Она вышла из столовой, стала искать выход, не нашла, сунулась в какую-то дверь. В полутемной комнате у книжного шкапа стояла дама. Ада сощурилась, чтобы получше разглядеть, кто это.
Нина Васильевна. Отсвет от маленькой лампы делал ее лицо еще более красивым и жутковатым.
– Вы кого-то ищете? – удивилась она.
У Ады перехватило дыхание. Они одни, другого случая может и не быть.
– Да, ищу… Нина Васильевна, я давно хотела вас спросить: а вы можете раздобыть американский паспорт? Вернее, два.
Она внимательно посмотрела на нее:
– Для кого?
– Для меня и моего жениха. Он тоже русский.
– Почему же он не пошел с вами на пасхальную службу?
– Он работает в полиции Международного поселения. У него сегодня дежурство. Его Феликс Родионов зовут – может, вы с ним встречались?
Нина Васильевна оказалась вовсе не злой. Сказала, что самый простой способ – это купить чужие документы: они стоят всего пятьдесят долларов. Внутри страны американцы паспорта не используют, и моряки скупают их у путешественников, которые вернулись домой и не планируют в скором времени ехать за границу.
– Но с таким паспортом прямо в Штаты ехать не стоит – поймают, – добавила Нина. – Лучше отсюда добраться до Панамы, а оттуда – на север до границы. В Латинской Америке никто подлинность ваших документов проверять не будет, так что с этой бумажкой вам все дороги открыты. А в Мексике откроете контору в пограничном городке – любую, хоть по скупке куриных мозгов. Получите справку, что вы живете рядом с границей, и можете пересекать ее сколько угодно.
Это были какие-то запредельные приключения: Панама, Мексика, поддельные документы. Нина Васильевна так свободно говорила об этом, будто сама чуть ли не каждый день нелегально переходила границу. Впрочем, с нее станется. Откуда, спрашивается, у нее такое богатство? С трудов праведных не наживешь палат каменных. Работников своих обманывает, с консульшами дружит, друзей полон дом, и все небось преступники.
– Спасибо, – тихо прошептала Ада.
Только выйдя из дома, она вспомнила, что не спросила, где же продаются эти чужие паспорта.
Во время пасхальной службы на Клима снизошла благодать: он вспомнил, что все горести в этом мире происходят от чрезвычайно серьезного отношения к себе. Подумаешь, жена-мегера, зато какова порода, экстерьер! Сам председатель Муниципального совета наверняка влюбился. Ищите себе, господин градоначальник, свободный экземпляр, а эта дамочка занята.
Клим пригласил к себе Аду – поговорить, как она без Даниэля Бернара справляется. Но та куда-то исчезла, а вместо нее появилась таинственная миссис Олман.
Нина не хотела знакомить Клима с подругой:
– Тамара не будет с тобой общаться. Ты человек не ее круга.
Ну-ну… Они болтали до рассвета: о радиовещании в Шанхае, о новых горизонтах. Нина несколько раз подходила, пыталась ревниво оттереть их друг от друга. Не вышло.
Тамара позвала Клима к себе на завтрак:
– У вас разговелись, поехали теперь к нам – познакомлю вас с моим мужем и сыновьями.
Нина вспылила, но вовремя спохватилась:
– Я тоже с вами поеду! – Хотя ее никто не звал.
– А на вас я обиделась, – сказала Тамара, когда они сели в автомобиль. – Вы так долго скрывали от меня своего мужа! Это было крайне эгоистично с вашей стороны.
Нина выдавила из себя улыбку.
Тамара повернулась к Климу.
– На нас на всех надеты доспехи, – продолжила она разговор. – Если броня сплошная, она не пропускает ни света, ни воздуха – ничего! – под ней все преет и гниет. Есть кольчуга плотная, через нее пробивается только пыль. Открыться страшно: вдруг в бок пырнут? А не открываться – значит всегда таскать на плечах непомерную тяжесть, глядеть через щелочку в забрале и думать, что это и есть весь мир, а дальше ничего нет и быть не может.
Клим видел, как Нина иронично кривила губы. Наверное, думала: «Это вы меня так деликатно осуждаете?»
Тебя, тебя, дорогая моя. У тебя забрало не то что закрыто, но и заклепано. Ты не хочешь пускать в сердце ничего инакового, ничего, что не имеет фирменного ярлыка и не схоже с картинками в британских журнальчиках.
Ты хочешь соответствовать, а не изобретать что-то свое. Ты думаешь, что, когда ты дотянешься до этой, кем-то другим установленной планки, все пойдет по-другому: люди начнут тебя уважать. Не начнут. И счастливей ты не будешь, потому что гоняешься не за своим, а за чужим счастьем.
Ты изо всех сил пытаешься избавиться от Клима: тебе кажется, что любить другого мужчину будет проще или достойнее.
Ты отказываешься от Китти потому, что ею нельзя прихвастнуть в избранном обществе. Ты веришь, что с твоей родной дочерью было бы все по-другому. Нет, дорогая моя. Ты бы точно так же искала в ней пользу. А польза в твоем мире выражается в чужом страхе и зависти. Завидуют и боятся – значит, жизнь удалась.
Поэтому ты никогда не заметишь, как красиво разлетаются волосы у Китти, когда она вертит головой. Угол зрения не тот.
За завтраком договорились до того, что Клим пригласил Тамару к себе на станцию:
– У вас отличный голос, акцент в Шанхае смущает только мистера Фессендена и его друзей, – а нам на них плевать. Радио – демократичная штука.
Тамара зарумянилась, смущенно посмотрела на Тони:
– Я бы хотела попробовать.
Он махнул рукой:
– Ты что! Ездить куда-то – это такие нагрузки!
Но все – и Клим, и дети – принялись его увещевать.
– Папочка, ну разреши! – вопил Томас. – Все мальчишки умрут с зависти, если узнают, что мама на радио выступает!
– Как будто у них есть приемники! – фыркал Тони.
– Сейчас у всех есть, только слушать особо нечего. Так, любители балуются.
– А, делайте что хотите!
Нина не проронила ни слова. По дороге домой тоже молчала, думая о своем. Потом резким движением начала крутить ручку, чтобы опустить стекло. Пальцы срывались. Клим перегнулся через ее колени, чтобы помочь, она оттолкнула его руку:
– Я сама.
Достала из сумки пачку папирос, спички.
– Не кури, – сказал Клим, – легкие изнутри черными будут.
Нина посмотрела на него в упор:
– У меня уже давно все изнутри черное, и тебя это не смущает.
Спички гасли одна за другой.
– Ну-ка остановись! – внезапно сказала Нина шоферу. На лице ее заиграла улыбка. Она повернулась к Климу: – Даниэль вернулся! Видишь, его автомобиль перед подъездом?
На вывеске была надпись: «Д. Бернар. Чайная компания».
– Я пойду поздороваюсь. Ждите меня тут.
Словно оборвали высоковольтный провод: один конец упал и пробил током все вокруг. Обуглил до мяса. Клим вышел из автомобиля, медленно поднялся на крыльцо. У двери на щите – бесчисленные объявления на китайском и английском. Бронзовая ручка – длинная и гладкая, как берцовая кость. Ступени, отполированные людским прибоем. Запах мытых полов.
Дверь направо. Табличка «Д. Бернар. Чайная компания». Из-за двери – пулеметный грохот пишущих машинок.
– О, вот так гость! – закричали Паша и Глаша Заборовы, вскакивая навстречу Климу. – Вы тут какими судьбами?
Он тупо смотрел на них:
– А вы что тут делаете?
Девчонки переглянулись, прыснули:
– Мы служим! Помните, мы вам говорили, что нас сестра сюда устроила?
Так и есть, Даниэль Бернар связан с коммунистами.
Клим оглядел контору: ничего особенного – папки, каталоги, вентилятор. На подоконнике – аптекарские весы и мешочки с чаем.
– А что вас на собраниях не видно? – спросили девушки. – Приходите обязательно! Только мы теперь собираемся в другом месте: старое беляки разгромили. Дайте нам свой адрес – мы пришлем сказать, когда будет новая лекция.
Клим сказал им, как найти «Дом надежды»: так барышни дают неправильный адрес, когда не хотят знакомиться с ухажерами.
Послышался стук каблуков, дверь распахнулась. Нина – бледная, торжествующая – стояла на пороге.
– Пойдем, – позвала она Клима.
– Что, уже наговорилась?
– Я сказала Даниэлю, что он зря разбрасывается аэропланами. Его Ада собралась удрать в Америку с полицейским.
Даниэль убедил и себя, и других, что никакое несчастье не свалит его с ног. Он считал, что он смотрит на мир со снисходительной улыбкой отставного судьи, который видел все-все… И вот полюбуйтесь на него, на этого псевдоэлегантного джентльмена: он пьет виски, пытаясь вековечным плебейским способом залить рану на сердце.
Его пальцы дрожат, глаза полны мути.
Даниэль из порта поехал к Аде, считал повороты, ругал медлительные трамваи и негодяев возчиков, перегородивших улицу. Бассет Муха лежал у него в ногах и зевал, показывая розовую глянцевитую пасть с ослепительно-белыми кривыми зубами.
Но в «Доме надежды» Ады не оказалось. Даниэль постоял у ворот. В окнах напротив отражалось праздничное небо.
Он направился к себе. Дома переполох, растрепанная супруга, от которой хотелось поскорее сбежать в контору.
