— Ребята, руками не дотянете, обождите, подойдут эриванцы, тогда на веревках втянем наверх орудия, — убеждал солдат пехотный поручик.
— А может, мы сами управимся, — пытаясь оторвать пушку от земли, ответил кто-то.
— Да зачем?.. У эриванцев и веревки, и крючья, и лестницы для перелаза заготовлены.
При слове «эриванцы» Небольсин вспомнил Гостева.
«И он должен быть здесь. Вероятно, майор Кисляков передал ему мое письмо», — подумал капитан и остановился, поджидая показавшихся на тропинке солдат с желтыми погонами.
«Они, эриванцы. Хорошо, если б вдруг встретил Порфирия, — подумал он. — Да где там… Их здесь четыре батальона. Кто знает, какие роты идут сюда, а какие пошли в обход…»
Апшеронцы прошли утес. За скалами грохнул выстрел, другой, и опять все затихло, лишь натруженные солдатские голоса да тяжелое дыхание уставших от подъема людей слышались отовсюду.
— Эриванцы? — спросил Небольсин коренастого унтера, шедшего впереди длинной, вытянувшейся в цепочку шеренги.
— Так точно, они самые, непобедимые! — весело и озорно ответил унтер.
— Не знаешь ли, братец, штабс-капитана Гостева, командира, точно не знаю, какой роты, вашего полка?
— А как же! — оживляясь, сказал унтер. — Нашего батальона, командир девятой роты, а мы, вашскородь, десятой…
Подходившие солдаты, пользуясь случаем, останавливались передохнуть, вслушиваясь в разговор.
— Дак они за нами идут, этой же дорожкой движутся. Вы, вашскородь, обождите тут, они и подойдут со своей ротой…
Громкий выстрел в упор прервал слова солдата.
Небольсин пошатнулся и ничком упал на тропинку.
Из-за выступа скалы выскочил с дымящимся ружьем горец, за ним второй.
— Коли его, бей его, злодея!.. — разом закричали солдаты, и унтер, точно на ученье, с размаху ударил первого мюрида штыком с такой силой, что трехгранное острие выскочило из-под лопатки горца. Второй был заколот тут же.
— От гадина, убил офицера! — пиная еще дергавшегося в конвульсиях горца, сказал унтер.
— А молодой какой, ему и шашнадцати не будет, — с удивлением произнес кто-то из солдат, разглядывая безусое, мальчишеское лицо убитого.
— Их всех кончать надо, что малого, что старого… Сволочь проклятая, сосунок поганый!.. Молоко на губах не обсохло, а они, гляди, какого человека убили, — с ненавистью сказал унтер.
Солдаты все подходили и подходили. Тут были только эриванцы разных рот, смешавшиеся в этом походе.
— Чего случилось? Кто стрелял? — спросил фельдфебель, глядя на лежавших мюридов.
— Да вот, орда офицера нашего погубила…
Подошли и офицеры.
— Кого это?
— Не могу знать! Они только что про капитана Гостева спрашивали, а из-за камней эти паскуды… — начал было унтер.
— Гостев, эй, Порфирий!.. Сюда капитана Гостева! — закричали офицеры.
Сзади, из цепочки подходивших эриванцев, поспешил офицер.
— Я тут… В чем дело? Кому понадобился? — заговорил он, но тут взгляд его упал на лицо лежавшего у дороги человека. — Господи! — закричал он. — Неужели Небольсин?.. Саша, брат мой, друг пожизненный, неужели… — Он замолчал, не решаясь выговорить рокового слова и не в силах оторвать взгляда от бледного, с начинавшими синеть губами лица. — Вот и свиделись… — С рыданием в голосе сказал он.
— Отойдите, господа, в сторону, дайте осмотреть, — появляясь из-за спин сгрудившихся офицеров, произнес запыхавшийся лекарь.
— Антон Ефимыч, друг, родной ты мой, посмотри его… Может, жив будет… — умоляюще просил Гостев.
Все молчали.
Часть солдат медленно тащилась по тропинке вверх, другие дожидались офицеров.
— Навряд ли, — качая головой и поднимаясь с колен, ответил лекарь. — Глядите, какая рана. Его, видно, не пулей, а куском свинца или железа ранили… У этих азиятов есть такие самопалы, что всяким дерьмом да ломом заряжают. Да и место скверное… чуточку повыше сердца. Вряд ли выживет, господин капитан, — с профессиональным равнодушием закончил лекарь.
Порфирий стащил с головы картуз, дико оглянулся по сторонам и скорбно сказал:
— Прощай, браток Саша… Свиделись…
Кругом, обнажив головы, крестились солдаты.
За хребтом грянули выстрелы. Послышались ружейная и пистолетная стрельба, хриплые крики сражающихся.
— Вперед! — надвигая картуз на голову, закричал Гостев. — Барабанщики, бей «поход», вперед, соколики!.. — И, размахивая шашкой, он побежал к перевалу.
Отряд Гамзат-бека, защищавший западные склоны Калау, огнем русских пушек был сбит к ущелью. Солдаты-бутырцы, захватив вершины Калау, кололи штыками отчаянно отбивавшихся мюридов. Слева, оттуда, где стояли отряды галашевцев и акушинцев, пробилась русская пехота. Это два батальона тенгинцев во главе с полковником Тархановым по трудно проходимым тропам обошли фланг Гамзата и атаковали с тыла галашевцев, беспечно взиравших на развернувшийся в стороне бой. За пятнадцать-двадцать минут и акушинцы и галашевцы были смяты и обратились в бегство, бутырцы преследовали их, а тенгинцы устремились к Гимрам.
Бежавшие галашевцы и акушинцы оголили фланг позиции, занятой Гамзатом. Огонь русских становился все сильнее. Прорвавшиеся грузины и осетины завязали рукопашный бой, а смешанная конница шамхала вместе с Аслан-ханом и его татаро-кумыкской милицией ворвалась в образовавшийся прорыв. Сбитые с гребня мюриды, отступая, напоролись на батальон Куринского полка. Два русских орудия фланговым картечным огнем обстреляли горцев. Первыми не выдержали даргинцы, они побежали к выходу из ущелья, за ними отошли чеченцы. В разгар боя картечь разорвала их предводителя Хас-Султана. Чеченцы, подобрав убитых и раненых, отступили.
Неудача Гамзата открыла русским отрядам путь на Гимры. Генерал Сокольский повел свою бригаду в прорыв. Спустя полтора часа солдаты Тенгинского и Елисаветпольского полков замкнули окружение Гимр и соединились с апшеронскими, эриванскими и бутырскими батальонами. Осыпаемые пулями и картечью, горцы заметались по ущелью.
Напрасно Гамзат с шашкой и кораном в руках бросался навстречу осетинским и грузинским волонтерам. Все было кончено.
Мюриды, найдя незакрытый проход в сторону Судака, бегом пустились к нему.
Над Гимрами рвались гранаты. Над Гимрами клубился дым. Аул сотрясала непрерывная пальба, взрывы кегорновых и ручных гранат. Дым от пожарища, стелясь по кручам и утесам, спускался к ущелью; грохот и шум все росли…
Русские солдаты полностью овладели высотами над аулом.
Гамзат, обезумев от гнева и отчаяния, бросился вперед, но его оттащили сильные руки мюридов.
— Сохрани себя, наиб… бесполезно гибнуть понапрасну.
Гамзат неподвижно воззрился на пылавший аул, на все разгоравшееся пламя. Вдруг он выронил шашку, обхватил руками голову и застонал. Лающий, прерывистый не то плач, не то вопль вырвался из его горла.
— Скорей, скорей, гюрджи[72] и иры[73] уже бегут по ущелью… Еще немного, и путь к спасению будет отрезан… — подбегая, крикнул один из мюридов.
Подхватив несопротивлявшегося, обмякшего, безмолвного Гамзата под руки, мюриды побежали к Судаку. К вечеру его, потрясенного и онемевшего от горя, мюриды привезли и укрыли в ауле Тилитль.
Прапорщик Булакович, прикомандированный на время боев за Гимры к полку Тарханова для связи со штабом, вместе с атакующими ротами спускался к аулу, когда на противоположной от них стороне показались русские солдаты. Это были куринцы и апшеронцы, впереди которых шли осетинские и грузинские волонтеры.
Артиллеристы устанавливали на косогоре пушки. Два ракетных станка открыли огонь по аулу.
— И как солдатики пронесли их через кручи? Таперя крышка, ни один не убегет, всем загородка будет.
— Гляди, гляди, а во-он и казаки гору захватили, — возбужденно и радостно перекликались солдаты.
— Не зевай… Вперед! Не останавливаться! — кричали взводные.
— Вперед, вперед, не робей, ребята, им конец!.. — кричали офицеры.
Обгоняя друг друга, стреляя на ходу, смешавшись воедино, бежали к аулу бутырцы, апшеронцы, казаки.
Одна из пушек открыла огонь по аулу, другую наспех собирали батарейцы.
— Быстрей, быстрей… — подгонял их офицер, суетясь возле готовящихся к стрельбе батарейцев.
В центре села задымились разрывы гранат. Из-за каменных стен многочисленных завалов и засек стреляли защитники аула. Человек полтораста мюридов бросились на ворвавшихся в село солдат.
Булакович смотрел, как рубились, падали, гибли люди, с каким ожесточением шел рукопашный бой.
«Где сейчас Небольсин? Не дай бог попасть ему в такую перепалку», — тревожась, подумал он. А сам вместе со всеми бежал туда, где новые толпы мюридов, выбегая из-за завалов, беспорядочно, жестоко и разрозненно рубились с русскими.
