустился в пляс. Войлок под его ногами слетал, соскальзывал с остова юрты на землю. Скоро от белоснежной юрты остался один лишь деревянный остов, окрашенный в красный цвет.
Взору всех предстала женщина, которая повисла на столбе, к которому была привязана за руки. Она по-прежнему молчала.
— Албат! Албат! — начал звать святой.— Албат! — надрывался он в крике.
Потом он сделал огромный прыжок и очутился в середине толпы, схватил за руку Юмаша и потащил его за собой.
Обомлевший Юмаш покорно следовал за ним и через мгновение оказался перед роженицей. Святой резким взмахом кинжала ударил Юмаша по затылку, и его голова начала медленно клониться вниз.
Роженица испустила пронзительный крик, и в тот же миг раздался писк младенца. Голова Юмаша, кажется, уже готовая скатиться на землю, снова будто приросла к позвоночнику. Она опять держалась на плечах Юмаша прямо и гордо.
Святой ловко вскочил на коня и, размахивая кинжалом, погнался за кем-то только ему одному видимым.
И звал, громко звал:
— Дорогой мой Албат, мой дорогой Албат! Я твой раб, Албат!
Толпу будто расколдовали. Женщины кинулись к молодой матери, несколько человек помчались с радостной вестью к юрте Тулебая, многие окружили Юмаша.
— Господи, ты живой?
— А с чего бы мне быть мертвым? — выставил грудь колесом Юмаш.
— Что ты почувствовал, когда он рубанул тебя кинжалом?
— Эй, парень, больно было?
— Отсекал он тебе голову или нет?
— Помнишь что или память отшибло, чего молчишь? — неслись со всех сторон нетерпеливые вопросы.
— Помню, помню! И голова, и память у меня в порядке! Он сначала глянул на меня, не по-доброму, с неприязнью глянул, потом ударил ребром ладони — не кинжалом, конечно, вы что, спятили в самом деле? Да, да ребром ладони. Мне было больно, ох и больно! Я склонил голову, и тут в ноздри мне шибануло потом, у-у-ух, до чего противно! Потом, помню, раздался женский крик, потом детский плач. Вот и все. Шея до сих пор болит, что правда, то правда!
Люди стали расходиться, разочарованные, даже обиженные рассказом Юмаша. Они не знали, верить парню или нет.
Юмаш и Костюков без промедления вернулись в свое становье. Рассказ их произвел на все посольство большое и тяжелое впечатление. Казаки, башкиры, хан Абулхаир и посол Тевкелев заставляли Юмаша и Костюкова рассказывать и пересказывать все, чему они были свидетелями.
Посол и хан насторожились. Абулхаиру теперь стала ясна подоплека новости, которую незадолго до этого принес ему Нияз. По степи пополз слух: надо, мол, выцедить кровь из этого посла неверных, да к тому же еще отступника от святой мусульманской веры... Бродяга этот скорее всего из Хивы, прикинул Абулхаир, ибо его поведение больше всего напоминает «чудеса», которые дервиши ордена бекташ вытворяют на глазах у простаков. Если так, значит, послал сюда этого проходимца хивинский хан.
«По своей воле действует хан или нет? Ведь он одобрил мои замыслы и планы, сам был не прочь примкнуть ко мне? Скорее всего по воле инаков — предводителей родов в Хивинском ханстве, инаки там самые влиятельные люди, они смещают и назначают ханов... Но и самые отпетые негодяи! Это они разрушают все мои планы! Как они только разгадывают их, чутье у них прямо собачье! Расстраивают любую мою хитрость!..»
После того как военные отравили в Хиве хана Шергазы — убийцу русского посла, Абулхаиру удалось посадить на хивинский трон своего младшего брата Мамая. Мечтал Абулхаир держать Хиву под своим влиянием. Не повезло! Когда Мамай ехал на пятничный намаз — лошадь сбросила его, и он убился насмерть. Случайность то была или нет, узнать не удалось. С помощью интриг и уловок Абулхаир сделал хивинским ханом Батыра, своего зятя. Батыр через полгода понял, что он не угоден Хиве, и, опасаясь за свою жизнь, тайком, ночью, бежал из города.
Когда хивинцы в поисках человека благородных кровей для своего престола опять пожаловали к казахам, Абулхаир послал к ним Жолбарыса, дочь которого была сосватана им для его второго сына.
Судя по всему, инаки и гулямы начали прибирать к рукам и его свата Жолбарыса. Они боятся, что русские могут объявиться у них. Знают: если русские остановили нынче своих коней в казахской степи, то завтра они окажутся в Хиве. И тогда за все рассчитаются с убийцами — наступит расплата за содеянное над русскими людьми злодеяние. Где уж тут им радоваться желанию казахского хана принять русское подданство! Хотят теперь окунуть в кровь руки казахов, чтобы не только собственные их руки были замараны кровью... Вот нашли себе орудие — султана Батыра. Слепое орудие и послушную игрушку.
«Батыр... Батыр... Что движет им? Неужто у него снова разгорелись глаза на хивинский трон, с которого он когда-то бежал трусливо, по-воровски? А возможно, не хивинцы вовсе натравливают на меня Батыра, а сам он науськивает их?..
Видно, Батыр догадался, почему я так стремительно снялся с места и перекочевал на Арал. Не хочет, ох как не хочет Батыр моего возвращения. Того, чтобы я был в глазах русской царицы единственным вершителем политики. Не желает, чтобы я подтолкнул принять подданство еще и каракалпаков, и хивинцев. Вот он и мутит воду, с него станется! Стращает хивинцев: «Русские идут отомстить вам за пролитую вами кровь!» Хивинцы решили избавиться от русского посла казахскими руками, потому и будоражат народ с помощью разных пройдох...
Надо помешать Батыру, разрушить его коварные замыслы — во что бы то ни стало! Нельзя сидеть сложа руки. Надо действовать!..
Батыр ни разу не высказывался прямо — за он или против того, чтобы просить покровительства России.
Необходимо прежде всего прощупать его. Для этого надо как-то хитро подступиться к нему... Честолюбив Батыр сверх всякой меры, очень тщеславен и самолюбив... Значит, нужно передать ему: русский посол интересуется, где же сын знаменитого хана Кайыпа, который имел самые добрые отношения с русскими, что же с ним такое, почему его не видно... Примчится Батыр как миленький, непременно примчится. И тем поставит себя в неловкое положение перед своими же союзничками... А не захочет приехать, заартачится — стало быть, обнаружит свое истинное лицо перед русской царицей.
Если Батыр даст присягу, это будет вода на мою мельницу! Глядишь, и Младший жуз тогда дрогнет: «Что нам терять, все ведь идут искать защиты и покровительства у России?» А там и потомки Жадика из Среднего жуза придут.
Надо, пожалуй, собрать мне еще разок моих единомышленников на совет. Да, и еще томит меня печаль о Таймасе... Долго нет вестей от бия Даумбая. Как там, увенчались успехом или нет его переговоры с Сырлыбаем?»
Абулхаир послал джигитов к Букенбаю, Есету, Кудайназару и другим биям.
Собравшись, они после долгих споров решили отправить к султану Батыру Букенбая и Нурали, как только хивинский шарлатан покинет его дом.
Так и сделали. Приехали к Батыру и сказали ему:
— Мы к тебе, султан, прибыли не просто так, а чтобы развеять недоразумение, исправить оплошность, которую допустили нечаянно, безо всякого умысла. Русский посол, наш гость, что ни день, интересуется тобой, все дознается, почему ты до сих пор не показался ему. Мы признались ему: «Ойбай, наша вина, ведь султан встречал вас!» Он на нас обиделся: «Почему же вы не познакомили нас?» Господин посол изо дня в день твердит: «Пусть приедет, хочу повидаться, познакомиться!»
Нахмуренный лоб Батыра разгладился, глаза заблестели. Однако он изо всех сил старался казаться безразличным к подобной чести.
— Зачем русскому послу Батыр, коли не был нужен Кайып? Сами, наверное, ему подсказали!
— Да как можно! — воскликнул Букенбай. — Посол не на нас одних в обиде, но и на тебя тоже, султан. Он все недоумевает: потомок знатного рода, который не раз оказывал гостеприимство русским послам, ни разу не явился к нему?.. Если ты не пожелаешь поехать, не знаю уж, что он и подумает, — продолжал Букенбай. — Судя по его заявлениям, только ты и Абулхаир и есть те люди, к которым русский посол направился, на чью поддержку рассчитывал.
Султан долго размышлял, потом решил:
— Ладно, хотя и у нас есть обиды на этого господина, но эти обиды свои я выложу ему сам!..
Батыр повел речь прямо с порога, без обиняков:
— Мы полагали, что белая царица не пошлет послом к такому большому народу, как наш, человека, который не знает наших обычаев и правил. Или, может, вас сбили с пути истинного какие-то шайтаны?.. Наши, местные, а?.. Я наслышан, что вы раздариваете подарки всякой черни, набрасываете им на плечи чапаны, суете гостинцы... — Батыр распалялся все сильнее. — Я долго ждал, что вы если не меня самого уважите, а я ведь один из двух, кто держит бразды правления в Младшем жузе, то хоть уважите память моего отца Кайыпа! Он ведь дружил с русскими, переписку вел с Петром Великим! Надеялся, что пригласите меня, окажете внимание, почет... Но долго что-то не проявлял господин Тевкелев интереса к моему аулу. Потому я сам сюда пожаловал.
