class="p1">— Похоже на сказку, не правда ли? — усмехнулся японец. — Да все это, по сути, и было сказкой — только с плохим концом. Итак, поскольку я был хозяином острова, то президентом республики, естественно, выбрали меня. Но мое правление, увы, было коротким: император двинул на Хоккайдо большие силы. Мы дали им бой у селения Горикаку, но проиграли. Древние обычаи требовали, чтобы, проиграв сражение, я сделал бы себе харакири, и, таким образом, с честью ушел из жизни. Но, прожив долго в Европе, на многие вещи смотришь по-другому. Я сохранил свою жизнь, сдался и попал в тюрьму. Меня осудили как бунтовщика, мне грозила смертная казнь. Почти три года я провел в Токийской тюрьме, вместе с другими бунтовщиками. И каждую неделю одного из моих соратников казнили — причем так, что казнь видели оставшиеся в живых.
— Могу только посочувствовать, — пробормотал Ландсберг.
— Однако европейское образование, полученное мной в Голландии, спасло меня: слишком мало в нашей стране было образованных людей, — продолжил Эномото. — Одним из моих спасителей был, как ни странно, командующий императорскими войсками генерал Курода Киётака. Тот самый, от которого мои войска потерпел под Горикаку поражение. Киётака поручился за меня правительству и лично императору. Теперь на Хоккайдо стояли верные правительству войска, и мне было предложено вернуться на этот остров и вместе с генералом осваивать этот пустынный остров. Я не хотел работать на правительство Мэйдзи, но из уважения и признательности к своему спасителю согласился. Мы проработали на Хоккайдо несколько лет, и я успел полюбить эту землю. Со временем я свыкся с правительством и его политикой — теперь я с полным правом могу признать, что это были не худшие правительство и политика! Ну а потом Японии понадобился глава дипломатической миссии в Россию. Император вспомнил обо мне — остальное вы знаете, господин Ландсберг!
— Как все же тесен мир, ваше высокопревосходительство! — покачал головой Ландсберг. — А ведь всё могло сложиться по-другому… Если бы наш государь Александр Второй вдруг узнал о вашем тюремном прошлом…
— Да, господин Ландсберг, подобную ситуацию во многих европейских столицах трактуют как оскорбление царствующего дома. И наказание за это бывает соответствующим. Узнай ваш царь о моем прошлом до вручения верительных грамот и получения мной статуса дипломатической неприкосновенности — не миновать бы мне казематов Петропавловской крепости! Узнай он позже — меня немедленно выслали бы из России. В любом случае переговоры по Сахалину и Курильским островам были бы сорваны, а отношения между нашими странами надолго испорчены…
— И Сахалин как каторга мог бы в конечном итоге не состояться, — подхватил Ландсберг. — Тогда я мог бы не попасть туда, и наша сегодняшняя встреча не состоялась бы, ваше высокопревосходительство!
— Я слышал, что история не знает сослагательного наклонения. Мне кажется это удивительно верной мыслью, господин Ландсберг!
Мужчины помолчали. Наконец, Эномото снова разлил арманьяк, и глядя на собеседника через стекло бокала, медленно проговорил:
— Сегодня я выпил слишком много. И все-таки скажу то, что говорить, наверное, не стоило бы. Это к вопросу о сослагательном наклонении в истории. Так вот, господин Ландсберг: тогда, в 1874 году, я отправлялся в Россию с сознанием того, что мне доверена важная миссия. С ощущением воина, рискующего жизнью во имя своего народа. Нынче же, после многих лет на высоких правительственных постах, я знаю, что у нас были и есть люди, которые категорически не приемлют ничего европейского. И европейской дипломатии в том числе. И сегодня я не исключаю мысли о том, что назначение первым главой дипломатической миссии в великую Россию человека с тюремным прошлым имело невидимый, тайный смысл. Разве не могло быть, что противники цивилизованного развития Японии сделали на мне выбор специально, в надежде на международный скандал?
— Не знаю, ваше высокопревосходительство. Могу лишь только повторить ваше высказывание: история не знает сослагательного наклонения! Все, что должно было случиться и произойти — случилось и произошло.
— Вы правы, господин Ландсберг. Наша трапеза подошла к концу, и я не смею более навязывать вам свое общество. Когда вы покидаете Японию?
— Уже скоро, господин Эномото. Все мои дела здесь сделаны.
— В какой гостинице вы остановились? Вероятно, где-то в Европейском квартале?
— Я не знаю названия гостиницы, — извиняющее пожал плечами Ландсберг. — На вывеске только иероглифы. Мне записали их на бумаге, чтобы я мог легко найти ее. Вот…
— Мы не увидимся с вами до вашего отъезда, господин Ландсберг. Во всяком случае, долго не увидимся, — поправился японец. — Надеюсь, вы не откажетесь принять от меня прощальный подарок — я передам его в гостиницу завтра, с нарочным.
— Стоит ли, ваше высокопревосходительство? Мне, право, неловко! — запротестовал Ландсберг.
— Это совершенно особый знак внимания, — покачал головой Эномото. — Всего лишь клочок бумаги и несколько иероглифов. Считайте его своего рода талисманом.
— Я не верю в талисманы, ваше высокопревосходительство.
— Послушайте меня, господин Ландсберг. Вы умный и здравомыслящий человек. И не могли не увидеть за время вашего пребывания в Японии многих тревожных для вашей страны признаков. И если вдруг… В общем, на талисмане, который я вам пришлю, будет написано, что вы имеете заслуги перед Японией, что вы ее друг. Любой японец, умеющий читать, отнесется к такому талисману с должным почтением, уверяю вас! Я искренне желаю, чтобы моя бумага никогда не пригодилась вам. Но… Жизнь полна сюрпризов и неожиданностей. И мы уже говорили сегодня об этом, господин Ландсберг! Не все жизненные повороты приятны и желанны. Прощайте, господин Ландсберг! Я искренне рад нашей встрече и воспоминаниям молодости, которые эта встреча подарила…
* * *
Утром следующего дня Ландсберга разбудил неприлично громкий храп его спутника. Проснувшись, он долго смотрел на Попова, спавшего поперек своей кровати с подушкой в обнимку. Потом встал и, чувствуя некоторый дискомфорт в организме после вчерашнего знакомства с японской кухней, решил прогуляться до порта.
Выйдя из гостиницы, он игнорировал деликатные попытки дежуривших неподалеку рикш привлечь к себе внимание, и решительным шагом направился в сторону порта. Там он убедился, что багаж и закупленный товар благополучно размещены в трюме парохода, и не спеша отправился обратно в гостиницу.
Город Нагасаки Ландсбергу очень понравился. Живописная гавань на западном побережье острова Кюсю приютила множество кораблей под различными флагами. Вдоль всей набережной — длинный квартал, называемый здесь Европейским. Здесь и дома как в Европе — большие. Были и каменные — но преобладали, конечно, деревянные. Их построили в смешанном азиатско-европейском стиле, с приметами сегодняшней цивилизации. Со стеклянными окнами и крашенными стенами. Вдоль широких проездов, спускающихся к набережной — длинные ряды исчезающих в перспективе столбов
