возникли 1166 очагов пожаров.
В июле состоялись еще два мощных авианалета на Москву. В ночь на 23 июля в рейде участвовало 125 самолетов, а в следующую – до ста. Каждый раз высота полета увеличивалась в целях безопасности бомбардировщиков. 23 июля было серьезно повреждено московское метро. Одна бомба пробила перекрытие туннеля между станциями «Смоленская» и «Арбат», другая попала в эстакаду метромоста, а третья взорвалась на Арбатской площади, рядом со входом в метро. Пострадали более ста человек, из которых шестьдесят погибли.
Большие жертвы вызвала паника среди людей, спускавшихся на эскалаторе. На восстановление работы метро ушло двое суток. Тогда же около 70 авиабомб упали в Кремле и на Красной площади, был подожжен один из корпусов больницы имени Боткина. В кремлевской квартире Сталина после бомбежки пришлось поменять окна. В Кремле погибли тридцать пять человек из числа военнослужащих.
Однако легкой прогулки в небе Москвы у немецких летчиков не получилось. Они отмечали, что если удавалось сравнительно легко уклоняться от ночных истребителей, то плотный огонь зенитных орудий часто принуждал сбрасывать бомбы где попало. Изменилось и настроение экипажей, причем не в лучшую сторону.
Последний из крупных налетов немецкой авиации на Москву состоялся в ночь с 10 на 11 августа 1941 года. В нем участвовало около ста бомбардировщиков. В ночь на 12 августа в рейде было около 30 самолетов, но ущерб городу они нанесли значительный. Это можно объяснить привлечением самых опытных экипажей и применением тяжелых авиабомб.
Линицкого поселили в гостинице «Москва», совсем рядом с Кремлем, Красной площадью и, главное, с площадью Дзержинского (Лубянкой), где и располагалось 4-е Управление госбезопасности НКВД. Несколько дней Судоплатов его не вызывал, было не до того. А Линицкий, чтобы скоротать время, гулял по Москве, благо, бомбардировки и авианалеты уже прекратились. Один раз прокатился в метро, хотел было выбраться в зоопарк, да все как-то не получалось. Зато с балкона своего номера на десятом этаже с большим удовольствием рассматривал Москву.
30 августа – знаментальная дата в жизни супругов Линицких: 16 лет назад они поженились. Разумеется, и Леонид Леонидович, и Екатерина Федоровна помнили об этом очень хорошо. С утра Линицкий сел заполнять открытку с поздравлениями, чтобы отправить ее жене в Харьков:
«Сегодня, родная моя Катенька, исполняется 16 лет с того дня, когда я назвал тебя своей женой, а чувство мое к тебе осталось тем же и даже выросло еще больше, еще теплее. Подведем итог: немало прожито и много пережито и вместе, и врозь. Двое больших и хороших ребят вырастили мы с тобой. Была ты и женой, и другом, и соратником, и матерью моих детей. Большое спасибо тебе, Катенька, за полное счастье, которое ты дала мне. Спасибо за уют, за ласку, за дружбу. Еще мы свидимся с тобой, и еще прибавим к прожитым годам много, целую вереницу счастливых лет. А впереди еще остается жизнь и счастье детей. Отвоюем мы с тобой и за себя, и за них, чтобы жизнь их протекала спокойнее, чем наша.
Целую мою крошку-жену крепко. Твой муж Леонид».
С прекрасным настроением Линицкий спустился вниз, бросил открытку в почтовый ящик, глянул на часы – они договорились с женой созвониться по случаю такой даты. У него есть еще целых два часа. Можно прогуляться по Москве, благо, вражеские самолеты уже не беспокоили москвичей, артиллерийские снаряды до центра не долетали. Так что москвичи в этом смысле чувствовали себя уже спокойно.
Он вернулся в гостиницу за полчаса до назначенного часа телефонного разговора с женой. Подошел к двери с номером 1016, полез в карман за ключом – ключа нет. Он пошарил в другом кармане, проверил все – лоб его покрылся испариной: он вспомнил, что выходя с открыткой, забыл взять ключ, а дверь при этом захлопнул. Что делать? – растерялся он. Спускаться вниз, искать администратора, пока тот найдет хозяйственника с запасными ключами (а где гарантия, что они, запасные ключи, имеются в наличии?), да и неприятностей не оберешься: время ведь военное, тревожное, кто знает, как отнесутся к такому проколу. В этот момент из соседнего номера вышел постоялец, директор одного из западных заводов, эвакуируемых за Урал, поздоровался с Линицким.
– Здравствуйте! – ответил Леонид Леонидович.
И его тут же осенило.
– Товарищ Высоцкий, – окликнул он отошедшего уже на некоторое расстояние директора.
– Да, да! – остановился тот и повернулся к Линицкому.
– Простите, ради бога! Тут такая оказия случилась. Мне жена должна звонить из Харькова через десять минут, а я ключ в номере забыл и дверь захлопнул. Не выручите ли меня?
– Чем же я могу вам помочь в данном случае? – удивился директор.
– У меня в номере дверь балконная открыта. Если бы вы позволили, я бы перелез с вашего балкона на свой…
– Да вы с ума сошли, товарищ Линицкий! – лицо у директора вытянулась. – А ежели сорветесь? Меня же расстреляют, вы понимаете.
– Я не сорвусь, уверяю вас. Кое-какие гимнастические навыки у меня есть.
– Нет, нет, даже не просите!
Директор повернулся и готов было уже уйти по своим делам, но Линицкий его придержал за рукав гимнастерки.
– А если я расписку напишу: так, мол, и так, если со мной что случится, товарищ Высоцкий в этом вовсе не виноват?
Директор глянул на умоляющее лицо Линицкого, на его нервные взглядывания на циферблат часов, на раскрасневшееся от волнения лицо, и ему стало жалко соседа.
– Хорошо, хорошо, товарищ Линицкий. Вы, главное, успокойтесь, а то и в самом деле сорветесь.
Директор открыл дверь номера и пригласил войти Линицкого. Достал с полочки лист бумаги, ручку.
– Вот, пишите расписку, а я пока открою балкон, посмотрю, что там да как – есть ли возможность перелезть.
Линицкому хватило минуты, чтобы написать расписку, и директор даже не успел уйти с балкона, как Леонид Леонидович присоединился к нему.
– Ну, удачи вам, товарищ Линицкий, – тяжело вздохнул директор.
– К черту! – осклабился Линицкий и подошел к балконным перилам.
Глянул вниз, где бурлила жизнь, посмотрел вверх – небо было ясное, ни облачка, солнце улыбалось. Он взялся за перекладину, разделявшую два балкона. Директор придерживал его не без внутренней дрожи. В номере Линицкого зазвонил телефон. «Неужто не успею», – промелькнуло в голове Леонида Леонидовича.
Звонок услышал и директор и умоляюще произнес:
– Вы, главное, не торопитесь, товарищ Линицкий. Успеете!
Линицкий ничего не ответил, лишь еще решительнее стал перебираться с одного балкона на другой. Кажется, все сложилось хорошо! Одной ногой он уже был на своем балконе, вот и вторая нога на месте.
– Спасибо, товарищ Высоцкий! – крикнул
