своими приспешниками и скрылся в лесу.
Затем все вернулись в церковь, и пир продолжался в шуме и веселии, так что, когда отец Вилибальд попытался рассказать всем ещё о христианской вере, его никто не пожелал слушать. Предпочтительнее, провозгласили гости, было бы услышать о том, что приключилось с Ормом в чужих землях, а также о его стычке с королём Свейном. Обитатели этих мест не испытывали особой привязанности к королю Свейну, ибо жители приграничных земель всегда щедро воздавали хвалу умершим королям, но у них редко находилось доброе словцо для королей живущих. Поэтому, когда Орм рассказал о том, как отец Вилибальд бросил камень в короля Свейна и выбил ему зубы, отовсюду раздались возгласы ликования и восторга, и все гости поспешили наполнить свои кубки и поднять их в честь маленького попа. Большинство гостей раскачивалось взад и вперёд на своих скамьях, слёзы струились из их глаз, а рты были широко раскрыты, и то время как другие не могли проглотить своё пиво, поперхнувшись от хохота, и выпрыснули его перед собой на стол. Все радостно кричали, что никогда не слышали, чтобы столь доблестный подвиг был совершён таким маленьким и щуплым человеком.
Дух Святой помогал мне, — покорно сказал отец Вилибальд. — Ибо король Свейн — враг Божий, и моя слабая рука сокрушила его.
— Говорят, что король Свейн, — заметил известный в округе человек по имени Ивар Кузнец, который сидел рядом с Ормом, — так ненавидит всех христиан, а особенно их попов, что убивает всех, до кого у него доходят руки. Нетрудно догадаться о поводе для такой ненависти, раз он пал от удара одного из них. Ибо есть мало унижений, которым могут подвергнуться короли, но ещё меньше тех, которые они забывают.
— Особенно если он лишился одного или двух зубов, — добавил другой знаменитый бонд, которого звали Чёрный Грим с Горы. — Ибо каждый раз, когда он откусывает кусок хлеба или глодает баранью кость, он вспоминает о случившемся.
— Это правда, — сказал третий, по имени Уффи Деревянная Нога. — Так произошло и со мной, когда я потерял свою ногу во время поединка с соседом, Торвальдом из Лангаледа. В середине схватки он намеревался ударить меня по ноге, а я отпрыгнул слишком поздно. Долго ещё после того, как обрубок зажил и я научился ковылять на деревянной ноге, я чувствовал себя слабым и усталым не только когда стоял, но когда сидел и даже когда ложился в постель, что может подтвердить моя жена, ибо какое-то время ей приходилось не лучше, чем вдове. Но, наконец, когда удача вернулась ко мне и Торвальд лежал передо мной на ступенях своей лестницы со стрелой в горле, я перепрыгнул через него и сломал свою деревянную ногу, такой избыток сил я почувствовал в себе. И я полон этих сил до сих пор.
— Мой брат убивает христиан не из-за отца Вилибальда, — сказала Ильва. — он всегда их жестоко ненавидел, особенно с тех пор, как мой отец принял крещение. Он не мог пройти мимо епископа Поппо, который был смиреннейшим из людей, не пробормотав проклятья. На большее он не решался, пока мой отец сохранял власть. Но теперь, если вести правдивы, он убивает епископов и священников, как только они попадают ему в руки. Было бы хорошо, если бы он не прожил долго.
— Жизнь злых людей всегда длинна, — промолвил отец Вилибальд, — но она не столь длинна, как длань Господня. Ему не избежать возмездия.
На другом конце стола, где сидели молодые гости и веселье было особенно шумным, все принялись складывать висы. Там в этот вечер и были сочинены хулительные стихи, которые много лет спустя произносились на пирах, во время молотьбы или чесания льна и которые известны как Песнь о короле Свейне. Начал их юноша по имени Гисли, сын Чёрного Грима. Он был очень молод, у него были чёрные волосы и светлая кожа. И хотя в нём не было никакого изъяна, было заметно, что он застенчив с женщинами и часто бросает на них враждебные взгляды. Вся семья считала это странным, и даже самые мудрые мужи из его рода не знали, как избавить его от этого. До сих пор он робко сидел на своём месте и молчал, уделяя внимание лишь яствам и напиткам, хотя всем было известно, что он не менее словоохотлив, чем остальные юноши на пиру. Напротив него сидела девушка по имени Раннви, миловидная, со вздёрнутым носом и ямочкой на подбородке. Она была из тех девушек, кто легко мог заставить молодого человека прекратить его болтовню. С того времени как Гисли занял своё место на скамье в первый день пира, он бросал украдкой на неё взгляды, но не отважился обратиться и замер от ужаса, когда случилось так, что их глаза встретились. Раз или два она зашла так далеко, что упрекнула его за немногословие, но всё тщетно. Крепкое пиво придало ему смелости, а рассказ о том, как король Свейн пострадал от руки отца Вилибальда, заставил его громко расхохотаться. Но вдруг он начал раскачиваться взад и вперёд на своей скамье, широко открыл рот и громко сказал:
В бою ретив был поп, разбил владыке лоб, лицом ударил в грязь пред ним могучий князь.
— Это что-то новенькое! — закричали те, кто сидел рядом с ним. — Гисли сделался скальдом. Он сложил хулительную Песнь о короле Свейне. Но это лишь полстиха, дай нам послушать остальное.
Многие гости стали делать предложения, как окончить песнь, но это было нелегко, ибо надо было подобрать слова, равные по длине и по звучанию. Наконец, Гисли сам завершил свою песнь. Песня получилась длинной, но вот её конец:
Доспехами звеня, на землю пал с коня, уродливый, как тролль, беззубый Свейн, король.
— Он настоящий скальд! Он
