воспитание вверенных ей детей. Здесь мог бы помочь регулярный контроль со стороны социальных органов, которые будут наблюдать за их развитием.
Касательно имущественного положения Т. Сурменовой следует сказать, что она получает пенсию по инвалидности в размере 740 крон, владеет 2 головами скота, а также обрабатывает часть земельного участка площадью 1,6 га. Кроме того, известно, что она занимается целительской деятельностью, от которой, как считается, получает высокие доходы. Таким образом, ее способность обеспечить жизненные потребности племянницы и племянника опасений не вызывает.
О целительской деятельности Сурменовой мы уже информировали окружные правоохранительные органы охраны, которые расследовали эту ее деятельность, однако нам было сообщено, что расследование было прекращено за недостатком доказательств. В таком случае мы не видим дальнейших препятствий к передаче несовершеннолетних детей на попечение Терезии Сурменовой.
Зав. отделом внутренних дел МНК: Срп 20.7.1966 г.
Дора торопливо пролистала еще несколько документов, относившихся к передаче ее под опеку Сурмены. За житковским местным национальным комитетом последовали районная прокуратура, окружное отделение государственной безопасности Угерского Брода и районное отделение Угерского Градиште, которые подтверждали Сурменину безупречность; завершалось все отзывом из школы, подписанным классной руководительницей, и решением органа социальной защиты. Учитывая все предыдущие рапорты и отчеты, Дора почти не могла поверить в то, что их переход в новый дом прошел так спокойно.
Однако же так оно и было, хотя из поля зрения их по-прежнему не выпускали.
Через Дорины руки проходили все новые и новые донесения, описывавшие их тогдашнюю жизнь. Перед ее глазами мелькали машинописные даты тех прекрасных лет, что провела она с Сурменой, а под ними — записи о событиях, какие-то из которых она припоминала, а какие-то почти забыла.
Как, например, история девушки, прожившей у них однажды целые летние каникулы. Ее возраст и имя улетучились из Дориной памяти, однако теперь она все вспомнила, внезапно, точно у нее перед глазами вдруг щелкнул пальцами фокусник из кабаре, чьи трюки она видела как-то по телевизору в «Пестром котле» [2]. Квета Мазовска, вот как звали ту печальную девушку, о которой говорилось в следующей бумаге.
Сурмена сказала тогда ей, Доре, что она не должна замечать эту девушку до тех пор, пока та сама этого не захочет. Так что она просто смотрела на нее и удивлялась, как Сурмена ее выдерживает и до чего терпеливой она, оказывается, может быть. У девушки все валилось из рук, коров она боялась, так что ее нельзя было даже послать на пастбище, но и в саду и в поле у нее тоже мало что получалось. Весь первый месяц она или спала, или бродила то вокруг дома, то вверху, по склону холма.
Ни с кем не разговаривая. И больше ничего. По словам Сурмены, ее вообще не привлекала жизнь, а когда к ним однажды зашла Баглар-ка, то Дора подслушала, что девушка даже на нее, на жизнь, покушалась. Самоубийца? — перепугалась тогда Багларка, а Дора и того пуще. Самоубийца в их доме! После этого Дора не могла на нее наглядеться, кралась за ней во время прогулок, не упускала ни единого ее шага. Но надоело это ей уже через неделю — девушка и впрямь не делала ровным счетом ничего. Спящая красавица.
Была примерно середина августа, когда на Сурмену точно что-то нашло и она вдруг принялась за гостью всерьез. Сурмена не оставляла девушку в покое, ходила за ней по пятам и шумела на нее до тех пор, пока Квета не подсела к корове, чтобы попытаться ее подоить. Пока она, перепачкавшись изрядно землей, не прополола внаклонку огород. Пока не отправилась в пять утра на луг, чтобы вернуться оттуда с корзиной, полной травы, и с красными от холодной утренней росы ногами. И щеки у нее тогда порозовели, и смеяться она начала. Дора удивлялась случившейся в обеих внезапной перемене, злобная Сурмена и переполненная желанием жить Квета были для нее загадкой.
— Достаточно она зверобоя напилась, — ответила на ее робкий вопрос Сурмена. — Теперь ей надо научиться хотеть жить. А дорога к этому лежит через труд!
Кто его знает, может, что-то в этом и было. В начале сентября Квета уезжала от них веселая и округлившаяся. Потом она два лета подряд возвращалась к ним на неделю-другую, затем приезжала просто в гости — с мужем, а следующим летом уже только прислала свою фотографию, на которой держала на руках запеленутого младенца. Сурмена поставила снимок на полку, среди горшков, и иногда поглядывала на него, эдак нежно и растроганно.
Однако в рапорте, лежащем на столе перед Дорой, ничего трогательного не было. Все то лето за ними следили, за Сурменой и за девушкой Кветой, которая была из какой-то неблагонадежной остравской семьи, — день за днем, целыми неделями, месяцами… превратившимися, наконец, в годы. Шпионили и за другими посетителями, которые к ним заходили. Кто-то из них был детально описан, с кем-то даже говорили, а о некоторых так и вовсе отсылали донесения по месту их жительства.
Отчеты выстраивались в бесконечную череду и чем дальше, тем больше походили один на другой, полнясь сто раз уже повторявшимися клише. Они были такими скучными, что Дора начала их пропускать. Остановилась только на одном, где ее имя встречалось особенно часто. Похоже, вокруг Сурмены давно не происходило ничего интересного, и потому внимание решили переключить на нее, Дору. Им стало ясно, что Дора — ангел, и они пытались выведать, сколько она этой своей подрывной деятельностью заработала. Предположительно, сотни крон. Внутри Доры заклокотал смех. Одну-две кроны, которые ей иногда перепадали, она сразу же тратила внизу, в кооперативе, на мороженое или на шоколадку с нугой, даже до завтрашнего дня не сберегала. Но куда чаще она получала яблоко, которое визитеры извлекали из рюкзака, чтобы не отпускать ее с пустыми руками.
Сотни, значит, усмехнулась Дора, переворачивая страницу. Но потом сердце у нее екнуло. Ее взгляд упал на бумагу, хорошо ей знакомую. Которую она не забыла, хотя и не видела ее уже много лет. Перед глазами все поплыло, мелкие буковки слились в облако густого тумана. Она откинулась на спинку кресла, почувствовала, как выступили на висках и лбу капельки пота. Перед ней лежал документ, который уничтожил тогда всю их новую, выстроенную на обломках прошлого, жизнь.
Бумага эта пришла к ним в запечатанном конверте с официальной печатью в начале лета 1974 года. Это было в пятницу, в день, который глубоко врезался ей в память и который она никогда не забудет, поскольку тогда
