— Спектакли играть. Вот зачем.
— Ладно, отдам, — согласился Анытпас. — И работать в колхозе буду лучше всех.
— Желающих к нам много: едва успеваем заявления рассматривать, — сказал Борлай. — Увидели, что у колхоза большие табуны, стада…
Анытпас взглянул на гору, к которой они подъезжали, и крикнул:
— Вон, смотрите, Ногон таскает! Перепрятывать принялся.
Старик, согнувшийся под тяжестью большого мешка, бежал к ложбинке, где дружной толпой стояли кедры.
Колхозники понукнули коней и через несколько секунд преградили старику путь к лесу.
— Положи!
Ногон вздрогнул и уронил мешок на каменную плиту, кожа лопнула, серебряные полтинники, звеня, посыпались под гранитную скалу.
— За последним приехали? — закричал старик. Увидев Анытпаса, набросился на него: — Ты их привел? Предатель! Большой Человек тебе первому голову оторвет.
— Да он давно сгнил, — усмехнулся Чичанов.
— Врут! Большого Человека нельзя убить, — хрипло выкрикнул Ногон, — он может умереть только смертью, посланной добрым Ульгенем, и только тогда, когда вместо него родится другой.
Колхозники спешились и пошли к пещере. Старик бросился за ними, дрожащей рукой нащупывая нож.
Прежде чем он успел выхватить его, Сенюш оторвал ножны от его опояски и сунул себе за пазуху.
5
Черное поле росло и подвигалось к поскотине. Половину урочища «Солнопек» успели вспахать в апреле. В начале пахоты холодные ночи часто возвращались в долину, и к утру сырая земля замерзала. Пахари выезжали в полдень и работали без отдыха, пока не садилось солнце. В сумерки они обедали, потом меняли лошадей и снова выезжали в поле подымать вековую целину. Над ними висело звездное небо, и любопытная луна ходила следом.
Каждую ночь Тохна запевал песню, которую сложил во время первой пахоты:
Звезд на небе много —
Еще больше скота у колхоза.
Комсомольцы подхватывали:
Высоки старые курганы,
Выше их будут вороха пшеницы.
Луна уставала ходить за молодыми пахарями и клонилась к лесу, на покой. Под ножами плугов трещала стылая земля.
— Выпрягайте! — кричал Миликей Никандрович.
Тохна обыкновенно отзывался первым:
— Еще маленько. По две борозды. Утром земля долго не оттает.
— Ночь утру не указчица: солнце-то еще выше поднимется, и землица оттает раньше, — отвечал Охлупнев и тут же соглашался: — Ну ладно, пропашите еще по две борозды, что ли, работяги неуемные.
— Слово комсомолу давал: посеять раньше всех.
— Слово надо оправдывать. И мы с вами оправдаем, ясны горы, оправдаем!
В конце долины, возле дороги, плотники строили дома, склады и мастерские МТС. Оттуда пришел в колхоз первый трактор.
Его встречали всем поселком.
Черепухин, приехавший посмотреть на работу алтайского колхоза, говорил с Охлупневым:
— Дождались подмоги!.. У нас один такой уже целину поднимает!
— Силен! Силен! — восхищался Миликей Никандрович.
Он спросил о жизни «Искры».
— Перешли на устав артели, — сообщил Евграф Герасимович. — Сам понимаешь, основная форма колхозного движения. И работа пошла глаже. Интересу у людей стало больше.
В долине стояли гранитные обелиски — «каменные бабы»: какие-то древние скотоводы держали на руках ягнят, протягивали людям пустые чаши. Еще недавно кочевники, как святыню, обрызгивали «каменных баб» аракой, освященной шаманами.
Тракторист подхватывал обелиски крепким тросом, заводил машину и оттаскивал их на межу. Люди шли за ними и смеялись. Они не считали это кощунством: в свое время они срубили священное дерево кам-агач — и ничего худого не случилось. Они сожгли шаманские шубы и бубны, а самих шаманов выгнали из долины — и жизнь от этого стала только лучше.
Когда долина была очищена от камня, трактор прицепил плуг с тремя лемехами, и стальные ножи врезались в плотный дерн. По свежим пластам шла толпа. Самые степенные старики прищелкивали языками и, широко раскидывая руки, вскрикивали от радости и удивления:
— Вот сила так сила!
— Ой, какую машину город послал!
— Как живая!.. Не машина, а богатырь!
Мальчишки бежали с трактором вперегонки и посвистывали, как на коня.
Охлупнев окинул взглядом долину. Все урочище «Солнопек» было перевернуто. По ту сторону Каракола четверки лошадей тянули плуги, пластающие жирную землю. Зеленые межи казались строчками на шубе. Мерно шагали вереницы коней, запряженных в бороны. Позади сеялок подымалась легкая испарина.
У реки дрожал прозрачный воздух. Нежилась под теплым солнцем зачавшая земля.
— Эх, и хлеба намолотим нынче, ясны горы!
— Много хлеба! Коров будем соломой кормить!
Миликей Никандрович оглянулся. За сеялкой широко шагал Тохна.
— Теперь жизнь в колхозе, дядя Миликей, ой как хорошо пойдет!
— Дышится легко, когда эти вражьи гнезда уничтожили, — Охлупнев кивнул на усадьбу Сапога Тыдыкова, где теперь разместилась животноводческая ферма колхоза «Светает». — Простору, Тохна, много!
— Как маленький парнишка, наш колхоз ковылял, — продолжал Тохна, идя рядом с сеялкой. — А теперь вырос — таким сильным мужиком стал. Как богатырь работает!
Он быстро взглядом окинул цветущие горы. По южному склону поднимались к перевалу табуны, направлявшиеся на пастбище в дальнюю долину. На зеленой поляне мягкого северного склона отдыхало большое стадо коров. На востоке, на скалах фиолетовой сопки, полянами снега белели овцы и козы. Оттуда ветерок доносил едва слышные обрывки песни. То пел старый Тюхтень. Тохна тоже порывался петь, но он еще раз окинул взглядом стада на горах и, хлопнув в ладоши, звонко вскрикнул:
— Все это — наше! Колхозное!
1
Наступил 1932 год. Прошло немного времени, но Горный Алтай так изменился, что трудно было узнать знакомые места. Серая, словно стальная, лента Чуйского тракта прорезала горы из конца в конец. Если раньше на двухколесных таратайках от Бийска до Кош-Агача довозили грузы за двадцать два дня, то теперь по тракту автомобили проходили это расстояние за двадцать два часа. Через бурные потоки были перекинуты мосты. Реку Чемал уже запирали железобетонной плотиной, и в домах аюлинских колхозников в фарфоровые патроны ввертывали лампочки Ильича.
Во всех аймаках стали забывать слово «единоличник». Колхозы всюду выстроили не только сотни новых домов, но и скотные дворы, и детские ясли, и избы-читальни. Даже трактор перестал быть новинкой. Там, где еще совсем недавно рвали хлеб руками и обжигали колосья над огнем, появился комбайн.
Все новое рождалось и росло с быстротой здоровых, крепких всходов, поднимающихся под теплым весенним солнцем на свежей, хорошо подготовленной почве.
Вчерашние кочевники перестали удивляться новшествам, потому что сами они, изменяя все окружающее, стали другими. Связанные со всей страной единством цели, они за несколько лет прошли такой большой путь, какой в иных условиях невозможно было бы пройти и за сотни лет.
2
В Каракольскую долину приехал представитель военного округа Восходов. Председателю колхоза «Светает», Сенюшу Курбаеву, он сказал:
— Прежде всего покажите табуны. А потом будем разговаривать. Хочу видеть, где пасутся лошади, которых вы обещали Красной Армии.
— У нас одиннадцать табунов, — вмешался в разговор Охлупнев.
— Желательно посмотреть все, — отозвался Восходов, повернувшись к Миликею Никандровичу. — А вы кто, товарищ? Счетовод?
— Самый обыкновенный колхозник, — ответил тот.
— Русский колхоз послал его к нам на лето… — начал Сенюш.
Но Охлупнев перебил его:
— А я взял да насовсем и остался. В здешний колхоз переписался, в партию здесь вступил… Однако мне придется с вами поехать заместо толмача.
На другой день Бабинас до восхода солнца заседлал трех лошадей. Поехали к усадьбе, которая когда-то принадлежала Сапогу.
— Овсеца захватим мешочек, — сказал Миликей. — Бабинас каждый день овес развозит, жеребцов подкармливает.
— А где же вы овес покупаете?
— У, ясны горы, да у нас свой! Прошлогоднего урожая. А нынче мы посеяли двести тридцать пять гектаров. Вот как!
— И все сами? Алтайцы?
— Трактор из МТС помогал. Наш колхоз вырвался на первое место. Мы совсем отсеялись, а другие еще за овес не принимались.
— А все-таки этот посев для вас велик, — заметил Восходов. — Видимо, в ущерб животноводству.
— Ну, велик!.. Да мы в будущем году до трехсот догоним. Теперь нам социалистическое соревнование помогает.
Они переехали реку. Весь пологий склон вокруг усадьбы был вспахан и засеян. От речек, впадающих в Каракол, была протянута сеть мелких арыков. Всходы — густые и ровные.
