– Поехали! – настаивал Лемуан. – Здесь нас ничто не держит, а там мы еще покуролесим на прощание. Будем совершать подвиги – разве ты не об этом мечтал всю жизнь?
Поль Мари не интересовался ни идеологией, ни справедливостью. Он любил азарт, опасность, первобытную игру, в которой мужчина в состоянии быть мужчиной.
Он заражал Даниэля своим безрассудством.
Народную революционную армию муштровали русские и немецкие инструкторы. Даниэль присутствовал на учениях: результаты были поразительными. Чан Кайши удалось создать самую боеспособную армию в Китае: если хватит денег и патронов, он должен был победить. Но и то и другое приходилось ввозить из-за границы.
Чан Кайши понимал, что его политическое будущее всецело зависит от союзников. Его армии остро не хватало людей, разбирающихся в современной боевой технике, в особенности в аэропланах. Советским инструкторам он не доверял: эти люди сражались не за него, не за освобождение Китая, а за мировую революцию, а по сути, за власть Москвы. Пока их цели совпадали, но они в любой момент могли разменять Чан Кайши на более удобную фигуру. Вот почему он стремился, чтобы среди его советников были люди, далекие от большевиков. Вот почему он сам предложил Даниэлю поступить к нему на службу.
– Мне требуется человек, который будет заведовать техническим обеспечением нашей авиации. Если у вас есть на примете толковые механики-иностранцы, дайте мне знать.
– Едем! – взмолился Лемуан, когда Даниэль рассказал ему о предложении генерала.
Трудно было решиться. Во время последней встречи с Ниной Даниэль смотрел на нее: вот и все, кончится это наваждение. Но так будет лучше им обоим: лисичка кицунэ никогда не поедет с ним на войну, она любит свою теплую нору и бережет пушистый хвост. Она никогда не поймет, что заставило его сорваться с места и присоединиться к армии, которая воюет за чуждые ему идеалы.
Ада бы поняла. Даниэль знал, что сможет ей все объяснить. Славная девочка, тонкий росток. Они нуждались друг в друге – так он думал, возвращаясь в Шанхай. Предвкушал, как изумит ее, выведет из затхлой комнатушки и покажет весь мир – во всем его прекрасном безумии.
Но она не захотела его дождаться.
Возможно, Нина что-то напутала или нарочно солгала.
С бьющимся сердцем Даниэль сел за руль, помчался по улице. Голуби в испуге разлетались из-под колес. Добравшись до «Дома надежды», он выскочил, не заглушив двигателя, кинулся во двор, к лестнице. Нос к носу столкнулся с Адой – она несла таз мокрого белья.
Она быстро юркнула назад, на улицу. В два хищных прыжка Даниэль нагнал ее, схватил за руку:
– Это правда, да? Он тебя прямо здесь, в этом сарае, лапает?
Удар мокрой тряпкой пришелся по лицу. Ада, гибкая и неожиданно сильная, отпихнула Даниэля:
– Не смейте за мной таскаться! Я вам ничего не обещала. Еще сунетесь, я позову полицию.
Любовника своего позовет… Чтобы приехал разбираться – засучивал рукава и напирал грудью.
Сидеть перед камином, смотреть неподвижным взглядом на огонь и подкладывать все новые и новые поленья – как жертвоприношение. Муха пытался подластиться, робко стучал хвостом по ковру. Дурак, ты-то что можешь сделать? Ада выбрала себе молодого поджарого полицейского с уголовным прошлым и будущим. Женатый торговец чаем ее не вдохновил.
Вошла супруга:
– У тебя натоплено, как в аду.
О, Эдна, Эдна, красноголовая женщина, чтоб тебе провалиться… Впрочем, что это изменит? Ты была послана в этот мир, чтобы отмечать собою ошибки Даниэля Бернара, как красный учительский карандаш.
Она встала, скрестила руки на груди:
– Даниэль, что с тобой происходит?
Он засмеялся. Муха вскочил, припал на передние лапы и хрипло, испуганно залаял.
– Эдна, прости… Я дурак, я сам ничего не понимаю… И ты тоже не поймешь. – Он встал, поднял с пола шляпу. – Я как-нибудь расскажу тебе все. Сейчас мне надо идти. Муха, за мной!
Через час он был в доме нового комиссара полиции. Тот выслушал историю о русском детективе, продающем опиум при содействии таможни.
– Здесь дерьмо три года надо разгребать, – проворчал он в прокуренные усы. – Ну ничего: я их живо приструню.
От комиссара Даниэль направился к Лемуану.
Поль Мари встретил его в столовой. Прелестная картина: интерьеры Art Nouveau,[60] инвалидное кресло, помесь трона и танкетки, и безногий контрабандист, поедающий апельсиновый джем.
– Я уезжаю в Кантон, – сказал Даниэль. – Ты со мной?
Лемуан облизал ложку:
– Ну что ж, едем в Кантон. Здесь по нам горевать никто не будет.
За Хуанпу, на другой стороне, отгородили двор. Все утро полицейские на катере перевозили туда ящики с конфискованным опиумом – чтобы сжечь.
На берегу собралась толпа любопытных кули – полицейские из оцепления едва сдерживали их:
– Не напирай! Не напирай!
Сидя на корме, Феликс наблюдал, как грузчики затаскивали на палубу последнюю партию. Вместо двенадцати ящиков опиума сожгут мастику. А зелье пойдет Феликсу Родионову – в оплату за слепоту и немоту.
Он томился от нехорошего предчувствия: в прошлый раз его обманули – самому подсунули два ящика с мастикой. Долго извинялись, сказали, что ошибка вышла. Кто-нибудь из грузчиков упер. За всем нужно самому следить.
Толпа действовала на нервы. Ну как взбесится и отобьет товар?
Стоило катеру отчалить, китайцы повалили к сампанам на берегу. Садились по двадцать человек за раз: борта едва выступали из воды.
Молодой офицер из отдела по борьбе с наркоторговлей растерянно оглянулся на Феликса:
– Чего им надо? Дымом, что ли, хотят подышать?
Феликс не ответил. От воды несло затхлостью. Капитан катера, малаец с торчащими, как у моржа, усами, сказал, что дело на мази: офицер распишется в ведомости, свой человек из таможенников примет под видом опиума мастику, а Феликс сможет забрать все, что останется в трюме.
Катер подошел к пристани. Подали трап. Босые пятки грузчиков застучали по палубе.
Феликс снова взглянул на китайцев. Они держались на почтительном расстоянии. Высадились далеко, встали кучками – ждали.
Через полчаса все ящики, кроме той дюжины, погрузили в поджидавшую машину. Везти было недалеко – за склады. В кабину и кузов сели вооруженные полицейские, грохнули борта, лязгнули задвижки.
Феликс нетерпеливо поглядел на часы: таможенника не было. Капитан-малаец тоже нервничал:
– Не нравится мне это, сэр.
С пристанью поравнялся автомобиль («Наконец-то!»), оттуда выпрыгнули трое молодых людей в штатском и направились к катеру. Феликс вышел им навстречу:
– Доброе утро!
И тут же согнулся пополам от страшного удара. Ему завернули локти, надели наручники.
– Феликс Родионов, по приказу Смешанного суда вы арестованы.
Рядом стонал капитан с разбитой мордой:
– Чертов опиум! Чертов опиум!
– Ада, расскажите мне про Россию, – велела Лиззи.
Она каждый день донимала ее расспросами. Откуда такой интерес к чужой стране?
С Лиззи происходило что-то странное: она вновь, как в «журнальные времена», стала деятельной и смешливой.
Ада не знала, что рассказывать: катание на санях, бани и сенокосы – теперь все это казалось ей далеким, будто вычитанным в чужих мемуарах. «Я ничего не помню, кроме войны», – с удивлением думала она. Вопросы Лиззи ее раздражали.
Феликс пропал: вот уже несколько дней он не приходил встречать ее после службы. Ада нашла в справочнике телефон полиции и позвонила.
– Родионова нет, – грубо ответили ей.
– А когда он будет?
– Никогда.
Даниэль тоже не появлялся. Ада приходила домой, в душную, раскаленную от зноя комнату, брала подушку с Карлосом Гарделем и сидела до ночи у раскрытого окна. Мысли – одна страшнее другой: с Феликсом что-то случилось. Но что? Где его искать? Ада не знала даже его адреса.
Она съездила на летное поле – проверить свой аэроплан. Он так и стоял на месте, в запыленном брезентовом чехле. Охранник напомнил ей, что скоро платить за следующий месяц. Чем? Опять залезать в свои сбережения? Да пропади она пропадом, эта дурацкая машина!
Лиззи медленно ходила по комнате, пепел с ее папиросы летел на ковер.
– Ты слышала новость? Муж моей сестры исчез. Его повсюду ищут, но ни в конторе, ни в клубах не знают, где он. Я думаю, оно и к лучшему. Даниэль никогда не любил Эдну, только она отказывалась это замечать. А так она богата и свободна. Если Даниэль не объявится, я, может, у нее взаймы попрошу и снова открою «Флэпперс».
Ада почувствовала, как тяжелая дурнота подступила к горлу: «Он поехал к Феликсу разбираться, и они поубивали друг друга».
Лиззи внимательно посмотрела на нее:
– Что с тобой? Ты заболела?
Ада кивнула, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать.
– У тебя… эти самые дни? Ну так что ж ты мне сразу не сказала? Иди домой, а за Бриттани Хобу посмотрит.
