Долго Олег делал вид, что ничего страшного не произошло, тем более что Свенельд нашел в лесу цепь княжича, но Олег, взяв ее, сказал, что не вернет пока, дабы не напоминать Ингварю о бое с тиверцами.
Наступила зима и властно раскинула свои покрывала на крышах домов и теремов.
Особенно красивы морозные узоры были на окнах княжеской гридни, где в глубокой задумчивости сидели великий князь Олег и его племянник Ингварь, глядя на незатейливую игру огня в очаге.
Тяжело было Олегу смотреть в глаза племяннику еще и по той простой, казалось бы, причине, что Ингварь, несмотря на то, что избрал себе в невесты дочь Вальдса из Плескова и ждал, когда она подрастет, в то же время положил глаз на старшую дочь Олега, Ясочку, которая как-то быстро выросла и необыкновенно похорошела.
Она вдруг стала забегать к отцу тогда, когда он проводил в гридне военные советы и подолгу беседовал с воеводами. Как-то однажды Ясочка не выдержала и крепко отчитала отца за то, что он наказал Ленка! Ох уж этот богатырь-красавец! И разговаривал-то с Ясочкой всего один раз, но после этого разговора подошел к великому князю, низко поклонился ему, да и попросил разрешения взять Ясочку в жены.
Олег решил не отказывать Ленку. Послал гонцов в Новгород сообщить Дагару, что его сын Ленк, рожденный иудейкой Бовой, берет в жены Ясочку, старшую дочь великого князя Олега-Олафа…
Три года уже счастливо живут Ленк и Ясочка в отдельном тереме и однажды принесли дедушке Олафу его первого внука, нареченного в честь прадеда Рюриком! Три года минуло, как Олег-Олаф вошел однажды проведать свою первую жену и не нашел в себе силы уйти от нее. Все простила терпеливая и любящая Рюриковна, окружившая заботой и вниманием двух его младших дочерей от Экийи.
Не желая липший раз бередить сердечные раны племянника, Олег грустно посмотрел на него и неожиданно спросил:
— Может… еще испытаешь себя?
— Нет! — зло ответил Ингварь и вдруг объявил: — Я пришел предупредить тебя: осенью женюсь. Готовь дары на свадьбу.
Олег долго смотрел на Ингваря, и во взгляде его было все: понимание, сожаление, огорчение и… возмущение.
— Значит, в дружине служить больше не хочешь? — голос Олега дрогнул.
— Да! — Ингварь не собирался играть в прятки. И так все ясно. Трудно было только начать разговор.
— А… если со мной что-нибудь случится? — загремел вдруг Олег.
— Ты caw в это не веришь, — спокойно возразил Ингварь.
— Гляди каков! — недовольным тоном заметил Олег и помрачнел. — Клянешь меня? — тихо вдруг спросил он Ингваря.
— Нет, — честно ответил княжич. — Наверное, по-другому нельзя. Ты есть ты… Я бы все равно так управлять не смог.
— Ты сердцем так думаешь? — осторожно сказал Олег. Неожиданно он почувствовал прилив нежных чувств к Ингварю, ибо знал: княжич льстить не будет.
— Клянусь Перуном! — Заверение княжича прозвучало для Олега как гром средь ясного неба, и князь внимательно оглядел его.
— О, не клянись! — тихо попросил он и вдруг спросил: —Как же быть с малой дружиной? — Олег боялся окончательно обидеть Ингваря и не высказал своего мнения.
— Тут решать нечего, — устало, но вместе с тем с громадным облегчением произнес Ингварь и пояснил: — Ведь есть Свенельд! Тебе, я думаю, он по нраву.
— Свенельд? — Олег удивился. — Ты можешь обратиться за помощью к совету славянских вождей, воевод и купцов, если потребуется! Ведь ты — княжич!
— Могу, но не хочу, — примирительно ответил Ингварь.
— Ну и напрасно! — вдруг опять вскричал Олег. — Ты должен требовать дружину! Ты же княжеский сын! А ведешь себя как безнаследный истукан!
Ингварь отшатнулся, как от удара.
— Да разозлись же ты! — загремел Олег. — Ужель Свенельд умней тебя! Опомнись, Рюриков отрок, ведь ровесники могут засмеять тебя! — наступал на племянника Олег.
Ингварь разозлился и вспыхнул:
— Именно смеха я и боюсь! Но только не от друзей, а от дружины! Как ни повернусь, как ни улыбнусь, думаю: вот так делает дядя Стемир. Как ни скажу, как ни прикажу, думаю: вот так говорит князь Олег. Не могу я ни говорить, ни делать ничего! — закричал он. — То одному вторю, то другому. Своего никак не отыщу! Слышишь? И никогда не найду! Как почну речь говорить перед дружиной, то думаю, сейчас смеяться будут. Скажут, зачем передразниваешь именитых людей! Не могу я! Не могу! Не мо-гу! Слышишь? И не спрашивай меня больше, ни о чем! И не требуй от меня ничего, не то я убью себя! — крикнул Ингварь и впервые не испугался ни своего крика, ни своей угрозы.
Олег опешил.
Он давно догадывался о причинах робости Ингваря, но боялся сам себе сознаться в этом. Сейчас отступать было нельзя.
— Значит, всему виной мои дела и слава Стемира? — рассеянно переспросил он. — Это легко исправить. Нынче же забирай все! — резко предложил Олег и решительно направился к порогу гридни.
Ингварь, потрясенный и опустошенный своим признанием, молча наблюдал за князем.
— Стемира мне! — громко приказал Олег слуге. Он распахнул двери гридни и стал спокойно ждать друга.
Ингварь прозрел неожиданно, как будто сильная вспышка молнии озарила его душу и ум: «Если такой человек, как Олег, мой любимый дядя и князь, перестанет с этой минуты быть князем, то произойдет огромное, непоправимое горе… Никто из русичей не ходит так величественно и просто, как дядя Олег, никто не сделал столько для государства русичей, сколько этот необыкновенный человек! Отнять у него Киевскую Русь, забрать его дружину и все, что он здесь создал?!»
— Нет! — закричал вдруг Ингварь и бросился к Олегу. — Прости! Ради всех богов, прости!
Олег вздрогнул и отшатнулся от племянника, пытаясь понять его душевный порыв. На то, что Ингварь сможет справедливо оценить все Дела его, Олег не надеялся. Он вгляделся в лицо княжича и испугался: глаза Ингваря были мокрыми от выступивших слез.
— Прости! — прошептал княжич, схватив Олега за руку. — Прости, — умоляюще повторил он и, не дождавшись ответа, выбежал из гридни князя…
Нынче, как и всегда в последнюю неделю червеца[54], маленький, деревянный и уютный Плесков весело бурлил. Приближался самый любимый летний праздник — Ивана Купалы. Праздник, которого ждали и который отмечали все жители города без различия возраста, но, конечно, более всех бурлила молодежь.
Плесковяне глубоко верили, что солнце, дающее силу растениям, с особой полнотой отдает ее. когда само достигает высшей силы. Именно поэтому существовал обычай собирать травы в летний праздник солнцестояния, в это время им приписывалась чудодейственная сила, а явлениям природы — божественный промысл. Но солнце действует не только на растительный священный мир. Солнце освящало и воду. Отсюда славяне верили и в целительность купания во время летнего солнцестояния, которое неизбежно должно дать здоровье не только телу, но прежде всего душе купающегося человека. Часто в эти летние ночи обмывались водой, чтобы в чистоте встретить восходящее светило. Любили в праздник Ивана Купалы и жечь костры, через которые прыгали удалые молодцы и вокруг которых водили хороводы девушки, распевающие песни, посвященные солнцу, любви и героям-соплеменникам.
Вот и сегодня все население города вышло на берег реки Великой и шумно готовилось к ночному веселью.
Парни раскладывали хворост, распевали озорные песни, ловили проходивших мимо девушек, шептали им на ухо заветные слова, украдкой целовались, лихо прыгали через высокие пеньки или неглубокие овражки.
Девушки готовили угощение на полянах и тоже распевали песни. Украдкой поглядывали на парней, переговаривались и без конца возбужденно хохотали.
Приближалась ночь. Все ждали ее, чтобы, сказав заветные слова богам, войти в волшебную воду.
И вот полночь!
Парни с шумом побежали на северную сторону берега реки, девушки — на южную. Сбросив с себя одеждах, парни восславили Святовита и Радогоста, а затем дружно бросились в прохладные воды Великой. На берегу горели костры и факелы, освещая купавшихся.
Спустя час после всеобщего купания вытащили из-за леса чучело Мары, божества холода и смерти, для того чтобы утопить его в реке.
Самые смелые парни схватили страшное чучело и поплыли с ним на середину реки, где вода была заметно холоднее и течение быстрее. Общими усилиями они намочили чучело, и, когда оно ушло на дно, парни с чувством выполненного долга, гордые, уставшие, поплыли к берегу, откуда разносился запах приготовленной девушками пищи.
Звонкие голоса девушек приглашали всех к нехитрым угощениям, расставленным на полянах. Здесь было вяленое мясо, рыба, лесные орехи в скорлупе и очищенные, орехи, варенные в диком меду, медовуха, хлеб, печеные яйца и овсяная цежа.
После ночного купания желающих угощаться было много. Под общий шум и несмолкающие шутки угощение было съедено. Вскоре грянул хор, и вот уже все водят вокруг костров хороводы, прославляющие Перуна, Велеса и Даждьбога.
