Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Отправляясь в поход против мятежных рабов в Кампанию, Лукулл уже обдумывал свое послание Посидонию.

Можно было начать его с красивого рассказа о пылкой любви молодого римлянина к чужой рабыне, отличавшейся восхитительной красотой. Любовь толкнула юношу на совершенно безумный поступок, ибо он, не имея средств выкупить возлюбленную, решил поднять восстание рабов. А что? Такое начало должно понравиться Посидонию. Ну, а трагическая развязка этой истории будет связана с его именем, именем Лукулла…

— Итак, молодые люди, — прервав свои честолюбивые мысли, обратился Лукулл к трем своим юным контуберналам, которые держались рядом с ним в почтительном молчании. — Перед вами арена будущих военных действий. Где-то там, на одном из этих Тифатских холмов, засел наш маленький Ганнибал. Кажется, твой отец[405], — с легкой доброжелательной улыбкой взглянул он на Целия Антипатра, — твой отец весьма подробно описал одно из самых ожесточенных сражений, происходившее в этих местах во вторую войну с пунийцами? Ну-ка, напомни нам, Антипатр, и, если тебе нетрудно, покажи на местности, где сражались доблестные наши предки Аппий Клавдий[406] и Квинт Фульвий[407], чтобы помешать Ганнибалу вызволить Капую из осады?

Этот вопрос застал молодого Антипатра врасплох. Он густо покраснел, но быстро справился со смущением и принялся довольно бойко рассказывать:

— Армия Фульвия стояла лагерем у Юпитеровых ворот, ближе к Тифатской горе. А Ганнибал со своим войском подошел туда со стороны Калатии. У пунийца была отборная пехота с конницей и тридцать три слона. Аппий Клавдий со своими легионами находился перед Флувиальскими воротами, обращенными к нам, то есть к Вултурну и Казилину, который незадолго до этого римляне отбили у карфагенян. Так что за свой тыл Клавдию нечего было опасаться. Хуже обстояло у Фульвия и командовавшего конницей шести легионов Нерона, потому что перед ними стоял со всеми силами сам Ганнибал, притом Калатия была во власти карфагенян и оттуда можно было ожидать внезапного нападения. Поэтому Нерон со своей конницей расположился вдоль дороги на Свессулу, прикрывая правый фланг и тыл легионов Фульвия, на которого Ганнибал обрушился с Тифатских холмов. Начало сражения было неудачным для римлян. Легионы дрогнули, центр был прорван слонами, и трем из них удалось подойти вплотную к валу римского лагеря. У квесторских ворот[408] эти слоны были убиты и своими тушами завалили ров. Около пятисот врагов по тушам слонов, как по мосту, ворвались в лагерь Фульвия, но Ганнибал не успел оказать им помощь и все они были перебиты. В конце концов, ничего не добившись, Ганнибал вынужден был отступить к Тифате, узнав, что со стороны Вултурна отчаянная вылазка Бостара и Ганнона[409] была отражена Аппием Клавдием, хотя сам он получил смертельную рану. Вот тогда-то у Ганнибала зародился план двинуться всем своим войском прямо на Рим, чтобы осаждавшие Капую римляне, испугавшись за родной город, сняли осаду и поспешили на его защиту. Но, как вы хорошо знаете, Фульвий не снял осаду и вывел из-под Капуи на помощь Риму только часть находившихся там войск.

На этом Антипатр прервал свой рассказ, очень польщенный тем, что Лукулл с видимым интересом его выслушал.

«Летописью» своего отца Антипатр чрезвычайно гордился. Она принесла отцу славу, почет и звание сенатора. Хотя этот большой исторический труд был написан на греческом языке, любознательный юноша в постоянных беседах с отцом хорошо ознакомился с его содержанием. Сам он еще не мог достаточно хорошо читать по-гречески. Изучение этого языка давалось ему с большим трудом.

Капуя основательно подготовилась к встрече с римским претором и его солдатами.

По приказу городского префекта Цельзия Гельвинована вблизи Флувиальских ворот построен был укрепленный лагерь, способный вместить по меньшей мере четыре тысячи человек. Префект не знал, что надменный сенат почел унизительным для Рима послать против взбунтовавшихся рабов более одной когорты.

Лагерь возвели в одну из последних ночей воины гарнизона, добровольцы из горожан и многочисленные рабы. Строительные работы не были замечены мятежниками, для которых выросший за ночь лагерь, опоясанный глубоким рвом и крепким частоколом, явился полной неожиданностью.

В то время, как уставшие с похода солдаты претора, сворачивая с Алпиевой дороги, отряд за отрядом входили в устроенный для них лагерь, сам Лукулл и его свита поскакали к Флувиальским воротам, возле которых собралась большая толпа капуанцев вместе с префектом.

Лукулл и Гельвинован хорошо знали друг друга, поэтому обошлось без скучного церемониала приветствий и речей.

Претор и префект обменялись рукопожатиями и поздоровались, как два старых друга.

В сопровождении префекта, осыпаемый бурными приветствиями толпы, Лукулл проследовал в великолепный дворец, стоявший на главной площади.

Дворец префекта жители Капуи по старинке называли порой «домом Целлеров».

До того как город, перешедший на сторону Ганнибала, вынужден был в конце концов сдаться римлянам, в этом доме проживали два знатных семейства из рода Нинниев Целлеров. В то время дом Целлеров был самым большим и красивым из всех частных зданий в Капуе. В нем жил сам Ганнибал, зимовавший в городе вместе со своим войском после битвы при Каннах. Когда же Капуя капитулировала перед римлянами, все мужчины из рода Нинниев Целлеров и другие знатные люди, главные виновники отпадения города от Рима, покончили с собой, приняв яд во время последнего совместного пира, и, по словам Ливия, «умерли раньше, чем перед врагами отворились ворота». Победители поначалу хотели до основания разрушить дом Целлеров, как символ измены, но потом решили превратить его в символ своего господства — дом стал резиденцией римских префектов.

Лукулл поселился у префекта вместе со своим вольноотпущенником, тем самым, о котором говорилось в одной из предыдущих глав нашего повествования, что этот способный и образованный грек был незаменимым помощником римлянина при составлении его речей в сенате или на Форуме. В Капуе отпущеннику предстояло сочинять указы и декреты от имени претора, дабы тот не тратил на это своего драгоценного времени.

Во время обеда Лукулл вел оживленную беседу с префектом.

Гельвинован советовал без промедления окружить лагерь мятежников хорошо укрепленными заставами, препятствуя их снабжению съестными припасами и уничтожая мелкие отряды врага, которые будут делать вылазки в поисках провианта. Такая тактика, по мнению префекта, заставит изголодавшийся сброд покинуть область Капуи, после чего можно будет расправиться с ним посредством облав и засад.

Лукулл на это мягко возразил, что ему не хотелось бы дробить свои силы до той поры, пока из Самния не придет отряд, который спустя немного дней должен привести его легат.

Гельвинован понял, что претор не склонен к поспешным действиям в отношении мятежников, предводительствуемых человеком, знакомым с военным делом. Он согласился с намерением Лукулла собрать побольше вспомогательных сил и уничтожить восставших одним ударом в решительном бою. Вместе с тем он выразил сомнение в том, что Минуций, этот опытный вояка, примет сражение на открытом месте с превосходящим его противником, и мятежников все равно придется брать измором или приступом в их укрепленном лагере.

Вечером, когда Лукулл готовился ко сну, решив лечь пораньше, вольноотпущенник доложил ему, что прибыл некто Деметрий с каким-то важным делом и просит его принять.

— Зови его, — приказал Лукулл.

Вскоре отпущенник ввел в комнату высокого человека в запыленном плаще, под которым виден был кожаный панцирь.

От него исходил резкий запах конского пота. Лицо его было загорелое и мужественное. Он был уже немолод, но с виду очень крепок.

Лукулл виделся с Деметрием всего один раз в Риме. Метелл сам привел его к нему в дом. Лукуллу понравилась исходившая от него сила и уверенность в себе. «Такой не подведет», — подумалось ему тогда.

Вошедший приветствовал Лукулла низким и твердым голосом.

Как только отпущенник оставил их одних, Деметрий сказал, что ему нужно как можно скорее вернуться к своим товарищам-повстанцам, сидящим в засаде, — он сам напросился в разведку, чтобы иметь возможность побывать в городе.

Потом он сообщил, что численность восставших за последнее время выросла почти до трех тысяч человек, больше трети их хорошо вооружены, причем оружие им доставляют родственники попавших в плен к Минуцию солдат из Свессулы, Ацерр и Капуи, ибо предводитель мятежников объявил, что вместо денежного выкупа он будет принимать за каждого пленного меч, панцирь, щит и шлем…

— Как? — переспросил Лукулл. — Кампанцы сами вооружают беглых рабов?