неспешно шла по дорожке и на минутку остановилась у дерева помело. Наконец они подошли к пруду. В мутной воде шныряли туда-сюда головастики. Госпожа Капур полюбовалась круглыми листьями и не до конца раскрывшимися бутонами кувшинок: розовыми, красными, голубыми и белыми. Над ними уже гудели пчелы.
– Желтых в этом году нет?
– Нет, мемсахиб, – ответил Гаджрадж, упав духом.
– Они прекрасны, – сказала госпожа Капур, не отводя глаз от кувшинок.
Сердце Гаджраджа радостно забилось.
– Да, в этом году они хороши как никогда, – осмелился заметить он. – Вот только желтые, видимо, погибли, не знаю почему.
– Не страшно, – успокоила его госпожа Капур. – Моим детям нравятся яркие, красные и голубые. Бледно-желтые любим только мы с тобой. Но если они погибли, можно ли в следующем году где-то их купить?
– В Брахмпуре вряд ли, мемсахиб. Два года назад вам их привозила подруга из Калькутты.
Вообще-то Гаджрадж имел в виду подругу Вины, молодую женщину из Шантиникетана, которая пару раз гостила в Прем-Нивасе. Ей очень понравился сад, и госпоже Капур была приятна ее компания, хотя порой та вела себя странновато. Во второй раз она привезла желтые кувшинки – посадила их в ведро с водой и так и ехала с ними в поезде.
– Очень жаль, – сказала госпожа Капур. – Но голубые тоже очень хороши.
13.6
По грязной поверхности будущей лужайки расхаживали птицы – кустарницы, украшенные чибисы и майны, – выклевывая из земли все, что попадется. В сезон дождевых червей лужайка была усыпана кучками их помета.
Небо потемнело, издалека доносились утробные раскаты грома.
– Змей в этом году видел? – спросила госпожа Капур.
– Я нет, – ответил Гаджрадж. – А вот Бхаскар одну видал. Кобру. Он меня позвал, но я не успел добежать, она сразу спряталась.
– Что? – Сердце госпожи Капур так и заколотилось в груди. – Когда?
– Да вчера.
– Где он ее видел?
– Играл вон на той куче кирпичей и строительного мусора, запускал с нее воздушного змея. Я предупреждал, что там могут гнездиться змеи, но…
– Вели ему сейчас же подойти. И позови малышку Вину.
Старые слуги дома до сих пор называли Вину малышкой, хотя она и сама уже стала матерью.
– Нет, – передумала госпожа Капур. – Лучше я сама вернусь в дом и выпью чаю на веранде. Кажется, собирается дождь. Вина, – обратилась она к дочери, когда та вышла на веранду, – твой сын весь в тебя, очень своеволен! Вчера играл на куче мусора, а там полно змей.
– Да! – радостно закивал Бхаскар. – Я даже одну видел!
– Бхаскар! – охнула Вина, похолодев.
– Она на меня не накинулась, просто мимо ползла. Пока я звал Гаджраджа, она исчезла.
– Что же ты мне ничего не рассказал? – всплеснула руками его мать.
– Забыл.
– Как такое можно забыть! И сегодня ты опять собирался там играть?
– Ну, Кабир придет, мы хотели запустить змея…
– Не вздумай там играть, ясно? И вообще не ходи в тот конец сада. Понял? Или я запру тебя дома, имей в виду!
– Но мамочка…
– Никаких «но» и «пожалуйста», играть там запрещено – и точка. Иди в дом и выпей молока.
– Надоело молоко! – заупрямился Бхаскар. – Мне девять лет, почти десять! Я что, всю жизнь буду молоко пить? – Ему не понравилось, что его отчитали при бабушке. А Гаджрадж, которого он считал своим другом, вообще оказался предателем.
– Молоко полезно. Далеко не всем мальчикам достается молоко, тебе очень везет, – сказала Вина.
– Это им везет! – воскликнул Бхаскар. – Ненавижу пенку! Фу! И стаканы здесь на одну шестую больше, чем у нас дома, – добавил он угрюмо.
– Если пить быстро, никакой пенки не появится, – отрезала его мама. Бхаскар очень редко бывал не в духе, и она не хотела потворствовать его капризам. – А будешь дальше капризничать и вести себя как шестилетка – отшлепаю! И нани меня не остановит, не надейся.
Грянул гром, и на землю посыпались первые редкие капли дождя.
Бхаскар гордо удалился. Его мать и бабушка с улыбкой переглянулись.
Обе прекрасно помнили, что Вина в детстве тоже терпеть не могла молоко и часто отдавала свой стакан младшим братьям.
Через некоторое время госпожа Капур сказала:
– Несмотря на прогнозы врачей, вчера вечером он был такой веселый! Правда?
– Правда, аммаджи. – Вина помедлила. – Давай предложим Савите, Лате и Ма пожить в Прем-Нивасе, пока ребенок не родится? Им сейчас трудно. Мы все равно через пару дней уезжаем.
Ее мать кивнула.
– Я уже спрашивала, но Пран сказал, что Савита вряд ли захочет. Ей приятнее находиться в родных стенах.
Госпожа Капур невольно вспомнила, как госпожа Рупа Мера, гостя в Прем-Нивасе, всегда дивилась скупости обстановки в комнатах. И она была права. Хотя Махеш Капур не принимал никакого участия в ведении хозяйства, он часто налагал вето на ее предложения о покупке мебели. Лишь кухню и комнату для пуджи ей удалось обставить с такой же любовью и вниманием к деталям, какие достались саду.
– А Ман? – спросила Вина. – Без него дом так опустел. Очень плохо, что он в Брахмпуре, а с семьей не живет. Мы его почти не видим.
– Нет, – возразила госпожа Капур. – Знаешь, я сперва тоже обижалась, а теперь думаю, что он прав. Пусть живет у друзей. Министру-сахибу приходится непросто, и вряд ли они сейчас легко ужились бы под одной крышей.
Она еще мягко выразилась. Махеш Капур в последнее время на всех рычал. Дело было не только в том, что в доме вдруг стало меньше прихлебателей и просителей (которых ему теперь явно не хватало). Неопределенность собственного будущего так его угнетала, что он то и дело срывался по самым незначительным поводам на всех, кто попадался под руку.
– Если не считать его скверного настроения, я вообще-то рада передышке, – сказала госпожа Капур, вслух подводя итог своим размышлениям. – Вечером есть время попеть бхаджаны, а утром я теперь могу гулять в саду, не беспокоясь, что обделила вниманием какого-нибудь важного гостя.
К этому часу тучи полностью заволокли небо и солнце. Порывы ветра гнули ветви деревьев и кустов в саду и так трепали стоявший неподалеку тополь, что тот казался не темно-зеленым, а серебристым. На веранде, крытой кровельным железом и защищенной с двух сторон невысокими стенками, украшенными вазонами с портулаком, было тихо, и ни мать, ни дочь не спешили уходить в дом.
Вина запела под нос первые строки одного из любимых маминых бхаджанов: «Вставай же, путник». Он был из антологии, которую читали в ашраме Ганди, и напоминал госпоже Махеш Капур о том, как даже в самые тяжелые и беспросветные дни борьбы за свободу они старались мужаться
