положив руку на кинжал.
- Как ты посмел предложить такое? - ответил Бенья с не меньшей горячностью. - Почему ты решил, что моя жена будет плакать у постели отца, который уничтожил ее счастье и свою честь?
- Стало быть, ты знаешь эту историю, - заключил Иосиф, внезапно утратив весь пыл. Он сел, положил голову на руки и застонал. - Мне прислали известие с севера, где мои братья и их сыновья пасут стада Египта. Иуда пишет, что наш отец при смерти и что Иаков хочет благословить моих сыновей, даровав им право первородства.
Я не хочу туда идти, - сказал Иосиф, вопросительно глядя на меня, как будто я могла дать ему некий ответ. - Я думал, что исполнил свой долг.
И рассказал мне следующую историю:
- Однажды братья пришли к моему дому, спасаясь от голода, разразившегося в Ханаане, в поисках убежища, и я достал нож. Я обвинил их в краже и заставил пресмыкаться перед могущественным Зафенатом Пане-ахом. Я наблюдал, как Левий и Симон ползают по земле у меня под ногами и дрожат. Я злорадствовал и отправил их к Иакову, требуя, чтобы ко мне прислали Беньямина. Я наказывал отца за то, что он сделал таких скверных людей своими любимчиками. Я также наказал своих братьев и держал их в страхе. А теперь старик хочет возложить руки на головы моих мальчиков, чтобы дать им свое благословение. Не сыновьям Рувима или Иуды, которые поддерживали его все эти годы и терпели его капризы. Даже не сыновьям Беньямина, рожденного последним. Я знаю сердце Иакова. Он хочет искупить грехи прошлого, благословляя моих сыновей. Но я боюсь за них, ни к чему им такое первородство. Они унаследуют мучительные воспоминания и странные мечты. Они возненавидят мое имя.
Иосиф зажмурился, страдания прошлого настигали его, таились в складках длинного темного плаща. Он чувствовал себя беспомощным, как тонущий ягненок.
Он рассказал нам о своих плохих и хороших годах, об одиночестве и бессонных ночах, о том, как жестоко обращалась с ним жизнь, и я всё искала в нем брата, которого помнила, товарища по играм, который с уважением слушал слова женщин и был мне другом. Но я не находила того мальчика в этом усталом мужчине.
- Я слабый человек, - заключил Иосиф. - Мой гнев не утих, и в сердце моем нет жалости, хотя Иаков ослеп, как прежде его отец. И все же я не могу сказать ему «нет».
- Послания теряются в дороге, - тихо произнесла я. - Гонцов иногда подстерегают несчастья.
- Нет, - покачал головой Иосиф. - Эта ложь окончательно погубит меня. Если я сейчас не отправлюсь к Иакову, он будет преследовать меня вечно. Дина, я вот что решил: я поеду и ты тоже поедешь вместе со мной! - Теперь в голосе Иосифа звучали властные ноты.
Я даже не пыталась скрыть, что подобный тон вызывает у меня отвращение, и он увидел мое презрение и опустил голову от стыда. А потом брат встал на колени в кухне плотника, поклонился лбом до пола и извинился передо мной и перед Беньей.
- Прости меня, сестра. Прости меня, брат. Я не хочу видеть, как умирает мой отец. Я вообще не хочу его видеть. И все же я не могу не подчиниться. Конечно, Дина, я могу заставить тебя пойти со мной, но очень прошу тебя сопровождать меня: всего-то лишь нужно, чтобы ты держала меня за руку. Я обещаю, что за это ты будешь щедро вознаграждена.
Он встал и сразу превратился в могущественного Зафената Пане-аха.
- Вы будете моими гостями и помощниками, - решил он. - Плотник будет вести дела от имени царя. Скажем всем, что я отправляюсь на север покупать древесину и мне нужны услуги мастера, который сумеет выбрать самые лучшие материалы. Вы пойдете на рынок Мемфиса, увидите там изобилие оливы, дуба и сосны, и вы выберете то, что достойно царского дома и гробниц. Это большая честь.
Его слова звучали соблазнительно, но Бенья смотрел только на меня.
Тогда Иосиф приблизил свое лицо к моему и мягко произнес:
- Ахатти, это твой последний шанс увидеть порождение чрева твоих матерей, их внуков. Ибо это не только внуки Иакова; они также потомки Лии, Рахили, Зелфы и Билхи. Наши матери наверняка захотели бы, чтобы ты увидела своих племянников. В конце концов, ты же была их единственной дочерью, которую они все очень любили.
Мой брат мог уговорить кого угодно, и он говорил долго, до самого восхода солнца, окончательно измотав нас с Беньей.
Хотя мы так и не сказали ему «да», царский наместник Зафенат Пане-ах не принимал отказа точно так же, как Иосиф, сын Рахили, внук Ревекки.
В результате мы уехали вместе с ним утром. На реке нас ждала невиданной красоты ладья, наполненная стульями и кроватями, расписными тарелками и чашами, сосудами сладкого вина и свежего пива, цветами и фруктами. Бенья был ошеломлен подобной роскошью. Наместника и двух его сыновей сопровождали благородная свита и множество рабов.
Мальчики, уже достаточно взрослые, чтобы им не брили волосы, оказались милыми и вежливыми: хотя их явно интересовали гости отца, но они не задавали нам вопросов. Бенья порадовал детей Иосифа, вырезав из дерева маленькие фигурки и для каждой придумав имя. Муж заметил, что я наблюдаю за ним, и застенчиво улыбнулся, так что я догадалась: он делал то же самое для своих сыновей, давно умерших.
Ас-наат не поехала с нами, и Иосиф не упоминал про жену. Брата моего постоянно сопровождал кто-нибудь из молодых стражников; все они были так же красивы, как он сам в юности, и я часто подмечала пристальные заинтересованные взгляды, которые Иосиф бросал на своих спутников. В пути мы с ним почти не общались. Мы ели порознь; да никому и в голову не приходило, что жене плотника есть, что сказать столь могущественному человеку. Приветствуя друг друга по утрам или обмениваясь короткими фразами о детях, мы никогда не говорили на родном языке. Это могло бы привлечь внимание к чужеземному происхождению наместника, а сановникам подобное совершенно ни к чему.
Иосиф держался на носу ладьи под навесом, завернувшись в темный плащ. Путешествуй я в одиночестве, наверняка тоже сидела бы сейчас, вспоминая события, которые привели меня в дом Нахт-ре, где я стала матерью, и сокрушаясь о потере сына. Если бы не Бенья, я бы думала о предстоящей встрече с братьями, сама
