Печенег промолчал, он знал, что ждет его, а потому решил молчать, беречь силы для конца.
— Ну, что молчишь, герой?
— А что я должен говорить?
— Ну, хотя бы кто командовал вами? Что молчишь? Чистосердечно расскажешь, могу и отпустить тебя. Из твоей шкуры воротника не сошьешь.
— Князь Борис вел нас.
— А зачем?
— У него тут жена оставалась, надо было спасать ее.
— Вот те раз. — Ярослав взглянул недоуменно на милостников своих. — Тут была жена Бориса, почему же мне не сказали об этом? Позовите дворского.
Пришел Прокл Кривой.
— Ты что ж, Кривой, не сказал мне, что здесь была жена Бориса?
— Но, князь, ты спросил, кто из них во дворце, я тебе и сказал. А жена Бориса жила в городе, на подворье Коснячки. А ты же про Киев не спрашивал.
— «Не спрашивал, не спрашивал», — передразнил князь дворского. — А сам не мог сообразить, какие бабы меня интересуют? Ступай, да вдругорядь будь подогадливее, ежели не хочешь последнего ока лишиться.
Прокл ушел, вздыхая. Печенега князь велел пока отправить в поруб: завтра придумаем для него что-нибудь.
Уже ночью князь призвал к себе Эймунда, спросил с ехидством:
— Ну так как твоя ловушка, Эймунд? Захлопнулась?
— Разве мог я ожидать, князь, что они город зажгут?
— Эх ты, ловец! Еще ежели так словишь, от Киева одни головешки останутся. В общем, Бориса теперь от поганых и пряником не выманишь.
— Ну, теперь мы хоть знать будем, где он, — сказал варяг.
— Дороговато за это знание заплатили, эвон едва не полгорода сгорело. Что ж, всего-то одного печенега и словили?
— Одного, Ярослав Владимирович, — вздохнул Эймунд. — До них ли было, когда вся улица занялась. Не за печенегов, за ведра пришлось браться.
— Что ж теперь делать-то? Надо как-то и Святополка обнаружить. Пожалуй, он к тестю в Польшу наладится.
— Это без жены-то?
— Да. Конечно, без жены вроде и совестно. Но с другой стороны — именно это и позволит ему просить помощи у Болеслава.
— Надо и о матери Святополка подумать, князь. Ведь и через нее можно на него выйти.
— Давай подумаем.
Они разошлись уже за полночь, все «думали», а утром Ярослав, вызвав дворского, приказал немедленно послать в Вышгород телегу за княгиней Арлогией.
— Неужто и ее хочешь в поруб? — спросил Прокл.
— Дурак. Она ж мне мать, хотя и неродная. На добро — не на зло зову. Так и передай.
Арлогию привезли после обеда, провели к Ярославу. Увидев ее, он слез со стольца, пошел ей навстречу с приветливой улыбкой:
— Прости, что обеспокоил тебя, матушка. — Полуобнял ее ласково, усадил на лавку, сам сел рядом. — Про Святополка ничего не слыхала?
— Нет, — отвечала Арлогия. — Беспокоюсь.
— Вот посуди, мать, что нам ссориться? Или земли на Руси мало? Иди мы не Рюриковичи оба? Ежели отцы у нас разные, но дед-то у нас один.
— Один, Ярослав. Один, — согласилась Арлогия.
— Так в чем же дело?
— Не знаю, — пожала княгиня плечами, — Вам, мужикам, все мало.
Ярослав рассмеялся весело, беззлобно:
— Правильно, мать. На нас не угодишь. Это ты верно заметила. Я что хотел сказать тебе, Вышгород, конечно, это не удел, с него и взять нечего, разве что нищему на суму. Ясно, отец обидел вас. Поэтому я решил вернуть тебе со Святополком Туровскую землю.
— Спасибо, Ярослав, — оживилась Арлогия. — Я уж там так привыкла.
— Вот, вот. Езжай на столец, а явится Святополк, уговори его, пожалуйста, мать. Можем же мы миром все решить. Вон посмотри, что Борис натворил, взял и поджег Киев.
— Неужто это он?
— Он, мать, он.
— Из Вышгорода такое пламя виднелось, жутко. Думали, весь Киев горит.
— А ведь он родился здесь. И вот родного гнезда не пожалел.
— Ох, нехорошо, нехорошо, — вздохнула Арлогия.
— Чего уж тут хорошего, княгиня. Значит, договорились? Как увидишь Святополка, уговори его. Неужто он мать не послушает?
— Хорошо, Ярослав, я попробую. Но и ты его не обмани.
— Да ты что, мать? Вот тебе крест, я его и пальцем не трону, ежели, конечно, он снова сам не начнет. Вот с Борисом видишь же: кто начал? Он. И то я хочу звать его мириться, вон поджигателя-печенега даже живота не лишил, хотя он и заслужил это. Хочу его к Борису послать. А Святополку скажи, ежели пожелает, я ему могу Новгород уступить. Пусть подумает.
Ярослав проводил мачеху до крыльца с наивозможным вниманием и приязнью и при ней же наказал дворскому помочь ей выехать в Туров — «в свое княжества» и выделить для того лучшую телегу и хорошую охрану.
Арлогия знала истинную цену этим обещаниям в отношении сына, именно на такие сладкие приманки когда-то и попался ее муж и погиб. Она видела Ярослава насквозь, но ничем себя не выдала. Наоборот, предстала перед ним этакой простушкой, с милой детской непосредственностью верящей в добрые сказки.
— Ну, как старуха? — спросил Эймунд князя.
— Со старухой у меня все сладилось, — отвечал Ярослав. — Дело за сыном. Это будет понадежней твоей ловушки. А главное, обойдется без дыма и огня.
Ярослав щедро заплатил новгородской дружине и отпустил ее восвояси, каждый новгородец получил по десять гривен, смерды по одной. Отпуская их, скрепя сердце подтвердил свое обещание не брать с Новгорода выход, хотя именно сейчас ему позарез были нужны куны. И не только на содержание варягов. Надо было отстраивать сгоревшие в пожаре церкви и быть готовым к новому нападению братьев-соперников.
Ярослав еще не чувствовал себя твердо в Киеве, хотя первым же шагом своим — прощение пленных — привлек на свою сторону большинство киевлян. Хитрец знал, завтра эти пленные могут его ратниками стать. Еще неизвестно, кому было выгоднее это «прощение» — киевлянам или самому князю. Может, ему-то оно и было нужнее.
Пока братья живы — будет шататься под ним киевский столец, именно поэтому он не хочет забирать из Новгорода жену Ингигерду, окрещенную Анной. Да и к тому же она беременна, а в таком положении княгине волнения и переполохи вроде киевского пожара ни к чему. Перед самым отъездом новгородцев Ярослав призвал к себе Вышату.
— Знаешь что? Увези-ка ты в Новгород эту драгоценность, жену Святополкову.
— Почему? — удивился тысяцкий.
— От греха подальше. Вон видишь, из-за Борисовой бабы пол-Киева выгорело.
— Думаешь, Святополк напасть решится?
— Ежели б только Святополк, она же дочь Болеслава. А этот поляк посерьезней, однако, будет. Этот драться умеет. Поручи ее заботам посадника, да предупреди, что заложница она, пусть не прозевает, как мы прозевали Борисову. Только этак я пока и смогу Болеслава за горло держать.
Ушли новгородцы, увезли с собой полонянку княгиню Ядвигу.
Киев зализывал раны. С утра до вечера стучали топоры на бывшем пожарище, отстраивались церкви, сгоревшие при набеге печенежском. Рубились новые клети, амбары, терема. Целая свора данщиков разъехалась по княжеству сбирать ежегодную дань для великого князя. Самому Ярославу Владимировичу уезжать из Киева было нельзя, потому что город все время жил под страхом нового нападения и не спешил меч на стену вешать.
Вначале зимы наконец выяснилось, что Святополк в Польше готовит поход на Киев. Ярослав собрал вятших людей для совета, сообщил о нависшей над ним опасности, спросил:
— Ну так что ж делать будем?
— Надо бы упредить его — по весне выступить к Берестью, — посоветовал Будый.
— Но с ним наверняка в союзе будет Болеслав, — заметил Блуд.
— Не то что в союзе, а Болеслав будет во главе, а это вам не Святополк, — сказал Анастас. — Чехию вон заглатывал, не давился. Кабы не германский император, ее бы уж и в помине не было.
— А может, и нам того императора в союзники призвать? — предложил Будый.
Эта мысль воеводы понравилась Ярославу. Надо было снарядить посольство. Но кого послать? Киевлянам он не доверял. Они еще вчера служили Святополку и по пути к императору могли вполне заехать в Гнезно к Болеславу и рассказать обо всем. Нет, киевлянина посылать нельзя. Надо снаряжать новгородца. И Ярослав послал гонца в Новгород за Вячкой, вполне понимая, что казначей явится не с пустыми руками. В письме к Вячке он так и написал открыто: «…прихвати с собой кун довольно, дабы ты, как мой посол, не ударил лицом в грязь перед императором».
Вячко не ударил лицом в грязь и перед Ярославом Владимировичем, привезя ему пятьсот гривен, которых хватило бы и на три посольства. Вот что значит преданный человек.
— Как, бояре-то не топырились? — спросил его Ярослав.
— Топырились, конечно. Где, мол, его слово? Выход простил, а сам опять кун просит.
— А ты?
— А я говорю, разве он куны просит? Ему надежный посол нужен к императору. Он лишь на нас положиться может, дурни. Вот и просит снарядить посольство.
