— Что «да»? — осторожно переспросил Олег.
— Да не умею я так говорить, как ты, — вспылил Ингварь.
— Почему?
— Не знаю!
— Я считаю, — терпеливо начал объяснять Олег, — что ты не думаешь с душой о людях, а добрая душа всегда подскажет в нужный момент нужные слова.
— Как это?.. — не понял Ингварь. — Душа? Не слышу я ее у себя! Не слышу! И слов душевных, как ты, для всех не нахожу!
— Ну, сынок, и настроение у тебя перед боем! Пойдем-ка на поле битвы, покажешь мне, где какие полки расставишь, куда лучников, куда конницу определишь, — сухо предложил Олег, взяв княжича за плечи одной рукой, а другой, якобы ненароком, звякнул тяжелой наследственной цепью Рюрика о кольчугу племянника.
— Я уже был там… Уже продумал, — нехотя заметил Ингварь. поняв суть нечаянного жеста дяди и успокоив звон серебра на груди.
— Вот это молодец! Ну и что у тебя получилось? — спросил Олег, с трудом оторвав взгляд от сокола, изображенного на овальной бляшке Рюриковой цепи.
— Вроде получилось, — немного оттаявшим голосом ответил Ингварь и скупо объяснил дяде: — Сначала бой начнут лучники. Они попытаются нарушить строй вражьей конницы, затянуть ее к нам, а потом в бой вступит наша конница. Ну, а дальше… видно будет.
— Что ж! План неплохой. Но имей в виду, что они могут выставить не одну конницу. Не забывай, что тиверцы — степняки. У них коней на всех хватает. Как бы нашим лучникам туго не пришлось, — назидательно проговорил Олег.
Ингварь вздрогнул от этих слов.
— Что же делать? Опять ты все знаешь, — раздраженно заметил он.
— Да не горячись! — повысил голос Олег. — Всегда надеешься на кого-то другого. А нынче все, понимаешь, все зависит от тебя! И ты обязан помнить н знать то, что знает каждый дружинник в отдельности и все, вместе взятые! — как можно спокойнее посоветовал Олег и оглядел взъерошенного княжича.
— Ну и что! — опять вскипел Ингварь. — Что изменится, если у них все равно конницы больше тысяч на десять, чем у нас, и они сделают все, чтобы мы исчезли с этой земли, яко обри[53].
— Не смей нас сравнивать со злодеями и насильниками! — возмутился Олег. — Не всегда побеждают числом! Чаще побеждают умением терзать, изматывать врага, сберегая свои силы. Вот сейчас и продумай, что ты будешь делать, если у них конницы больше, чем у нас. Кого надо послать на их конницу? Кого? Думай, думай, княжич дорогой!
Ингварь вонзил длинные пальцы в спутанные светлые волосы и мучительно задумался.
— Ладно! — устало проговорил Олег. — Думай одни. А то я смущаю тебя. Думай обо всем! — И Олег неожиданно оставил Ингваря одного.
…Солнце двигалось к полудню, а бой был еще не закончен. Славно начал сражение Бутята. Мощным рывком свалил он тиверца с ног, подмял его под себя, скрутив руки, и быстро одолел противника. Тот попытался схватить Бутяту за ногу, да, наткнувшись на крепкие мышцы богатыря, вздыбил спину. Теперь подняться от земли он уже не мог: Бутята, используя минутную слабость соперника, пригвоздил его к земле мощной хваткой обеих рук. Тиверский князь Тирай не выдержал и гаркнул что было сил:
— Оставь живым нашего! Бой! — Это означало: право начать бой принадлежало дружине киевского князя.
Ингварь так расставил дружину; спереди — конница, по флангам — лучники, чтоб могли с тылов помогать коннице громить врага. В засаду отправил десять тысяч ратников на конях и с секирами под главой упрямого Свенельда.
Единым ударом врезалась многотысячная конница Ингваря в ряды тиверцев. Но те даже не дрогнули. Ряды их не смялись и не сдвинулись назад. Началось тяжелое, изнурительное сражение. Кони ржали, вздымались, храпели, падали замертво, пронзенные копьями. Их всадники с тяжелыми мечами старались метко разить врага, но и тиверцы были смелы и выносливы.
Много падало храбрых бойцов с обеих сторон.
Лучники русичей пытались и врассыпную, и монолитно врезаться в ряды противника, но каждый раз оказывались далеко отброшенными тиверской конницей.
Олег со Стемиром, наблюдая с холма за ходом боя, были озабочены таким поворотом дела, но вмешиваться в тот порядок событий, с которым княжич пока справлялся, до поры до времени не хотели. Решили полностью испытать Ингваря. Пока все шло хоть и тяжело, но довольно верно по правилам воинского дела. Остальное должны решить выносливость или хитрость соперников.
К вечеру заметно ослабела дружина княжича. Тиверцы воспряли духом и стали теснить врага.
Ингварь растерялся и начал отступать с дружиной.
Олег было рванулся на помощь княжичу и его дружине, но Стемир облегченно вздохнул и удержал Олега на месте, показав конницу Свенельда, спешащую на помощь княжичу.
Через минуту они увидели, как огромное войско Свенельда раскололось на две цепи, замыкая врага в клещи.
— Каков молодец! — восхищенно заметил Олег. — И как это он вовремя вышел из засады!
— Когда сердцем думаешь, всегда соображаешь! — убежденно и весело ответил Стемир.
Вскоре Свенельд со свежими силами смял ряды противника и так далеко отбросил их, что видевшая эту короткую, но беспощадную битву дружина Ингваря, не ожидая команды княжича, повернула на помощь Свенельду. Крича и посвистывая, стала она добивать тиверцев, затмевая темноволосых своими длинными синими волосами, развевающимися на свежем ветру, и стараясь взять в плен князя Тирая.
Олег не вытирал счастливых слез. Давно он не видел такого тяжелого боя. «Какие молодцы! Какие храбрецы! Какие удальцы! — не переставал он восхищаться своими дружинниками. — Да для таких ничего не жаль… Какие молодцы!
Но где же Ингварь? — лихорадочно подумал он, но, увлекшись картиной боя, решил: — А… там видно будет… Главное дело сделано… Тиверцы под нами… Хазары, глядя на них, окончательно присмиреют… Хоть здесь будет покой… А там, глядишь, и подвиг Аскольда повторить можно будет: принудить греков к достойной торговле с нашей страной!» — неожиданно промелькнула в его голове тщеславная задуют, и Олег подставил свое лицо резкому порыву ветра.
…Ингварь знал, что дружина победила благодаря смелости и находчивости Свенельда. Какими только словами он не ругал себя! Поставить Свенельда в засаду и забыть! «Все выжидал! И прождал! Дружина устала, отступила, а Свенельд сам, не ожидая моей команды, спас всю дружину! Уж лучше Свенельд, чем Олег», — неожиданно заключил Ингварь и продолжал бранить себя последними словами. Он лихо отъехал на коне в лес и там дал волю своей злости. Выхватив меч, он начал яростно рубить встречающиеся на пути кустарники и деревья до тех пор, пока силы не покинули его…
Он опомнился, когда опустилась черная ночь… Неподалеку от него конь жевал сочную лесную траву… Меч выпал из его руки и валялся рядом с ним. И как только он не проткнул себя им, упав в беспамятстве с коня?! Ингварь потрогал голову, цела! Попробовал подняться: больно и тяжело. Слава Богу, что упал не на пень и не на камень. Словно знал, куда упасть: в густую, мягкую траву! Ингварь провел рукой по груди: ни звона тяжелой цепи о кольчугу, ни бляшки с соколом… Он грустно усмехнулся, затем вспомнил все и… завыл, как зверь, глотая соленые слезы, катаясь по траве, вырывая ее с корнями и в отчаянии разбрасывая ее в разные стороны..
Неожиданно он успокоился.
Лежа на земле и глядя в звездное небо, он вдруг вспомнил картину далекого детства.
Однажды он уговорил дядю Олафа — ведь тогда еще так звали великого князя. — взять его с собой на охоту. Богатыри, друзья великого князя, решили охотиться на медведя. Охота была удачной, и все, развеселившись, забыли про Ингваря. А он пошел в лес: робко, кустик за кустик, елочка за елочку, да так и ушел. Вдруг он увидел, что прямо на него идет разъяренная медведица. Ингварь в страхе так заорал, что всполошил весь лес. Вовремя подоспевший дядя Олаф с дружинником Никифором-христианином опрокинули медведицу и закололи ее. Ингварь, страшно напуганный предсмертным ревом медведицы, сам заревел. Ему жалко было и медведицу, и ее медвежонка, и самого себя. Олег, запыхавшийся, усталый, но довольный собой, схватил Ингваря и, прижав его к своей груди, ласково проговорил:
— Чего ревешь-то!
— Жаль медведицу, — сопя, ответил Ингварь.
— А не жаль было бы, если б медведица тебя съела? — страшно округлив глаза, басом спросил Олег.
— Жа-а-аль, — выл княжич.
— А чего же воешь? Учись жалость к себе вовремя побеждать!.. — сердито посоветовал тогда дядя Олаф и, крепко обняв племянника, спокойно проговорил: — Ну полно, полно, сынок, самое страшное… впереди!
И как ни странно, Ингварь часто с удивлением думал: что же может быть впереди страшнее этого? И только сейчас понял, что страшнее всего — поражение.
Становясь молодым соперником Олега, Ингварь часто задавал себе вопрос, что же такое жизнь. И, наблюдая зверей в лесу, глядя на людей вокруг себя, в конце концов понял, что жизнь — это беспощадная борьба. «Если люди — враги, то это понятно, но если люди — родственники, связанные одной заботой — выжить, неужели и тогда между ними должна быть вражда? Неужели, когда отец умер, оставив меня младенцем, Олег принял сына своей сестры как врага?.. — Ингварь вздрогнул от этой мысли. — Нет! Не может быть! Он был мне почти отцом! Нельзя напрасно копить злобу на него… Олег, может быть, и не рад тому, что я есть, но и смерти моей вряд ли хочет… Я должен быть справедлив и к себе, и к нему. Да, он испытал меня, и я никто, пока он жив… Он создал такое государство, о котором никто из русичей и не мечтал! Вот только зачем, коли на усмирение подвластных народов нужны такие усилия, которые нам не выдержать?.. — с горечью подумал княжич и вытер лицо рукавом. — Уж я-то точно этого не выдержу!» — пробубнил он, затем тяжело встал и, приведя в порядок свою одежду, стал пробираться сквозь лесную чащобу к своим, чтобы открыто сказать великому князю Олегу: «Я не гожусь в князья, дядя!..»
