— Фленсберг сказал мне, что третий барак набит лишь евреями. На что я ответила: мне известно, что там содержатся одни лишь евреи. Тут он сказал мне: «Неужели вы не понимаете, что некоторые люди отличаются от прочих?»
— И что вы ему на это ответили?
— «Глядя на вас, я в самом деле убеждаюсь в этом».
— Ну, после этого он должен был приказать вас вышвырнуть и тут же расстрелять.
— Что?
— Вас подвергли казни? Вас расстреляли или отправили в газовую камеру?
— Конечно же, нет. Я стою перед вами в Лондоне. Как меня могли расстрелять?
31
Сэру Роберту Хайсмиту не пришлось сомкнуть глаз, На время процесса он перебрался из своей усадьбы в Ричмонд-Сюррей в квартиру на Кадоган-сквер, неподалеку от Вест-Энда и суда. И сегодня вечером он работал допоздна.
Не подлежало сомнению, что Томасу Баннистеру удалось выстроить из косвенных свидетельств убедительную доказательную базу, плюс ко всему он поймал Кельно на оговорках в его показаниях. Ошибки Кельно в полной мере можно было объяснить естественной неподготовленностью обыкновенного человека, сталкивающегося с виртуозом юридической казуистики, мастером своего дела. И конечно же, присяжные, осознав выдающиеся способности Баннистера, должны еще в большей степени осознать свою близость к Адаму Кельно как к обыкновенному человеку, представителю их же среды.
Но исход дела в огромной мере зависел от показаний Марка Тесслара, единственного оставшегося в живых непосредственного свидетеля. Все годы их знакомства и во время самого процесса сэр Роберт Хайсмит отказывался верить, что на Адаме Кельно лежит какая-то вина. За спиной у Кельно долгая и безупречная жизнь, отличная карьера. И, вне всякого сомнения, если в нем были какие-то черточки чудовища, рано или поздно они проявились бы. Хайсмит был уверен, что столкнулся с каким-то ужасающим видом вендетты. Два человека, преисполненные смертельной ненависти друг к другу, неспособны помочь поиску истины.
Он стал разрабатывать линию перекрестного допроса Марка Тесслара, не сомневаясь, что ему удастся дискредитировать его.
Да, конечно, и у него были моменты сомнений, но он английский барристер, а не судья или присяжный, и Адам Кельно заслуживает того, чтобы он отдал на его защиту все свои силы.
— Я должен выиграть это дело, — дал себе Хайсмит торжественный обет.
— Куда, к черту, запропастился Терри? — гневно вопросил Адам. Он еще раз приложился к стакану с водкой. — Ручаюсь, он направился к Мэри. Ты звонила туда?
— Там нет телефона.
— Сегодня он был в суде, — сказал Адам. — Почему он не явился домой?
— Может, засиделся в библиотеке колледжа. Он потерял много времени в суде.
— Я отправляюсь к Мэри, — сказал Адам.
— Нет, — возразила Анджела. — Я заходила к ней после суда. Мэри не видела его уже несколько дней. Адам, я понимаю, что беспокоит тебя, но наш адвокат — большой специалист по таким запутанным ситуациям. Это его профессия. И присяжные знают истину, как и твои пациенты. Они расположены к тебе. И прошу тебя, не пей, скоро придет Терри.
— Ради Бога, женщина, хоть раз в жизни дай мне надраться без того, чтобы ты скулила у меня над головой. Разве я бью тебя? Или творю что-то неподобающее?
— Тебя будут мучить кошмары.
— Может, и нет, если я смогу как следует напиться.
— Послушай меня, Адам. Завтра в суде тебе надо быть сильным и собранным. Ты должен быть сильным, чтобы противостоять Тесслару на свидетельском месте,
— Привет, Анджела. Здравствуйте, доктор.
Ввалившись в комнату, Терри шлепнулся на диван.
— Как вы знаете, — сказал он, — по части выпить я далеко не сын своего отца. Я всегда считал, что батюшка Кемпбелл предпочитает пить за нас обоих.
— Где, черт побери, ты пропадал?
— Пил.
— Оставь нас, Анджела, — приказал Адам.
— Нет, — ответила она.
— Нам не нужен третейский судья, Анджела,— пробурчал Терри.
Она неохотно вышла из комнаты, но оставила дверь приоткрытой.
— Что у тебя на уме, Терри?
— Кое-что.
— Что именно?
Опустив голову, Терри с трудом выдавливал из себя слова изменившимся до неузнаваемости голосом, в котором звучали слезы.
— Меня мучают сомнения, — пробормотал он.— Доктор... я... меня не волнует, что решит суд. Я хочу услышать от вас, из ваших собственных уст... вы действительно делали все это?
Охваченный приступом ярости, Адам вскочил на ноги. Поднявшись над юношей во весь рост, он с силой обрушил оба кулака ему на голову, Терри не сделал ни малейшей попытки уклониться.
— Подонок! Мне давным-давно следовало бы лупить тебя! — Его кулаки снова взметнулись, и Терри рухнул с дивана, оказавшись на четвереньках. Адам пнул его ногой по ребрам. — Мне следовало измолотить тебя! Как мой отец лупил меня. Вот так... вот так!
— Адам! — вскрикнула Анджела, своим телом прикрывая Терри.
— О Боже, — в ужасе и отчаянии зарыдал он, опускаясь перед юношей на колени. — Прости меня, Терри... прости меня.
Утро было полно растущего напряжения, ибо и Хайсмит, и Баннистер ждали одного и того же. Предыдущим вечером Марк Тесслар приехал из Оксфорда. Мария Вискова и Сюзанна Парментье устроили для него тихий обед с воспоминаниями, после чего Эйб, Шоукросс, Бен и Ванесса присоединились к ним за кофе.
— Я догадываюсь, — сказал Тесслар, — чего будет стараться добиться Хайсмит. Но после той ночи десятого ноября меня уже ничто не может сломить.
— Не знаю, смогу ли я передать словами то, что испытываю к вам, — сказал Эйб. — Я думаю, что вы самый отважный и благородный человек, которого мне доводилось встречать.
— Отважный? О нет. Просто мне уже не страшна никакая боль, — ответил Марк Тесслар,
Первая часть утреннего заседания была посвящена тому, что Честер Дикс подверг Сюзанну Парментье сравнительно мягкому перекрестному допросу, который длился до перерыва.
Шоукросс, Кэди, его сын с дочерью и леди Сара Уайдмен решили, расположившись в таверне «Три бочки», выпить и перекусить почками с бобами, пока Джосефсон доставит из гостиницы Марка Тесслара.
Первым в зал суда вернулся Адам Кельно. Слегка одурманенный успокоительными препаратами, он сидел с остекленевшими глазами. Пока зал наполнялся, он время от времени бросал умоляющие взгляды на жену и Терри, сидящих в первом ряду; зал постепенно заполнился до предела.
— Внимание!
Судья Гилрой занял свое место и, обменявшись поклонами с присутствующими, кивнул Томасу Баннистеру. В эту секунду в помещение влетел Джосефсон и, протолкавшись к столу, стал что-то возбужденно шептать на ухо Александеру. Тот, побагровев, нацарапал записку и передал ее Томасу Баннистеру. Баннистер прочитал ее и, обмякнув, растерянно опустился на место. Брендон О'Коннор, перегнувшись к нему, схватил записку, после чего, покачнувшись, поднялся на ноги.
32
— Милорд, нашим следующим свидетелем должен был быть Марк Тесслар. Нам только что сообщили, что доктор Тесслар скончался на улице перед своим отелем в результате обширного инфаркта. Можем ли мы просить вашу честь сделать перерыв на день?
— Тесслар... скончался? ..
— Да, милорд.
В квартире стоял полумрак, когда Ванесса открыла дверь перед леди Сарой. Эйб присмотрелся к вошедшей, но трудно было понять, видит он ее или нет. У всех глаза были красны от слез.
— Эйб, не терзайся так, — сказала ледя Сара.— Он давно уже был тяжело болен. Твоей вины тут нет.
— Дело не только и докторе Тессларе, — сказала Ванесса. — Сегодня днем посольство связалось с Беном и Иосси, приказав им немедленно возвращаться в Израиль и доложить о прибытии своим конвоирам. Идет мобилизация.
— О Господи, — сказала она, подойдя к Эйбу и гладя его по голове. — Эйб, я поминаю, что ты должен чувствовать, но нам необходимо принять решение. Все собрались у меня.
Кивнув в знак согласия, он поднялся, натягивая пиджак.
Все, собравшиеся у леди Сары, были охвачены общей печалью. Здесь были и Томас Баннистер, и Брендон О'Коннор, и Джейкоб Александер с Лоррейн и Дэвидом Шоукроссами, Джосефсон, Шейла Лем, а также Джоффри, Пэм и Сесил Додды. Здеоь же присутствовал и Оливер Лайтхолл.
И еще четверо — Питер ван Дамм со своей семьей. Исчезнувший Менно Донкер.
Эйб обнял ван Дамма, и на мгновение они застыли в объятиях, похлопывая друг друга по спине.
— Я вылетел из Парижа, как только услышал, что. случилось, — сказал Питер. — И завтра я должен буду дать показания.
Эйб медленно прошел в центр комнаты и повернулся лицом к присутствующим.
— С той минуты, как я оказался вовлеченным в это дело, — хрипло сказал он, — я не перестаю чувствовать себя главным распорядителем какого-то карнавала ужасов. Моими стараниями вскрылись старые раны, вернулись ночные кошмары; в моих руках оказалось спокойное существование людей, которые давно заслужили жизнь в мире и покое. Я говорил себе, что их анонимность, должна оставаться неприкосновенной. Но вот перед вами стоит человек, пользующийся международной известностью, и невозможно представить себе, чтобы мир его не узнал. Понимаете, когда в моем глазу потух свет, передо мной стали представать странные видения. Какие-то зловещие фигуры старались вцепиться в меня. Когда люди узнают о твоей неполноценности, все их кровавые инстинкты рвутся наружу, и ты начинаешь чувствовать себя загнанными зверем в пустыне, до которого вот-вот доберутся шакалы и стервятники
