ним после репетиций, и никакого заговора тут нет!
Ее слова совершенно не убедили госпожу Рупу Меру. Покосившись на Савиту, она стала думать о том, какие ущербные и никчемные дети могут родиться от этого неслыханного брака.
– Он же наполовину сумасшедший, ты хоть знала об этом? – вопросила госпожа Рупа Мера.
К ее ужасу и недоумению, эти слова вызвали у Латы улыбку.
– Ты надо мной смеешься?! – потрясенно охнула она.
– Нет, ма, над ним. Из него вышел неплохой безумец.
Кабиру на удивление хорошо давалась роль Мальвольо; от его первоначальной неловкости на сцене не осталось и следа.
– Как можно над таким смеяться? Как ты можешь смеяться?! – вскочив со стула, вопросила госпожа Рупа Мера. – Надо отхлестать тебя по щекам, – может, поумнеешь! Смеяться над родной матерью!
– Ма, потише, пожалуйста, – шикнула на нее Савита.
– Я лучше пойду, – сказала Малати.
– Нет, не уходи! – остановила ее госпожа Рупа Мера. – Ты тоже должна это слышать, чтобы впредь не давать Лате глупых советов. Я встретила отца этого мальчика в клубе «Сабзипор». Он сказал, что его жена сошла с ума. По тому, как странно он это сказал, я решила, что он и сам частично спятил. – В ее голосе послышались мстительные, ликующие нотки.
– Бедный Кабир! – в ужасе воскликнула Лата.
Давно забытые слова Кабира о матери наконец обрели для нее смысл – страшный смысл.
Однако госпожа Рупа Мера не успела вновь попрекнуть дочь: Пран проснулся. Оглядевшись по сторонам, он спросил:
– В чем дело? Привет, ма, привет, Лата. О, Малати, ты тоже заглянула! Я справлялся о тебе у Савиты. А что тут творится? Надеюсь, какой-нибудь скандал? Ну, рассказывайте. Я слышал, что кто-то спятил.
– Да мы просто спектакль обсуждали, – нашлась Лата, – и Мальвольо. – Ей стоило больших усилий говорить.
– Ясно. Как твоя роль?
– Хорошо.
– А твоя, Малати?
– Хорошо.
– Вот и славно, славно. Разрешат мне врачи или нет, я все равно приду на спектакль, так и знайте. Около месяца осталось, да? Чудесная пьеса! То, что нужно для посвящения. Как вам Баруа? Как проходят репетиции?
– Очень хорошо, – ответила Малати. Она увидела, что подруге не до разговоров, и решила поддержать беседу сама. – У него прямо дар. А с виду и не скажешь, он такой спокойный, тихий. Но с первой же строчки…
– Пран очень устал, – оборвала госпожа Мера эту неприятную речь. Она не хотела слышать о спектакле ничего хорошего и вообще ничего не хотела слышать от этой нахалки Малати. – Пообедаешь, Пран?
– Отличная мысль! – Тот был на удивление жизнерадостен и голоден для больного. – Что вы мне принесли? От неподвижного образа жизни я постоянно хочу есть. Прямо минуты считаю до следующего приема пищи! Какой сегодня суп? А, овощной, – погрустнел он. – Можно мне иногда томатный?
Иногда, как же, усмехнулась Савита. Она приносила Прану любимый томатный суп и вчера, и позавчера, а сегодня решила для разнообразия взять овощной.
– Он безумец, помни! – тихо проговорила госпожа Рупа Мера на ухо Лате. – Помни об этом, когда после спектакля будешь с ним любезничать. Мусульманин и безумец!
13.4
Когда вошел Ман, Пран за обе щеки уплетал ужин.
– Что с тобой? – спросил он.
– А, ничего особенного. Всего лишь легкие, сердце и печень, – ответил Пран.
– Да, Имтиаз что-то говорил про проблемы с сердцем, но ты не очень похож на сердечника. И вообще, разве у человека твоего возраста может отказать сердце?
– Ну, оно вроде бы не отказало. Насколько я понял, у него просто тяжелая перегрузка.
– Правого желудочка, – вставила госпожа Рупа Мера.
– А-а. Ясно. Здравствуйте, ма! – Ман поздоровался со всеми присутствующими и внимательно осмотрел тарелки на столе Прана. – Джамболан? Объедение! – воскликнул он и тут же отправил в рот пару плодов. Сплюнув в ладонь семечки, он положил их на край тарелки и взял еще два джамболана. – Попробуй, вкуснейшие, – посоветовал он брату.
– Как дела, Ман? – спросила Савита. – Чем занимаешься? Как твой урду?
– О, хорошо, очень хорошо. По крайней мере, я серьезно продвинулся. Могу написать короткое письмо – а самое главное, адресат даже сможет его прочесть. Да, кстати, вспомнил: мне же надо кое-кому написать. – Его добродушное лицо чуть омрачилось, затем он взглянул на Лату с Малати и вновь улыбнулся. – А вы как? Две красотки в толпе мужчин. Вам, наверное, прохода не дают. Как вы отбиваетесь от ухажеров?
Госпожа Рупа Мера бросила на него испепеляющий взгляд.
– Мы не отбиваемся, – ответила Лата. – Мы соблюдаем дистанцию и вообще очень холодны.
– Само целомудрие, – подхватила Малати. – Репутацию надо блюсти.
– Малейшая неосторожность, – добавила Лата, – и никто не захочет на нас жениться. И даже сбежать с нами на край света.
Госпоже Рупе Мере это надоело.
– Конечно, издевайтесь! – надрывно воскликнула она. – Издевайтесь сколько угодно! Только это не шутки, попомните мои слова!
– Вы правы, ма, – сказал Ман. – Это не шутки. С какой стати вы вообще разрешили им – то есть Лате – играть в этом спектакле?
Госпожа Рупа Мера стала чернее тучи, и Ман сообразил, что поднял болезненную тему.
– А тебе, брат, – сказал он Прану, – наваб-сахиб шлет горячий привет, Фироз свою любовь, а Зайнаб – через Фироза – пожелания скорейшего выздоровления. Ах да, Имтиаз желает знать, принимаешь ли ты маленькие белые таблетки. Он грозится прийти к тебе завтра утром и пересчитать их. И кто-то еще передавал что-то еще, но у меня вылетело из головы. Ты точно хорошо себя чувствуешь, Пран? Грустно видеть тебя в больнице. Когда ждете ребеночка? Раз Савита постоянно с тобой, может, она тут же и родит? В этой самой палате? Восхитительный джамболан! – Ман отправил в рот еще две штуки.
– Вид у тебя счастливый, – заметила Савита.
– Что ты, я так страдаю, – возразил Ман. – Житейскими истерзан я ножами! И кровь бежит [94].
– Шипами, – поморщился Пран.
– Шипами?
– Шипами.
– Что ж, значит, я истерзан ими, – согласился Ман. – Как бы то ни было, я глубоко несчастлив.
– Зато с легкими у тебя все хорошо, – сказала Савита.
– Да, но с сердцем не очень. И с печенкой, – скорбно заметил Ман, упомянув два источника душевных терзаний, традиционно упоминаемых в поэзии на урду. – Охотница пленила мое сердце…
– Ну, нам пора, – перебила его госпожа Рупа Мера, вставая и собирая вокруг себя дочерей, как курица собирает цыплят. Малати ушла вместе с ними.
– Я что-то не то ляпнул? – спросил Ман брата, когда они остались вдвоем.
– А, пустяки, не волнуйся, – ответил Пран; сегодня опять весь день шел сильный дождь, и он пребывал в философском расположении духа. – Садись и помолчи немного. Спасибо, что навестил.
– И все же, Пран,
