— Черт-те знает что! У нас аж семь бронепоездов. Глянь на пути. Во всей царской армии, говорят, было столько же. А куда двигать? Кого крушить?
— Спрашиваешь. Ты теперича у нас единый вождь, — усмехнулся Кочубей. — Тебе, Вася, и вожжи в руки. Понукай, коногон!
И правда, старше его по званию — начальника артснабжения штаба армии Данилова — здесь никого не было. А если добавить к бронепоездам еще пять составов с патронами и снарядами да охрану — то хоть «караул!» кричи. Куда все это грузное добро девать? Что сказать людям? Невольно вспомнилось, как когда-то он мечтал Добыть хоть ящик снарядов, даже заехал за ними на позицию добровольцев. А сейчас? Василий улыбнулся. Во Цирк! До слез прошибает.
— Так-то лучше, — похвалил Кочубей. — Ворочай мозгами, полководец, а то, сидя на золоте, пропадем ни за грош!
Время ползло к обеду. Солнце не показывалось. В серенькой дали за Днепром (рукой, кажется, подать) приютился Александровск, но туда дорога заказана. Сами же махновцы, отступая осенью, попортили колею на Кичкасском мосту. Потом слащевцы постарались. Телеграфную связь с городом прервали красные. И на Апостолово не проскочишь — рухнул Чертомлыцкий мост. Но до Никополя как будто еще можно проехать. Так нет же никакого приказа! Батько поспешно драпанул. Штаб армии вместе с Виктором Билашом застрял в Никополе. Туда тоже не дозвониться. Вот и выходит, что Василий Данилов остался первым лицом, коногоном, твою ж бабулечку наперекосяк!
А комиссары шастают уже где-то рядом. Слышно, взяли Екатеринослав, подкрадываются сюда. Как быть? Никто не уполномочил Данилова ни воевать, ни сдаваться. А дело-то не шуточное. Начнешь палить — от станции, от всех, кто в округе, только пыль полетит. Громадная ж пороховая бочка!
— Обед готов, — доложил повар.
— Молодец, Никодим! Хоть ты на страже, — похвалил Кочубей. — Айда хлебнем горяченького.
— И так печет, — заметил Василий.
Не успели они сесть за стол, прибежал связной.
— Красная кавалерия захватила станцию! Сюда летят!
— К пулеметам! — заорал командир бронепоезда.
— Вы что? Не стрелять! — предупредил Данилов.
— Тогда, коногон, даешь Никополь. Согласен?
Василий кивнул. Другого выхода и не было. Вдвоем они выскочили на смотровую площадку. По путям метались какие-то люди. Рядом стояли на парах составы со снарядами.
— Тикайте! Тикайте! — махал машинистам Лонцов, и паровозы, звякнув буферами, тронулись, стали набирать скорость. Замыкающим удирал на юг бронепоезд «Смерть или победа». Местность тут равнинная, голая, и далеко видно было, что никто больше не вырвался.
Захлебываясь свежим ветром, Василий соображал: «Ну зачем мне, кузнецу, вся эта катавасия? Жена Вера неизвестно где. Старики-родители остались в Гуляй-Поле. Живы ли? Друг Красная Шапочка пропал без вести. Что я могу изменить на этом паскудном свете? Батько вещал: «Свобода!» Сладко звучит, да, ох, не в нашу честь». Вместе с тем Данилов понимал, что его путь — только с махновцами. Краснюки, беляки, если словят, спросят: «Командир? Ага, дружок, просим к стеночке!» Так что выбора не было, хоть плачь.
На подходе к Никополю Лонцов сказал:
— Слышь, Вася, найдешь штаб и доложишь о…
— А ты? Не желаешь?
— Буду караулить на станции. Вдруг и там комиссары.
Кочубей, похоже, оробел. Как никак, а бежали постыдно, без приказа. Мало того, потеряли какую силищу: шесть бронепоездов и два состава снарядов! Попадешь начальству под горячую руку — не сносить головы.
— Ладно, — легко согласился Данилов. — Где наша не пропадала!
Он шел по притихшему Никополю, и становилось не по себе. Вон старуха валяется в грязи, дальше бородатый мужик оскалил рот. Двое ребят лежат, раскинув руки под забором. Их выволакивали обессилевшие родственники, чтобы хоть не помешаться. Василий хотел выругаться, но слова застряли в пересохшей глотке. Казалось, жизнь уже остановилась, навеки кончилась. Никого вокруг, лишь облезлый кот ковылял через дорогу. «Свобода, — думалось. — Вот она, милая, где успокоилась».
В поисках штаба Данилов побывал в разных домах. Заразиться не боялся. Но всегда веселый и неприхотливый, он сейчас, конечно, приуныл. «Да куда денешься? — говорил себе. — Пришли махом, улетим прахом». Равнодушно смотрел на винтовки, пулеметы, даже пушку, что стояли без пригляда. Кому это нужно? Весь город превратился в кладбище и лазарет. Уж чем лечили, одному Богу известно. Хоть крыша над головой, и то хорошо. Зима все-таки.
Штаба как такового уже не существовало. Василий еле нашел Виктора Билаша. Свернувшись калачиком, он спал на диване одетый. В углу на кровати вытянулся Петр Петренко. Оба пострижены наголо.
— Я прямо со станции, — доложил Данилов. — С горем пополам вырвались из-под Александровска. Со мной Лонцов, бронепоезд и три состава снарядов. Что делать дальше?
Билаш устало поднялся, сел, тряхнул головой. Широко поставленные черные глаза его ввалились, губы белые.
— Где Батько? — спросил. Потери, видимо, его не волновали.
— Ушел на ту сторону Днепра и как в воду канул, — отвечал Василий. — Связи нет. Полный кавардак. Чего уж там скрывать, Виктор Федорович, — разгром. Полный! Без малейшего сопротивления.
— Не догрызай меня, Вася. Ты хуже тифозной вши, — слабым голосом попросил начальник штаба армии.
— Разгром, говоришь? — озвался и Петренко, не поднимая головы. Он последнее время командовал особым отрядом. — Шалишь. Мы им еще покажем, где раки зимуют.
Глядя на него, беспомощного, лысого, Василий невольно усмехнулся.
— Но что же все-таки делать? Там у нас бронепоезд пыхтит, — добивался он. — Куда снаряды девать? Целые ж склады на колесах. Им цены нет!
Билаш пятерней провел по лицу, словно снимая боль и усталость. Что он мог посоветовать?
— Скажи людям, хай ждут.
— Мы как обреченные! — возмутился Василий. — Давайте влупим по комиссарам! Столько снарядов. Душа горит!
— Нет, — вздохнул начальник штаба. — По таким же трудягам? Нет. Хай они берут грех на душу. Да и кто бить станет?
С упавшим сердцем Данилов возвращался на станцию. По пути неожиданно встретил Клешню, который как-то помогал ему грузить снаряды.
— Куда бредешь, землероб?
— Ты хотя и начальник, Вася, а свойский. Скажу правду: шукаю попутчиков.
— Домой, что ли?
— Ага. Переболел уже, отвоевался, и командир мой драпанул, Сашка Семинарист. Можэ, чув?
— Бандитская рожа такая?
Захарий кивнул.
— Далеко побёг?
— Та до красных вроде. Счас одна дорога.
— У него ж золотишко, наверно? Заберут!
— Не-а, Сашка и у йих будэ командиром. А от я… дурак, — Клешня почесал затылок. — Був кинь мохноногий, немецкий, и той сдох!
— Не боишься чека? — Данилов глянул искоса.
— А шо ж теперь? Тысячи тикають.
— Ел сегодня? — еще поинтересовался Василий.
— Не-а.
— Ну, тогда дуй со мной на бронепоезд. Там каша варится.
Увидев их, Лонцов спросил:
— Что слышно в штабе?
— Валяются стриженые. Велели ждать.
— У моря погоды? — вскипел командир бронепоезда. Приплюснутый нос его побагровел. — У меня вон, пока ты ходил, вся прислуга разбежалась!
— Ишь ты, вызверился, как коза на мясника, — не остался в долгу и Данилов. — Я что тебе, Батько?
— Та-ак, — перевел дух Лонцов. — А это кто еще припёрся?
— Герой гражданской войны, познакомься. Захар Клешня прозывается. Семь мух одним махом убивает!
— Ловко. Нам бы и раковую шейку для гарнира, — потеплел Кочубей. — Повар-то остался. Эй, Никодим, тащи жратву! Станем жить по правилу: родился мал, вырос глуп, а умер пьян. Ром не забудь, Никодим! Тот, аглицкий, — сногсшибательный. От тифа вроде спасает, а уж от тоски… и подавно.
Они пили день и полночи, пели, плясали в обнимку с трехдюймовыми пушками. А что оставалось делать? Никто их не посещал, не тревожил. Сами себе атаманы, и катись всё оно к е… матери пид тры чорты!
А утром на станцию прибыл знакомый бронепоезд, брошенный на Хортице. Из теплушек посыпались красноармейцы. Явился дядя в островерхой шапке-богатырке.
— Петр Лебеда, назначен комендантом Никополя, — представился довольно угрюмо. — Где ваше махновское начальство?
— В городе, — отвечал Данилов.
— Ведите меня к ним!
— Пожалуйста. Но они все… в тифу.
— Гм-м, это хужее, — засомневался новоиспеченный комендант. — Ладненько. Я еще вернусь, — и зашагал по шпалам.
Повстанцы переглянулись. На похмелье и так было тошно, тревожно на душе, а тут этот хмурый тип.
— Мы что, полудурки, чтобы ждать его? — спросил Кочубей. — Слышь, Вася, мигом дуй в штаб, скажи: надо тикать. Кто хочет и может — пусть с нами.
Данилов ушел. Вокруг бронепоезда уже шастали красноармейцы, заглядывали в щели, что-то обсуждали. Внутрь пока не лезли. Опасались или ждали приказа? В любом случае нужно было удирать. Ничего доброго это соседство не предвещало.
