И старый полководец, храбро сражавшийся позади Бадии, подумал: «Вот как наши бьются, не щадя жизни, а ведь нас предали, открыли ворота…»
Уклоняясь от сабель, полководец врезался в самую гущу неприятеля, он подбадривал своих воинов, хотя и понимал, что придется отступать — слишком уж велико было численное преимущество нападающих.
А воин, назвавшийся Бадиуззаманом, и вовсе не думал об опасности, не думал о том, что в любую минуту сабля врага может снести ему голову, он действовал стремительно и проворно, преследуя неприятеля и сам первый нападая на них, был дерзок до безумия и в конце концов вверг в ужас людей Абусаида. Еще трое вражеских воинов, ворвавшихся в узкую улочку, были опрокинуты храбрым бухарцем, остальные, повернув коней, в страхе поскакали к широкой улице, туда, где были их собратья. Бадия бросилась вслед за ними. Выскочив на площадь напротив медресе, она вновь кинулась в бой, вместе с подоспевшими бухарскими воинами. Но битва на площади у самого медресе Улугбека была недолгой. Воины Абусаида наводнили всю площадь и порубили бухарцев.
Глядя на полководца, упавшего наземь, глядя, как изо рта у него хлынула кровь, Бадия подумала: «А ведь только что расспрашивал меня…» Но в этот миг кто-то нанес ей сильный удар по руке. Сабля отлетела в сторону. Она нагнулась, надеясь выхватить из-за голенища кинжал, но не успела, кто-то сильным ударом опрокинул ее коня, и она вместе с конем рухнула на землю. Пока она выпрастывала ногу из стремени, четверо врагов окружили ее и, навалившись, скрутили ей руки. Бадию связали и, накинув на шею аркан, поволокли по улицам Бухары.
Ее длинные косы упали из-под шапки и разметались по плечам. Но она даже не заметила этого. Враги были потрясены: как? Женщина! Обладает нечеловеческой силой, сражается, словно закаленный в боях воин! Не иначе как дочь Шаха Малика-тархана…
Битва закончилась. Воины Абусаида-мирзы ворвались в ворота города и окончательно захватили Бухару.
…От Бадии, так стремительно ускакавшей из дома, все не было вестей, и зодчий, не выдержав, взял свой посох и отправился в центр города, к цитадели. Он наклонялся над телами, заполнившими площадь, вглядывался в каждое лицо. Бадии среди них не оказалось. Ему все чудилось, что его отважная дочь лежит где-то здесь, сраженная вражеской саблей.
Остановить ее, не пустить в этот ад он не мог. Слишком хорошо он знал неукротимый нрав дочери — она шла мстить за мужа, за сына, за свой поруганный народ. Опираясь на посох, старик брел к цитадели. Кругом скакали всадники, рядом вели пленных со связанными руками, среди них было много чиновников и должностных лиц. Никто не обращал внимания на зодчего. Очевидно, его принимали за старого слепца. Но глаза его были широко открыты. Он видел все — и руины, которые будут здесь завтра на месте зданий и людей, которых убили и убьют. Но страшнее всего было то, что кто-то открыл ворота врагу.
Кто же это сделал, по чьему приказу распахнулись ворота Шейх Джалал?
Огромное войско Абусаида все равно ворвалось бы в Бухару, но открыть ворота врагу? Открыть, не получив на то указа Улугбека?.. Предательство! Коварное и низкое предательство.
Быть может, Улугбек, понимая, сколь опасен сейчас Абусаид, его двоюродный племянник, сумевший собрать такое многочисленное войско, и сам назначил бы его наместником в Бухаре, надеясь предотвратить кровопролитие. Однако спесивый и коварный внук Миран-шаха вряд ли захотел бы покориться Улугбеку, Он мечтает о троне Амира Тимура. Это уже давно не было тайной и для Улугбека и для преданных ему царедворцев.
Но государь-астроном видел и другое: в Хорасане все большее влияние приобретают Аллаудавла, Абулкасым и Абдулла, а на другом берегу Сайхуна бряцали оружием правители Даштикипчака Барак Углон и Абулхаирхан.
Вместе с уста Нусратом, который пошел следом за зодчим, они направились к Шейх-Джалалским воротам города. И здесь они тщательно обыскали все вокруг. Бадии нигде не было. Тогда они двинулись к медресе Улугбека — именно здесь произошла самая жестокая схватка. Отыскав среди убитых Заврака Нишапури, зодчий вынул из кармана платок и со слезами крепко подвязал нижнюю челюсть покойному.
Старики побрели дальше, к Каршинским воротам. Пройдя мимо повергнутых наземь воинов, мимо котлов с остывшей смолой, они вышли за пределы города. И здесь, среди множества трупов, усеяших поле, они отыскали Зульфикару и Меморбека.
— О аллах, зачем я только дожил до этого дня, — рыдал зодчий, прижимая к груди тело внука. — Неужто я так много грешил в этом мире? За что же ты отнял у меня сразу всех? О небо! О несправедливая судьба! За что карает меня господь?
Уста Нусрат, положив голову Зульфикара себе на колени, молча гладил его лоб, щеки, будто сын его мирно спал после долгого пути.
Взгляд несчастного отца был неподвижен, он словно застыл в своем несказанном горе.
Ночью бухарцы, по указу нового правителя, при свете факелов собрали трупы погибших и похоронили их за крепостным валом. Раненые воины были размещены во дворах чиновников, взятых под стражу.
Зодчий и уста Нусрат отыскали арбу, положили на нее тела Зульфикара и Меморбека, увезли домой. По дороге они подобрали и труп Заврака Нишапури.
Убрав покойников, они зажгли свечи и просидели так до утра. И на рассвете похоронили их без саванов, в одних одеждах. А к вечеру стало известно, что в этом бою погибли также Абуали и Гаввас Мухаммад.
Люди рассказывали о какой-то женщине, которая, переодевшись в мужское платье, отважно сражалась с врагами на площади около медресе. Говорили, что ей удалось выбраться из города, а может быть, она спряталась где-нибудь во дворе. О ней уже ходили легенды: словно тигрица набрасывалась она на врагов и рубила их саблей, опрокидывала с коней.
А нукеры Абусаида до сих пор дивились — где это женщина могла так научиться владеть саблей? Либо она дочь тархана, либо одна из невесток Улугбека. И все с нетерпением ждали, когда будет точно известно, кто она на самом деле.
К вечеру того же дня по указу шейх-уль-ислама Хаджи Мухаммада Порсо были открыты Самаркандские и Каршинские ворота… Сам Ходжа Мухаммад Порсо с конными улемами выехал из Каршинских ворот встретить Султана Абусаида. Нукеры подвели к Абу-саиду белого коня, усадили на него, и так на белом коне победитель Султан Абусаид въехал в город. Первым делом он направился в цитадель, уселся там на древний трон, стоявший на просторном дворе.
Когда был захвачен весь город и когда, как выражались воины Абусаида, «все успокоились и прикусили язычок», в главном дворце цитадели был устроен пышный пир для знати, и на этом пиру Абусаид-мирза с Ходжой Мухаммадом Порсо, сидевшие рядом на самом почетном месте, переговорили обо всем… А наутро Султан Абусаид-мирза встретился с духовенством и знатными гражданами города.
И Абусаиду-мирзе также доложили о том, что среди сражавшихся бухарцев была женщина, которая бесстрашно, как истый воин, сражалась в бою и уложила не одного воина. Утром Абусаид приказал привести к нему эту женщину. Бадию, которую заперли в есаульской, посадили на арбу и привезли в цитадель. Ей развязали руки и дали попить воды, а затем, обутую в сапоги и перепоясанную широким ремнем, в мужской одежде и с копной густых растрепанных волос, ввели к Абусаиду-мирзе. Пленницу подвели поближе к владыке, а он пристально смотрел на нее — женщина средних лет, стройная, с тонкой талией и полной грудью. Руки ее были окровавлены, но лицо холеное и белое, с красивыми, распахнутыми точно ласточкины крылья бровями. Абусаиду тоже пришла мысль, что она, должно быть, из знатной семьи, а может, даже дочь или внучка Улугбека. В свою очередь Бадия взглянула на Абусаида: ну точь-в-точь тот самый бандит, который запер ее когда-то в пустой комнате заброшенного дома. То же мясистое лицо, те же выпученные глаза. Если бы не корона и не золотой ремень, она готова была поклясться, что это он и есть.
Помолчав минуту, Абусаид спросил:
— Чья ты жена? Почему ты вмешиваешься в дела мужчин?
— Защищать страну от врагов не только мужское дело, — дерзко ответила Бадия. — Я дочь зодчего Наджмеддина Бухари.
— Сын зодчего должен стать зодчим, — проговорил Абусаид, — а дочь — мужней женой. Зачем ты взяла саблю в руки?
— Твои воины убили моего сына. Я — мать. И если бы я могла, я порубила бы подряд всех царевичей и продажных вельмож.
— Уведите эту драчливую курицу и оторвите ей голову! — крикнул нукерам взбешенный Абусаид.
Нукеры схватили Бадию, скрутили ей руки и поволокли к выходу.
Ее вновь бросили на арбу, вывезли из цитадели и ввели в пустой двор. Один из нукеров выхватил саблю и в мгновение ока отсек ей голову. Жестокие воины Абусаида убили самую прекрасную на свете женщину. Они убили сраженную горем мать, сердце которой разрывалось от мук и боли. О, сколь несчастливой оказалась твоя доля, Бадия!
