скажи: она меня еще любит?
Тот пожал плечами.
– На днях она вышвырнула меня из дома. Думаешь, это хороший знак?
– Непохоже.
– Да, ты прав, – вздохнул Ман. – Но я так отчаянно ее люблю! Жить без нее не могу!
– Она как кислород, – вставил Пран.
– Кислород? Ну да, пожалуй, – угрюмо пробормотал Ман. – Сегодня пошлю ей записку. Скажу, что хочу положить всему конец.
– Всему – это чему? – уточнил Пран, даже не думая волноваться. – Своей жизни?
– Угу, наверное, – с сомнением протянул Ман. – Думаешь, тогда она вернется?
– А ты планируешь подкрепить слова какими-либо действиями? Кинуться грудью на житейские ножи или, положим, пустить в висок житейскую пулю?
Ман скривился. Переход брата к практическим вопросам показался ему моветоном.
– Нет. Вряд ли.
– Вот и я так подумал, – кивнул Пран. – И не надо. Мне будет тебя не хватать. И всем, кто сегодня был в этой палате. И еще тем, чьи приветы ты мне передавал, и баоджи, аммаджи, Вине и Бхаскару. А еще твоим кредиторам.
– Ты прав! – решительно воскликнул Ман, умяв последние джамболаны. – Ты совершенно прав. Ты моя опора, Пран, знаешь об этом? Даже когда лежишь. Я чувствую невероятный подъем сил и способен на все! Прямо лев, а не человек! – Он даже попробовал зарычать для пущей убедительности.
Дверь отворилась, и в палату вошли господин и госпожа Махеш Капур, Вина, Кедарнат и Бхаскар.
Лев присмирел и сделал виноватое лицо. Он не появлялся дома целых два дня, и хотя в глазах матери упрека не читалось, ему стало совестно. Здороваясь с Праном, она поставила в вазу ароматный букет из веток жасмина, которые нарезала в саду и принесла с собой. Потом она спросила у Мана, как дела у семьи наваба-сахиба.
Ман повесил голову.
– У них все хорошо, аммаджи, – ответил он. – А как наш лягушонок? Поправился? Смотрю, уже вовсю скачет!
Он обнял Бхаскара и обменялся парой слов с Кедарнатом. Вина подошла к Прану, положила руку ему на лоб и справилась не о его здоровье, а о том, как Савита приняла его болезнь.
Пран сокрушенно покачал головой:
– Ну и время я выбрал, чтобы заболеть!
– Тебе следует поберечься.
– Да. Да, конечно. – Помолчав, Пран добавил: – Она хочет изучать юриспруденцию. На случай, если овдовеет и ребенок будет расти сиротой… То есть без отца.
– Что ты такое говоришь, Пран! – накинулась на него сестра.
– Юриспруденцию? – столь же резким тоном переспросил господин Махеш Капур.
– О, я так говорю лишь потому, что сам в это не верю, – успокоил Вину Пран. – Я ведь под защитой мантры.
Госпожа Капур обернулась к нему:
– Пран… Рамджап-бабá сказал еще кое-что… Мол, на твои шансы получить должность в университете повлияет чья-то смерть. Не смейся над судьбой. Это опасно. Если кто-то из моих детей умрет раньше меня, я этого не переживу.
– Что вы заладили со своей смертью? – вспылил ее супруг, не терпевший пустых и излишне эмоциональных разговоров. – Пран, твоя палата кишит комарами! Один меня только что укусил. Скажи Савите, чтобы сосредоточилась на своем материнском долге. Юриспруденция ей совершенно ни к чему.
Госпожа Капур, как ни странно, возразила.
– Да что ты вообще в этом понимаешь? – воскликнул ее муж. – Согласен, у женщин должны быть права. Право на собственность, например. Я только «за»! Но если они начнут работать, кто займется детьми? Дети будут расти без матери, без присмотра и ухода. Представь, что ты вышла бы на работу после рождения Прана! Кто кормил бы его грудью? Да он умер бы еще в детстве!
Госпожа Капур решила больше не спорить. Она вспомнила детство Прана и подумала, что в данном случае ее муж, вероятно, прав.
– Как твой сад, аммаджи? – спросил Пран.
Аромат жасмина заполнил палату.
– Циннии под окном Мана уже отцвели, – ответила его мать. – Садовники разбивают новый газон. С тех пор как твой отец ушел в отставку, у меня появилось больше времени на садовые дела. Но теперь мы вынуждены сами платить садовникам. Я посадила несколько новых роз. Земля очень мягкая. И к нам стали заглядывать желтые цапли.
Ман, все это время хранивший робкое – несвойственное львам – молчание, все-таки процитировал Галиба [95]:
Верности честной ветер не веет боле в сердечном саду,
Не сыщется там ничего, кроме простого желанья…
От этих строк он окончательно пал духом.
Вина улыбнулась, Пран засмеялся, а Бхаскар остался невозмутим: все его мысли были о другом.
Кедарната, однако, что-то встревожило. Госпожа Капур тоже взглянула на лицо младшего сына с новой тревогой, а бывший министр раздраженно велел ему замолчать.
13.5
Госпожа Капур медленно гуляла по своему саду. Было раннее утро, хмурое и относительно прохладное. Высокий раскидистый джамболан, росший на улице за оградой, свешивал свои ветви в сад, на мощеную садовую дорожку. Фиолетовые плоды оставляли на ней несмываемые пятна, а угол лужайки был усыпан их семенами.
Госпожа Капур, как и Ман, очень любила плоды джамболана и считала, что они – достойная замена уже отошедшему манго. Департамент общественных работ каждое утро отправлял сборщиков джамболана на улицы города: те влезали на деревья и, стуча по ветвям длинными палками, стряхивали некрупные темные плоды со сладкой вяжущей мякотью на расстеленные внизу простыни. Потом джамболан продавали на людном рынке неподалеку от Чоука. Каждый год сборщики пытались отстоять свое право на фрукты, падающие в сад госпожи Капур, и каждый год та мирно улаживала конфликты: сборщикам разрешалось войти при условии, что они не будут топтать газон и клумбы, а часть плодов отдадут ей.
Сборщики старались ходить осторожно, но газон и клумбы все равно страдали. Ничего, успокаивала себя госпожа Капур, хорошо, что сейчас сезон дождей: сад в это время года украшают не столько цветы, сколько яркая зелень. С годами она уяснила, что не стоит высаживать рядом с джамболаном те немногие растения, что пышно цветут в сезон дождей: циннии, бальзамин, оранжевые космеи. Кроме того, жизнерадостный гомон сборщиков грел ей душу, а без их помощи она все равно не смогла бы собрать плоды даже с тех ветвей, что простирались над ее лужайкой.
Тем утром она медленно прогуливалась по саду Прем-Ниваса, думая обо всем сразу, но главным образом о Пране. На ней было старое непритязательное сари, в котором она мало чем отличалась от служанок дома. Ее муж, напротив, одевался с иголочки, даже когда ему приходилось, как члену Заксобрания от партии Конгресс, носить домотканый хлопок, он всегда был высочайшего качества, – и часто ругал жену за неряшливый вид. Поскольку попреков, справедливых и
