моего имени по полкам, чтобы пленных развели за караулы! Да надёжные! Не то! – погрозил он кому-то кулаком.
Об этом успехе в тот же день дьяки отписали государю в Москву. И туда, под кромешную ночь, ушёл с письмом верховой гонец.
В это время Черкасский, когда ему донесли о подходе войска королевича под Можайск и первой стычке там, снялся с лагеря под Рузой и направился к Можайску. Покрыв за день расстояние до Можайска, он уже успокоился было, что прошёл удачно: до крепости оставалось вёрст пять. И тут его, идущего колонной, атаковали откуда-то внезапно появившиеся гусары. Их было много. И много было конных жолнеров, наёмников…
Князь Дмитрий, обозлённый, с трудом сдержался, чтобы не бросить все свои силы против наседавших на него гусар, но вовремя одумался, поняв, что потеряет много людей. И он приказал отходить к Можайску. И пока они отходили, их преследовали эти пять вёрст немецкие рейтары.
И князь Борис с Валуевым двинулись навстречу неприятелю. Но рейтары не пошли на них, повернули коней. Сотни же Черкасского хлынули на подъёмный мост, который уже лежал, ждал их, своих. И вот пошли они через него, скорее за ров, за стены, под их защиту…
И только там, когда всё закончилось благополучно, Черкасский перевел дух.
– Спасибо, Борис Михайлович! Спасибо! – крепко пожал он руку Лыкову, когда они спешились на воеводском дворе в крепости.
– А где князь Василий-то?! – с тревогой в голосе спросил Лыков его.
Князь Дмитрий на секунду замешкался, сам не зная, где сейчас Ахамашуков-Черкасский со своим полком.
– Должен вот-вот подойти… – неуверенно проговорил он.
И князь Борис понял, что этот день готовит ещё сюрпризы. Уж если сам Черкасский растерян, не знает положение своих же войск…
И вот сейчас, на заре, когда сыграли побудку, началось…
– Не продрали ещё глаза, а уже заныли! – невольно выскочило у Якова Тухачевского о братьях Кикиных, Иване и Фёдоре, заводил всех неприятностей.
Они, его люди, боярские дети из его сотни, такие же как он, артачились, не хотели подчиняться ему. И с ними он уже хватил нервотрёпки.
– Сотник, ты зачем поднял нас так рано! – завёлся с самого утра Фёдор.
Он не смирился с тем, что Яков стал сотником, а ему было отказано. Хотя он рвался в сотники на освободившееся место, после того как Мишка Шестаков, их сотник, был ранен и отпущен из-под Смоленска в Москву.
– Вставайте, вставайте, лоботрясы! – стал вытаскивать Яков из палаток своих смоленских.
– И ты, Алфёрка, в строй! – пнул он под зад Баскакова.
Тот беззлобно огрызнулся, но всё же вылез из палатки…
Подняв их, Яков погнал всех к ручью, подле которого они, смоленские, разбили палатки. И там, плеснув в лицо воды, они освежились, разгоняя остатки сна. А Яков, разминая ноги, даже присел пару раз. Вчерашняя пьянка, устроенная им, выходила похмельем тяжело.
Яков же запил квасом остатки противного привкуса от крепкой вчерашней бражки.
Эту бражку они пили вчера вечером.
– Гадость! – бросил Уваров, когда они выпили по кружке этой гадости.
И вот теперь с утра все мучились, и были злые, к тому же голодные и недовольные начальниками, которые подняли их ни свет ни заря.
Наконец, после ругани, огрызаясь и матерясь, они, не выспавшиеся, стали седлать коней, сворачивать палатки, собирать и грузить на обозные телеги походную рухлядь: котлы, топоры, чашки и крюки, какие-то веревки, сбрую конскую и разные кузнечные поделки, нужные в походе.
В таком же состоянии были многие другие сотни смоленских служилых. И это недовольство в войске от безденежья, взвинченное от безысходности попойками, вышло наружу сейчас, на марше. Вспышкой послужила драка в сотне Гришки Уварова. Поссорились, а затем схватились между собой десятники.
– Братцы, нам жрать нечего, а тут сукно прячут! – раздался провоцирующий крик всё из той же сотни Гришки Уварова.
– Отнять!.. Побить!..
Началась драка и между обозниками и боярскими детьми. Колонна остановилась. Затор из телег и конных сковал дорогу. Суматоха продолжалась долго, с дракой, злобными криками в адрес воевод.
Сначала Яков пытался образумить своих. Но его не особенно-то слушались в обычное время. А тут такое… Он орал на них, давал кому-то подзатыльники, кому-то съездил кулаком по зубам: одному, другому… Кровища… Но это никого не образумило…
И тут вдруг над колонной взвился истошный вопль, заглушил все остальные крики.
– Гуса-ары-ы!..
По колонне искрой пробежала тревога, загоняя умы от страха в панику.
Гусары, видимо, ожидали их здесь, обошли их, ударили в тыл колонне. Туда, где были обозы, нажива… Бой был скоротечным. Гусары и жолнеры рассеяли сторожевую сотню, захватили обоз, а уже оттуда ударили по всей колонне.
Яков прорвался с полусотней своих смоленских вперёд: туда, куда уходил с головной колонной князь Василий Ахамашуков-Черкасский, не пытаясь даже отстоять то, что было под его властью.
Но там, на поле, куда Яков вырвался, оставив половину своих людей где-то позади, было не легче. Там стояли готовые к бою ещё два полка королевича: тяжёлые гусары и пятигорцы.
И он, странно успокоенный, повёл свою полусотню туда, на эту цепочку гусар и немецких рейтар, в блестящих панцирях, желтых ботфортах и красных камзолах, ярко выделяющихся, как бабочки, на фоне зелёного леса.
Только у самых ворот крепости Яков перестал стискивать зубы и хлестать беспощадно своего бедного коня. И вот тут-то, у крепости, он столкнулся с Валуевым.
– Григорий Леонтьевич! – вскричал он.
На глазах у него, только что потерявшего половину своих смоленских, среди них и Гришку Уварова, невольно навернулись слёзы: от одного только вида Валуева, своего бывшего полкового воеводы, такого сейчас родного, надежного…
Они обнялись. Валуев, чтобы скрыть волнение, сморщил свой острый носик, словно там что-то зачесалось. Он, крутой воевода, размяк при виде сотника, с которым в прошлом вместе нахлебались разных невзгод.
– Пойдём, что ли, ко мне! – заторопился он.
– Погоди! – остановил его Яков. – Дай, я спрошу разрешение полкового хотя бы!
– Оставь – я договорюсь! – махнул рукой Валуев. – Петька, слетай к Василию Черкасскому и скажи, что я забираю на сегодняшний вечер его сотника! – приказал он своему поручику. – Завтра утром он будет на месте! Трезвый – как младенец!..
Распорядившись, он подхватил Тухачевского под руку.
– Садись на коня! Поехали ко мне! Я живу там, в крепости, в отдельной избе!
Весь этот вечер они пили, вспоминали прошлое. Когда они уже достаточно набрались, к ним нагрянул Лыков, прослышав о попойке у Валуева.
– Григорий, ты что тут затеял без меня-то? – шутливо, строгим тоном стал выговаривать князь Борис ему, своему помощнику. – А это тем более! – показал он пальцем на штоф с водкой.
С собой князь Борис притащил и обоих Черкасских. Тем, не
