Даумбай поглаживал огромной пятерней бороду и, будто прося прощения, бубнил смущенно о том, как долго они сомневались, долго меж собой советовались, тянули с ответом послу великой белой царицы... По всему было видно, что Даумбаю перед послом неловко признаваться в этом. И еще... томит его неизвестность, то, как оно, подданство это, еще обернется в будущем...
— Да, куда тут денешься? В тяжелые живем времена! Нельзя обойтись без надежного укрытия, иначе погибнешь, как овца в джут! — Бий и вздыхал, и охал, и кряхтел, но речь продолжал: — Ничего не добьются наши племена, если станут искать лучшую долю всяк себе! Подумали мы и решили: положиться, Абулхаир, на тебя! Решай сам, с кем нам быть, у кого искать защиты и покровительства... Тебе виднее, а мы последуем твоему примеру. Так что мы пришли сказать: теперь ты в ответе за наши беды и радости, а мы идем за тобой!
Абулхаир отвернулся, чтобы скрыть нечаянные слезы, подступившие комком к горлу. Чтобы не выдать волнения, он долго молчал. Потом обратился к Даумбаю:
— Спасибо, Даке. Вы всегда поступаете мудро, как и положено аксакалу. Недаром в народе говорят: даже яд пей со своим племенем! — Абулхаир обращался к бию, но не только к нему, и это понимали все, кто его слушал. — Мы живем во времена, когда нас ждет погибель, если мы не объединимся. Мы ищем спасения, мы ищем верную дорогу не для себя, а для всего народа нашего! Нас не хотят признавать, отворачиваются от нас, и не только сильные. Поэтому-то мы никак не можем освободить собратьев наших, которые уже два года томятся на чужбине. Разобщенность наша — враг наш! Станем подданными России — освободим джигитов наших, семьи наши! Есть они и в краях, подвластных русской царице, здесь мы решим дело без жертв и споров. Мы привыкли кричать: «Мы свободные, мы вольные!» Но ведь и нищий, который ходит по аулам с протянутой рукой, тоже считает себя свободным. Но подумайте, какой смысл в такой свободе, если нищий не ведает, в каком овраге отдаст богу душу?.. А между тем — куда ни глянешь — повсюду живут народы под защитой более сильных. И ведут они себя как задиристые мальчишки, которые сами отбирают у других альчики и сами же при этом грозят: «Не троньте нас, а не то пожалуемся старшему брату!»... Лишь нам не на кого положиться. Долго ли мы будем такими вот «свободными и вольными»? Свобода эта стала бельмом на глазу у алчных врагов. Умнее будет найти нам надежное пристанище. — Абулхаир остановился, оглядел всех требовательным взором. — Если хотите взвалить на меня бремя ответственности за возможные беды, что же, на то воля всевышнего. Я могу лишь добавить, — Абулхаир прокашлялся, — что ваши родные и дети получат свободу, как только русский посол вернется в Уфу. Башкиры отпустят наших тотчас же.
— О, спасибо, спасибо, утешил! Мы только о том и мечтаем, чтобы увидеть целыми и невредимыми наших родных! — оживились люди.
Абулхаир поднялся с места, расправил плечи и сказал:
— А вот эти подарки белая царица прислала для лучших людей степи. Таких, как вы. Знала, что доброта ее не будет забыта. — Хан оделил каждого материей на один чекмень. — Теперь Кудайназар отведет вас к послу. Пусть он из ваших уст все это услышит.
Веселые голоса биев, которые доносились снаружи до Абулхаира, ласкали его слух.
Тевкелев встретил биев с распростертыми объятиями. Получив их подписи, он пригласил их на следующий день отобедать.
На другой день они пожаловали в гости к послу вместе с Абулхаиром, Букенбаем и Кудайназаром.
В юрте был расстелен огромный дастархан. Чего только не было на нем! Горками лежали редкие для степняков лакомства — хрустящие татарские лепешки и хлебцы, испеченные на молоке, сливках и сахаре, аппетитные русские баранки, сладкие леденцы. Стояли деревянные чаши с янтарным башкирским медом. Когда принесли на ярком расписном подносе блестевшую, словно лед, головку сахара, круглую, большую, как курдюк жирного барашка, гости так и ахнули от удивления и восторга.
Словно задавшись целью поразить казахов, русские тащили и ставили на стол разные удивительные яства: сладости, сушеные фрукты, соленую и вяленую рыбу, пастилу из фруктов...
Потом все учуяли запах, который ласкал ноздри, как ароматы райского сада. Этот запах взбодрил казахов еще больше, ибо многим из них уже был знаком.
— Господи, да никак это запах чая? — обрадовался кто-то. — Ну и ну!
— И чего только нет у этих русских! — вторил другой восторженный голос.
Абулхаир не скрывал улыбки, поглядывал на сородичей. Он как бы говорил, им своим взглядом и улыбкой: «Ну, видите теперь? То-то же!»
Тевкелев тоже не скрывал своей радости и угощал, потчевал дорогих гостей. Хан бросал на него выразительные взгляды, которые посол расшифровывал для себя так: «Вот они какие! Я же говорил тебе, а ты упрямился!»
Абулхаир мысленно благодарил аллаха и умолял не оставлять его, помочь ему, дать ему силы довести дело до конца. Хан знал: сидевшие здесь бии преувеличат, превратят в легенду то, что сейчас видят, слышат, пьют, едят. Если бы русский посол давно открыл свои сундуки, многие замасленные треухи пришли бы дать присягу!
Баи несказанно были довольны угощением и обхождением посла. Даумбай на прощание долго-долго с чувством тряс его руку:
— О Таймасе не печалься, не горюй! Вернемся, потолкуем хорошенько с Сырлыбаем. Должен послушаться нас, освободить твоего джигита, — и веско добавил: — Заставим.
Тевкелев наконец ощутил под ногами твердую почву. Повеселел, приободрился. Понял, что эти тридцать биев — лишь начало. За ними придут другие.
Начало!.. Первые ласточки!..
Посол собрал на совет башкир и обратился к ним:
— Вы знаете язык. Поезжайте по окрестным аулам, присмотритесь, прислушайтесь внимательно, что делается вокруг, о чем народ толкует.
Сергей Костюков, нескладный русоволосый парень, пристал к Юмашу как репей: возьми да возьми с собой!
Юмаш отнекивался: не хотел обременять себя, да и подвергать опасности долговязого увальня тоже не хотел. К тому же боялся, что Сергей изведет его вопросами — отчего да почему? Всем морочит голову неуемным своим любопытством. Не зная, как от него отделаться, Юмаш решил зайти к послу. Однако неотступно следовавший за ним Костюков и тут от него не отстал.
И прямо с порога заговорил:
— Алексей Иванович, мне некуда себя девать, нечего делать. Я томлюсь от безделья. Я же прибыл в эти края, чтобы все о них узнать, чтобы изучить, какие они — казахи? Их нравы, обычаи... А вы меня никуда не пускаете!
Тевкелев от неожиданности немного растерялся. Его тронула горячность, с какой Костюков упрекал его.
— Русским лучше нос не высовывать. Пока что. Береженого бог бережет! Вспомни, как среди белого дня умыкнули Таймаса.
— Казахи держат Таймаса из-за джигита, которого мы убили! Нечаянно, но убили! Никому больше с тех пор мы не причинили зла. А в случае чего, если потребуют они с меня плату за смерть, я напомню им о смерти моего деда. Он погиб по их вине. Они сразу и прикусят языки.
— Я слышал, что покойный твой дед попался из-за своей любви все записывать... Смотри, будь осторожен! Как бы и тебя не постигла участь твоего деда!..
— Я готов дать вам расписку в том, что вы не несете за меня ответственность... Только отпустите с Юмашем!..
«Да, парень знает, что хочет, упорный, — с удовольствием отметил про себя Тевкелев. — Недаром рос и воспитывался в среде русских ученых, которые окружали когда-то тобольского правителя... Интересный парень! Какой только крови в нем не намешано: шведская, польская, русская...»
— Так и быть! Ступай, отпускаю тебя вместе с Юмашем. Вместе, понял?
— Пошли! — сердито буркнул Костюкову Юмаш. На подходе к чащобам Борсыка среди пологих барханов они увидели одинокий аул.
Русые волосы Костюкова были спрятаны под лохматой лисьей шапкой, на нем была казахская желтая шуба. Его теперь трудно было принять за русского. И все же Юмаш и Сергей въехали в аул с опаской.
У крайней юрты Юмаш подал голос:
— Есть тут кто-нибудь? Есть с кем перемолвиться словом?
— Дверь открыта, кто бы ты ни был, входи! — послышался в ответ ворчливый голос.
Юмаш и Костюков спешились, привязали коней и ступили через порог. В юрте было темно и дымно.
— Проходите на торь, — донесся до них тот же голос.
— Чей это аул? — поинтересовался Юмаш.
— Тулебая-шепелявого из рода маскаров.
— А сами вы кто будете? — не отставал Юмаш.
— Я-то? Я не коренной житель аула, пришлый я. Ювелир, зовут меня Зердебаем, — теперь в голосе чувствовалась улыбка.
— Что же вы делаете в этом ауле, чем занимаетесь? — продолжал расспросы Юмаш.
— Хозяйство мое — вот оно, эти черные мехи. Нет у меня ни овец, ни лошадей, так что пасти и гонять на водопой некого. Найду место, где рукам моим не дают бездельничать, там и останавливаюсь на время. В нынешнем году один бий держал у себя все лето, потому что готовил дочь к свадьбе. А увидел мои изделия Тулебай-шепелявый, перевез к себе. К его дочери, оказывается, посватался батыр, вот и намерен бай летом сыграть свадьбу. Попросил меня помочь подготовить девушке приданое. Теперь ведь не те времена, когда можно свободно ездить на базары Хивы, Бухары и Сайрама, чтобы купить шелк, парчу, украшения... Сейчас даже самым богатым людям приходится обращаться к таким вот ремесленникам, как я. Бай сказал мне, чтобы я сделал для его дочери и браслеты, и серьги, и ожерелья из серебра и золота. Потому-то вот я и дымлю здесь... Подойдите сюда, поближе, — пригласил ювелир молодых людей.
