и впустить немцев. Правительству будет плохо, пусть оно и спасается, а мирному населению ничего не будет.
Его мысли по-своему поддержала няня приемного покоя Института им. Склифосовского Засучина, которая в присутствии других нянь заявила:
– Ничего не меняется, мы были рабами и останемся рабами. А с приходом Гитлера, может быть, будет лучше.
В Октябрьском районе столицы приехал с фронта раненый политрук Фельдман (бывший начальник 3-го цеха завода № 132), при посещении его в госпитале работниками завода Фельдман рассказал им следующее:
– Политуправление объявило, что в первые дни дела на фронте были преданы генералом Павловым, который за два дня до начала войны дал приказ снять с самолетов моторы для проверки.
После этого посещения на заводе пошли разговоры о том, что на фронте много предательства и что наши отступления являются результатом этого. Так, механик Крылов заявил:
– Наше отступление – результат предательства. Что делает наш фронт – неизвестно.
Учитель 227-й школы Октябрьского района Петровский в присутствии нескольких других учителей заявил:
– Наша армия слаба и имеет мало вооружения. Что-то у нас неблагополучно, видимо, фашисты лучше подготовлены.
А в школу № 205 (этого же района) пришла гражданка Орлова (в школе учится ее ребенок) и зачитала учителям письмо от сына, присланное с фронта, в котором сказано: «…от нашей дивизии осталось только воспоминание, как я остался жив, это чудо. Сейчас мы ждем пополнения. Наше питание сейчас: банка консервов и горсть сухой лапши. Мне жаль свой родной город Москву, его разрушают».
Учитель школы № 216 (Тимирязевский район) Латкин рассказал, что один из жильцов общежития учителей дома № 7 по Нижней дороге некий Селезнев созвал всех жильцов дома и предложил им сделать тайник для женщин, так как не секрет, что немцы скоро займут Москву, и на первое время следует укрыть женщин от немцев, а когда минует опасность, то можно будет выпустить их из тайника. А я скрываться не буду, так как мне бояться нечего. Ранее он же заявлял: «Вот все говорят непобедимая Красная армия, а теперь они все отступают».
На фабрике им. Воровского рабочий-грузчик Дрочнев во время коллективного обсуждения очередного сообщения Советского информбюро заявил:
– Вот Гитлер берет города, возьмет и Москву, я тогда первый буду показывать коммунистов, чтобы брали их и уничтожали.
Парторганизация фабрики никак не реагировала на этот возмутительный факт антисоветского высказывания.
В Наркомате нефти работник Маркус задал вопрос:
– Почему в империалистическую войну 1914–1918 годов займы и все ценности сдавали в конце войны, а у нас ставят вопрос сейчас – после нескольких недель войны. Неужели наше государство обеднело?
Инструктор отдела соцстраха Горбунов на вопрос машинистки Чернякиной, почему он не эвакуирует свою жену с детьми, заявил:
– Ведь я не еврей и не коммунист. Гитлер будет уничтожать только евреев и коммунистов. А вы чего вывезли своих детей в Пензу, ведь там мясорубка будет.
Там же коммунистка Четверова задала вопрос заместителю секретаря парторганизации Безруковой (работает завкультотделом, член президиума ЦК союза):
– Почему все время нападают на евреев и что теперь с ними будет, ведь их очень много в Первомайске?
Безрукова вместо разъяснения повела антисемитский разговор:
– Евреи – трусы и стараются избежать всякой работы, связанной с трудностями. Отлынивают от дежурства в доме. У нас в доме все жильцы говорят об этом.
Как ни странно, на сей раз коммунисты отреагировали на такие слова: партгруппа президиума ЦК союза, разбирая вопрос о поведении Безруковой, постановила: за распространение среди работников антисоветских разговоров Безрукову освободить от работы в ЦК союза, и одновременно поставила вопрос перед Куйбышевским РК ВКП (б) об освобождении ее как заместителя секретаря парторганизации.
Гитлер 19 июля 1941 года утвердил директиву «О дальнейшем ведении войны на Востоке», в которой ставилась задача «по возможности быстрее начать силами 2-го воздушного флота, временно усиленного бомбардировочной авиацией с Запада, воздушные налеты на Москву», «чтобы нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». В этой же директиве сообщалось, что бомбардировка будет «возмездием за налеты русской авиации на Бухарест и Хельсинки».
Командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг 20 июля встретился с пилотами эскадрилий, отобранных для налета на Москву, дислоцировавшихся на аэродроме Тересполь в Бресте, и дал им ряд наставлений.
– Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации. Вы должны… подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной. Через четыре недели войска победоносного вермахта будут в Москве, а это означает конец войне…
В небо поднялась эскадрилья бомбардировщиков «Хейнкель-111», одним из которых правил фельдфебель Людвиг Хавигхорст. Потом он вспоминал этот свой первый вылет:
«…Наш Нe 111 шел в отряде Хеллмана. Горящий Смоленск являлся хорошим навигационным ориентиром. Четким белым штрихом просматривалась дорога Смоленск – Москва. Скоро мы увидели 10–20 прожекторов, создававших световое поле. Попытки обойти его не удались: прожекторов оказалось много слева и справа. Я приказал поднять высоту до 4500 метров и экипажу надеть кислородные маски. Внезапно по нашему самолету открыла огонь русская зенитная артиллерия. К счастью, она стреляла неточно, но плотность разрывов была высокой.
Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju 88 из другого соединения – он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:
– Внимание, аэростаты!
– Ты обалдел? – послышалось в ответ. – Мы же летим на высоте 4500.
Экипаж хорошо знал, что англичане не поднимали аэростаты выше 2000 метров, а здесь высота была, по крайней мере, удвоена…
Я приказал сбросить бомбы, и как только мы повернули обратно, радист сообщил о приближении вражеского истребителя. Русский ночной истребитель (у них вообще не должно было существовать подобных) атаковал нас сверху слева. Радист открыл огонь, и к нему тотчас присоединился бортмеханик… Наш He 111 приземлился с сухими баками в Тересполе в 4 ч. 27 мин. На весь полет ушло 8 ч. 4 мин.».
В июле сорок первого немецкие ВВС сбросили на город 104 тонны фугасных бомб и 46 тысяч мелких зажигательных бомб. Выполнить задание смогла только половина экипажей, вылетевших на бомбежку Москвы. В результате первого налета пострадали 792 человека, 130 из которых погибли. В городе
