Гусар с презрением взглянул на распростертую на полу фигуру.
— А! Красавчик-заговорщик! — проговорил он. — Поднимайся, презренный трус! Жерар, соблаговолите препроводить его в лагерь.
Позвякивая шпорами, в хижину вошел молодой офицер в сопровождении двух солдат, и те унесли куда-то в темноту жалкое подобие человека, от ужаса лишившееся чувств.
— Но где же тот, другой, где Туссак? — осведомился полковник.
— Убил собаку и сбежал. И Лесаж бы последовал за ним, не придержи я его. Быть бы им уже обоим в наших руках, не спусти вы собаку, но тут уж я ничего поделать не мог. Так что поздравьте меня, полковник Лассаль, с успехом, — сказал он, протягивая руку, но гусар, словно не видя руки, круто повернулся на каблуках.
— Вы слышите, генерал Савари? — сказал он. — Туссак бежал!
Молодой генерал приблизился к двери и попал в полосу света от лампы. Когда он услышал эту новость, на его красивом умном лице отразилось неудовольствие.
— И где же он?
— Только что бежал!
— Он самый опасный из всех заговорщиков-республиканцев. Император сильно разгневается.
— А это кто? — спросил генерал Савари, указывая на меня. — Я понял из вашего донесения, что тут будут только двое, месье Бер…
— Я бы предпочел, чтобы имена здесь не назывались, — резко оборвал его Шарль.
— О, это можно понять, — с насмешкой ответил Савари.
— Я передал вам, что эта сторожка станет местом встречи, но это не было окончательно определено вплоть до последней минуты. Я дал вам возможность поймать Туссака, но вы прозевали его, спустив собаку. Думаю, вам придется отвечать за сей досадный промах перед императором!
— Это уж вас не касается! — в гневе воскликнул генерал Савари. — Вы еще не ответили: что это за личность?
Мне показалось бесполезным сохранять далее свое инкогнито, тем более что в кармане у меня была бумага, удостоверявшая мою личность.
— Мое имя Луи де Лаваль, — не без гордости заявил я.
Признаюсь, только в эту минуту мне стало ясно, что я и мои родственники-эмигранты, сидя в Англии, слишком преувеличивали наши заслуги перед Францией. Нам казалось, что Франция с жадным нетерпением ожидала нашего возвращения, а на поверку вышло, что в быстром ходе событий последних лет о нашем существовании напрочь забыли. Мое аристократическое имя, по-видимому, произвело весьма мало впечатления на молодого генерала Савари, и он совершенно безразлично занес его в свою записную книжку.
— Месье де Лаваль не имеет никакого отношения к этому делу, — вмешался шпион, — он оказался здесь совершенно случайно, и я беру его под свою ответственность, если его потребуют к допросу!
— Несомненно, потребуют, — заверил Савари, — но сейчас у меня каждый солдат на счету, и если вы берете этого господина под свою личную ответственность, то проводите его в лагерь, когда в том явится необходимость. Я не вижу причин не доверить вам этого молодого человека. Когда он понадобится, я сообщу!
— Он всегда к услугам императора!
— Сохранились ли здесь какие-нибудь бумаги?
— Они все сожжены!
— Очень жаль!
— Но у меня есть копии.
— Прекрасно!
— Идемте же, Лассаль! Дорога каждая минута, а здесь нам делать больше нечего. Пусть люди осмотрят окрестности, а мы поедем дальше.
Оба офицера без дальнейших объяснений с моим спасителем покинули хижину; чей-то резкий голос прокричал команду, послышалось звяканье сабель, когда спешившиеся гусары снова вскочили на коней. Через мгновенье раздалось шлепанье подков, быстро замершее вдали, и наконец все смолкло. Шарль подошел к дверному проему и выглянул во мрак. Затем он вернулся и саркастически улыбнулся мне.
— Ну-с, молодой человек, — сказал он, — для вашего развлечения мы изобразили весьма недурные живые картины, и можете благодарить только меня за отличное место в партере.
— Я очень обязан вам, месье, — сказал я, одолеваемый одновременно признательностью и отвращением, — и, право, не знаю, как благодарить вас.
Он как-то странно посмотрел на меня, в его взгляде определенно сквозила насмешка.
— Вам предоставится удобный случай отблагодарить меня, — сказал он, — а теперь — поскольку вы все же иностранец, а я взял вас под свое милостивое попечение — попрошу следовать за мною туда, где можно быть в полной безопасности.
Дрова в камине чуть тлели. Мой спутник задул лампу, и хижина погрузилась в темноту, так что не прошли мы и десяти шагов, как потеряли ее из виду. Ветер начал стихать, но безостановочно лил частый холодный дождь. Будь я предоставлен самому себе, я бы растерялся, но мой спутник шел уверенно и быстро: несомненно, он руководствовался какими-то приметами, которых не было видно мне. Нервы мои были взвинчены, я насквозь вымок, продрог. Молча шел я рядом со своим спасителем, припоминая случившееся за ночь.
Благодаря постоянным политическим спорам между моими родными я, несмотря на молодость, был хорошо знаком с положением дел во Франции. Я знал, что восшествие Бонапарта на престол восстановило против него небольшую, но опасную партию якобинцев, или крайних республиканцев; все их усилия уничтожить королевскую власть не только были тщетны, но и способствовали перемене королевской конституционной власти на самодержавную власть императора. Вот какими грустными оказались результаты этой борьбы! Корона с восемью лилиями сменилась другой, украшенной крестом и державой.
В свою очередь, сторонники Бурбонов, в среде которых протекла моя юность, были разочарованы тем, как французский народ приветствовал переход от хаоса к порядку. Несмотря на полную противоположность взглядов, обе партии объединились в своей ненависти к Наполеону и твердо решились одолеть его во что бы то ни стало.
Результатом этого явились многочисленные заговоры, главным образом организованные в Англии; целые отряды шпионов наблюдали за каждым шагом Фуше и Савари, на которых лежала ответственность за безопасность императора.
По воле судьбы я попал на берег Франции в одно время со страшным заговорщиком, вознамерившимся убить Наполеона, и имел возможность видеть человека, при помощи которого полиция сумела воспрепятствовать замыслам Туссака и его сообщников.
Словно испуганное дитя, я невольно вздрагивал и ежился, припоминая приключения этой ночи: как я блуждал по соляному болоту, наткнулся на таинственную хижину, где нашел важные бумаги, как меня схватили заговорщики, и затем мучительное ожидание смерти, появление собаки и арест Лесажа.
И теперь меня больше всего занимал вопрос: какие отношения установятся между мною и моим ужасным спасителем? Судьба свела меня с искусным шпионом, который умудрился провести и одурачить своих мнимых приятелей. В его насмешливом взгляде, когда он с пистолетом в руках стоял над унижавшимся трусом, которого сам же и втянул в неблаговидное предприятие, читалась жестокость. Но, с другой стороны, я не могу не признать, что, попав в безвыходное положение из-за дурацкого любопытства, я был спасен только благодаря вмешательству этого провокатора, не побоявшегося даже разъяренного Туссака. Помимо того, он мог бы выдать меня за еще одного заговорщика, так как в его интересах было захватить больше пленных. А случись такое, я никоим бы образом не сумел доказать свою непричастность к заговору.
Его выступление в роли моего спасителя никак не вязалось со всеми остальными поступками, свидетелем которых мне довелось быть в течение нашего непродолжительного знакомства, и, пройдя в молчании еще пару миль, я прямо попросил его сказать, чем объясняется его заступничество.
В ответ в темноте раздался взрыв смеха; моего спутника, наверное, изрядно позабавили моя откровенность и непосредственность.
— Вы крайне занятный человек, господин… господин де… будьте добры, напомните ваше имя!
— Де Лаваль.
— Ах, ну да, господин де Лаваль! Вы обладаете пылкостью и стремительностью юности. Вам захотелось узнать содержимое каминного тайника, и вы без околичностей прыгаете туда. Желая понять происходящее, вы прямо задаете вопрос. Мне, должен вам сказать, всегда приходилось иметь дело с людьми, которые крепко держат язык за зубами, и ваша искренность — все равно что глоток освежающего напитка в жару.
— Не знаю, какими побуждениями вы руководствовались, но вы спасли мне жизнь, — сказал я, — и я сильно обязан вам за это вмешательство.
Трудно высказывать благодарность и признательность человеку, который вам ненавистен или вызывает у вас отвращение, и я боялся, что сгоряча снова скажу что-нибудь не то.
— Как-нибудь обойдусь без вашей благодарности! — грубо отрезал он. — Вы совершенно справедливо заметили, что я мог бы погубить вас, входи это в мои планы. А я точно так же вправе думать, что не будь вы мне обязаны, то, верно, не подали б мне руки, как это только что сделал долговязый мальчишка Лассаль. Он думает, что очень почетно рисковать жизнью ради императора на поле битвы. Ну а когда человек ежедневно находится на волосок от смерти среди отчаянных смельчаков, когда малейшая оговорка, самая ничтожная ошибка непременно повлечет за собой смерть, почему, скажите на милость, такая служба не достойна внимания императора? Почему мое ремесло считается позорным? Почему, — продолжал он с горькой улыбкой, — я мог бесконечно долго выносить всевозможные лишения и терпеть этого Туссака с его сообщниками? И, несмотря на это, Лассаль считает себя вправе относиться ко мне с презрением! А ведь все маршалы, вместе взятые, не оказали императору такой услуги, как я. И я уверен, что вы в душе тоже презираете меня, господин… де… де…
