еще немного помучить несчастного. К тому же она была зла на него и хотела наказать его за свои несчастья. За тот поцелуй на лестнице Саида-бай влепила ей несколько крепких пощечин и пригрозила вышвырнуть из дома. Биббо запомнилось, что именно Ман первый полез к ней с поцелуем, из-за которого ей потом так влетело.
– Не могу, – молвила она, чуть приподняв брови. – Поэтическое чутье должно подсказать вам, кто это.
Ман схватил Биббо за плечи и встряхнул. Но прежде чем он успел что-то сказать – и прежде чем привратник подоспел на помощь служанке, – та вывернулась из его хватки и захлопнула дверь прямо у него перед носом.
– Полно вам, Капур-сахиб, – спокойно пожурил его привратник.
– Кто он?! – вновь вопросил Ман.
Привратник лишь медленно покачал головой:
– У меня скверная память на лица. Если через полчаса меня спросят, не приходили ли вы сегодня к Саиде-бай, я отвечу, что не припомню.
Сгорая от ревности и ошарашенный тем, как грубо с ним обошлись, Ман все же сумел добраться до Байтар-Хауса.
На верхушке больших каменных ворот сидела обезьянка, неизвестно почему не спавшая в столь поздний час. Когда Ман приблизился, зверушка оскалилась, а Ман в ответ уставил на нее злобный взгляд.
Обезьяна спрыгнула с ворот и кинулась на Мана. Если бы Ман не уезжал в Варанаси, он прочел бы в «Брахмпурской хронике» заметку о злобном зверьке, рыщущем по улицам Пасанд-Багха. Обезьяна, по всей видимости, сошла с ума, когда какие-то мальчишки забили камнями ее детеныша. С тех пор она бросалась на людей, кусала их и вообще наводила ужас на местное население. На ее счету числилось уже семь покусанных (обычно она вырывала куски плоти из ног своих жертв), и Ману явно суждено было стать восьмым.
Она бесстрашно и злобно устремилась к нему. Тот факт, что жертва даже не пыталась скрыться бегством, не смутил ее: она подлетела к Ману и разинула пасть, метя в ногу. Однако она не учла, что Ман страшно зол. Он замахнулся тростью и обрушил на обезьяну сильнейший удар.
В этот удар он вложил всю физическую силу, а также всю силу своего гнева и ревности. Затем он вновь занес трость над головой, но обезьяна неподвижно лежала на земле, оглушенная или мертвая.
Ман на миг прислонился к воротам, дрожа от ярости и потрясения. Через минуту ему стало противно и стыдно. Он медленно побрел ко входу в дом. Фироза не было, как и мужа Зайнаб. Наваб-сахиб уже ушел отдыхать. Но Имтиаз еще сидел в гостиной и читал.
– Друг мой, ты бледен и чем-то расстроен! Все хорошо?.. Как Пран?
– Кажется, я только что убил обезьяну. Она бросилась на меня и хотела укусить. Она сидела на воротах. Мне надо выпить.
– О, да ты герой! – облегченно воскликнул Имтиаз. – Хорошо, что у тебя была при себе трость. Я волновался, что бешеная обезьяна может напасть на Прана или Савиту. Полиция весь день пыталась ее изловить. Она уже многих покусала. Льда или воды добавить? Впрочем, убийство животного вряд ли можно считать геройским подвигом… Надо скорее убрать обезьяну от ворот, а то как бы ее труп не вызвал беспорядки на религиозной почве. Ты ведь не сам ее разозлил?
– Разозлил? – переспросил Ман.
– Ну да, может, тростью погрозил или камень в нее кинул?
– Нет! – запальчиво воскликнул Ман. – Она просто бросилась на меня ни с того ни с сего. Я ничего ей не делал. Ничего!
13.11
Все говорили Савите, что у нее родится мальчик; походка, размер живота и прочие признаки ясно указывали на пол ребенка.
– Думай о хорошем, читай стихи, – наставляла дочку госпожа Рупа Мера, и Савита старалась следовать ее советам.
Еще она читала книгу под названием «Изучение права». Также мать рекомендовала Савите слушать музыку, но этого она не делала, поскольку была не особенно музыкальна.
Малыш время от времени пинался. А иногда спал целыми днями напролет. В последнее время он вел себя необычайно тихо.
Госпожа Рупа Мера просила Савиту не волноваться и думать о хорошем, а сама то и дело принималась рассказывать истории о собственных родах и родах некоторых своих товарок. Одни истории были милые и трогательные, другие – ничуть.
– Тебя я переносила, милая, – с любовью поведала Савите мать. – И свекровь настояла, чтобы я испытала ее проверенный способ вызвать роды. Мне пришлось выпить целый стакан касторки. Как ты знаешь, это слабительное. Якобы вызывает схватки. Вкус у касторового масла премерзкий, но я считала своим долгом что-то сделать и выпила целый пузырек. Он стоял на серванте. Была зима. Помню пронизывающий декабрьский холод…
– Но ведь я родилась в ноябре, ма!
Госпожа Рупа Мера не обрадовалась, что ее воспоминания прервали столь бесцеремонным образом, но быстро сообразила, что в словах дочери есть логика, и спокойно продолжала:
– Ноябрь, да. Ну, зима же. Как-то раз я шла обедать, увидела на серванте пузырек касторки и разом его выпила. Помню, на обед были паратхи и все прочее. Обычно я ела мало, но тут постаралась набить живот. Ничего не произошло. Потом начался ужин. Пришел твой папа с целой кастрюлькой моей любимой сладкой расгуллы [97]. Я съела один шарик, потом второй… Как только второй отправился в желудок, я вдруг почувствовала, что он превратился в кулак! Начались схватки, и мне пришлось бежать в…
– Ма, кажется…
Госпожа Рупа Мера не дала ей сказать:
– Народные средства – лучшие, так и знай. Представляешь, все говорят, в это время года мне следует есть побольше плодов джамболана, мол, они полезны при диабете.
– Ма, дай мне дочитать эту главу, пожалуйста, – наконец вставила Савита.
– Больнее всего было рожать Аруна, – как ни в чем ни бывало продолжала госпожа Рупа Мера. – Готовься, доченька: первого рожать так больно, что хочется умереть. Если бы не мысли о твоем отце, я точно умерла бы.
– Ма…
– Савита, милая, когда мать говорит, невежливо читать книгу. И вообще, читать про юриспруденцию в твоем положении вредно.
– Ма, тогда давай сменим тему.
– Я лишь пытаюсь тебя подготовить, дорогая. Для чего еще нужна мать? Меня вот никто не подготовил: мать умерла, а свекрови было все равно. После родов она чуть не заперла меня в детской на целый месяц, но отец ей не позволил, он ведь врач. Сказал, что это все предрассудки, и запретил ей держать меня в заточении.
– Неужели это действительно так больно? – испуганно спросила Савита.
– Да. Просто невыносимо, – кивнула госпожа Рупа Мера, забыв про собственные наставления не пугать и не расстраивать Савиту. –
