с газовыми фонарями. Широкие и чистые, без всяких признаков мусора, тротуары. Люди по ним ходят, улыбаются — чудны дела твои, господи!
Попов к его возвращению уже проснулся, и, сидя на кровати, мрачно разглядывал свои ботинки — словно ожидая увидеть на их подошвах следы вчерашнего разгула.
— А-а, это ты, — слабо приветствовал Попов своего спутника. — Знаешь, я признаться, не помню, как вчера добрался до нашего пристанища…
— Ничего удивительного, — тут же ответствовал Ландсберг. — Вчера, закончив обед и беседу, мы с господином Эномото заглянули в чайный домик, где ты «окопался». Ты, Сергеич, сидел с двумя японскими барышнями в обнимку. Еще две девицы играли на каких-то музыкальных инструментах, что-то вроде наших мандолин. А еще парочка барышень танцевала перед тобой… Ничего удивительного, что ты меня и не приметил!
— Да-да, что-то такое я припоминаю! — промямлил Попов. — Но как я сумел, брат, добраться сюда — ума не приложу!
— И опять-таки, ничего удивительного! Господин Эномото, заметив твое состояние, предложил оставить тебя на месте пребывания. До полного, так сказать, удовлетворения всевозможных потребностей гостя. И дал хозяину домика распоряжение доставить тебя домой после того, как… Ну, в общем, после того, как ты не сможешь больше пить. И через два часа после моего возвращения тебя доставили сюда на носилках. Как труп доставили, Сергеич! — не выдержав, закричал Ландсберг. — Я сумел содрать с тебя только сюртук, а потом ты начал отбиваться, и так и уснул в брюках, жилетке и сапогах!
— Бывает, брат! — мрачно констатировал Попов, продолжая рассматривать подошвы своих ботинок. — Тебе, немцу, не понять русскую натуру, Христофорыч!
— Но есть еще общепринятые, не только для немцев, приличия поведения! — возразил Ландсберг. — Как же быть с этим?
— Наплюй! — посоветовал Попов. — Да, кстати, тебе тут посылочку принесли. Нашёл, что заказывать, Христофорыч! Шкатулка!
— Где она? — живо поинтересовался Ландсберг, тут же припомнив вчерашний разговор с Эномото.
— А во-он там, я на комоде велел поставить… Ничего особенного там нету, Христофорыч. Трубочка серебряная на шнурке. Вот и все…
Ландсберг вскочил как на пружине, взял шкатулку, достал оттуда талисман Эномото — ничего другого там быть просто не могло. Действительно, серебристая металлическая трубка на шнурке. Под завинчивающейся крышкой — свернутый лист бумаги, тоже серебристого цвета. И несколько иероглифов на нем — все!
Покачивая талисман в руке, Ландсберг опустился на кровать, задумчиво разглядывая трубочку. Что же имел в виду его высокопревосходительство господин Эномото? Он ведь явно намекал на войну… Собственно, и сам Ландсберг жил в последнее время с ощущением ее приближения. Еще до поездки в Японию. Теперь же, побывав тут, он окончательно убедился в том, что война не за горами.
В портах отчаянно дымили трубами военные корабли, в городе повсеместно слышалась немецкая речь. Забредя как-то в скоропалительно открытую здесь, в Нагасаки, «биргалку», Ландсберг за кружкой пенистого «баварского» свел знакомство с немцем в статском, оказавшимся военным инструктором. Немец, приняв его за коллегу, был разговорчив. И открыто говорил о сравнительных достоинствах русской и немецкой корабельной артиллерии. Ландсберг спросил:
— Неужто японцы будут воевать с Россией?
Немец искренне рассмеялся:
— А почему нет? На своих восточных рубежах Россия слаба. Здесь у этого напыщенного колосса можно оттяпать изрядный кусок суши, камрад!
Но неужели все-таки с Россией? В это Ландсберг верил с большим трудом. Вот и сейчас, подняв глаза на спутника, он спросил:
— Сергей Сергеич, как, по-твоему, будет у нас война с японцами?
— Ты чего, Христофорыч? Да мы этих макаков шапками закидаем! Ха! Ты на карту давно глядел?
— Карту я помню. А насчет шапок — смотри, не пробросайся! Впрочем, ты тут, в Японии, кроме водки ничего и не видал.
— И глядеть тут нечего! Видел здешних солдатиков, Христофорыч? От горшка два вершка, соплей перешибить можно — тьфу!
— Ты перешибешь, пожалуй, да-да! Если не ошибаюсь, свою воинскую повинность, в амбарах своих отбывал?
Не ожидая ответа, Ландсберг спрятал талисман Эномото на самое дно саквояжа, подумав мельком: как было бы здорово, если бы японский «оберег» помог ему разрешить вопрос с Сонькой Золотой Ручкой. Увы: никакой «друг Японии», даже самый важный, не мог рассчитывать на снисхождение с поединке с этой опытной аферисткой и мошенницей…
Ретроспектива-12
Сахалинский вопрос был едва ли не первой «занозой» в зародившемся во второй половине XIX века дипломатическом диалоге России и Японии. В период нахождения у власти в Стране Восходящего Солнца правительства Бакумацу вынуть эту «занозу» никак не удавалось. Обе страны заявили свои территориальные притязания на этот остров, обе приводили в качестве доводов исторические примеры своего приоритета в открытии Сахалина и начале его освоения.
К середине XIX века на острове было множество японских рыбных промыслов. Жили и работали на Сахалине и русские колонисты. Однако в деле массового заселения этого клочка земли царское правительство испытывало значительные трудности. Переселенцы из центральных областей России, на которых возлагались большие надежды в смысле колонизации Сахалина, могли получить земельные наделы и на неосвоенных доселе просторах Сибири, не забираясь столь далеко.
Тогда на острове и появилась каторга. Однако территориального спора ее основание не решило. Русские и японцы продолжали жить и работать на Сахалине бок о бок, однако нерешенная на правительственном уровне принадлежность острова и отсутствие демаркационной линии все чаще давали о себе знать. Легкие конфликты порой перерастали в откровенные стычки, русские и японцы смотрели друг на друга неприязненно. Все чаще имущественные споры на Сахалине стали решаться под прикрытием солдатских штыков. И был недалек, по-видимому, тот час, когда вместо людей могли заговорить орудия военных кораблей.
Потом в Японии сменилось правительство. На смену эпохе Бакумацу пришла эпоха правительства Мэйдзи. Это новое правительство попыталось решить сахалинский вопрос по примеру продажи Россией Аляски. Однако тогдашний министр иностранных дел Японии Фукусима не нашел в этом вопросе общего языка с присланным для переговоров российским консулом Бюцовым. В России к тому времени уже зрело понимание того, какого маху на государственном уровне дала Россия с этой злополучной продажей заморской территории.
Вскоре Бюцов получил другое назначение, а на смену ему в Японию из России прибыл поверенный в делах Струве. Однако сахалинский вопрос так и оставался камнем преткновения. Одним из препятствий на пути его решения было само внутриполитическое положение в Японии. В обеих странах стали возлагать большие надежды на японскую дипломатическую миссию в Санкт-Петербург.
Но кто возглавит эту миссию? Вопрос был не праздным: в Японии того периода был большой дефицит дипломатических кадров и вообще образованных людей, имеющих опыт общения с европейцами. Правительство Мэйдзи «перетрясло» все свои скудные кадровые «закрома», и
