— Разумеется, Алексей Петрович. Сразу же, как стало известно о вашем приближении.
— Ну, так объяви всем, Иван Александрович, кто желает попариться — милости просим. — И он на ходу, обхватив Мадатова за плечи, трижды чмокнулся с ним. Спросил с некоторой тревогой: — Дела как, Валерьян?
— Да ничего, терпимо, — ответил уклончиво тот.
Командующий про себя отметил: «Так и есть — стоит только отлучиться, как начинается кавардак». Поприветствовав всех остальных, он, не задерживаясь, скрылся в вестибюле. Вельяминов тотчас объявил господам, что Алексей Петрович приглашает всех желающих в серные бани. Когда толпа встречающих отхлынула от портала, начштаба, войдя в вестибюль, прошествовал по длинному коридору и открыл дверь в покои командующего. Генерал уже сбросил бурку, мундир и ходил по комнатам с братом, Петром Николаевичем, командиром полка в Сартагалы, и чиновником Похвистневым, которого привез с собой из России. Видно, был обыденный разговор. Увидев Вельяминова, Алексей Петрович легко переключился на другое.
— Что персияне? — спросил он начштаба.
— С турками воюют, с нами заигрывают, — усмехнулся Вельяминов. — Сам Аббас-Мирза приезжал в Эчмиадвийский монастырь, меч свой освятил по-христиански, дабы нешадно карать турок.
— Эта сатана что хочешь выкинет, — зло засмеялся Ермолов. — Только верить ему нам не пристало. На помощь пусть не рассчитывает.
— Не переиграть бы, Алексеи Петрович, — предупредил Вельяминов. — Грибоедов за то и отозван вице-канцлером, что посетил Аббас-Мирзу и заявил, что Россия воздержится от совместного выступления против турок.
— Чем занят он теперь?
— Осуществляет торговые дела. Персы ныне вовсе от Европы отложились. Тракт Трапезундский перекрыт.
— Долго раскачиваетесь, — недовольно сказал командующий.
— Дело не стоит. Торговлишка завязалась по всем статьям, — спокойно возразил Вельяминов. — Ныне Тифлис обращается в транзитный центр. Из Европы и Персии сюда товары идут.
— Ладно. Что еще хорошего? Муравьев не вернулся?
— Нет еще, Алексей Петрович. Однако известно по летучей: он в Баку и, может быть, уже по дороге к Тифлису.
— Спокойно ли в Ширвани? Говорят, хан бежал в Персию, а устье Куры успел продать этому мошеннику Иванову?
— Ширван — особая статья, — усмехнулся Вельяминов и покосился на посторонних. Командующий нахмурился.
— Ну, так, господа, что же мы сидим? Поехали в бани!
Спустя полчаса, в черной генеральской карете, запряженной тройкой рысаков, они съезжали по крутому склону к Куре. Миновав мост, проехали мимо развалин старой, разрушенной крепости, мимо оврага и остановились у каменных строений — серно-горячих бань. По пути к генеральской карете присоединилось еще несколько колясок, так что к баням подкатил целый кортеж, Десятка три господ, в генеральских сюртуках и треуголках, в меховых шубах поверх фраков, в бешметах с золочеными газырями, вошли с командующим в просторный предбанник, застланный мягкими коврами. Грянул оркестр. Длинноусые грузины за буфетной стойкой почтительно выпрямились. Их улыбчивые глаза указывали на обилие вин и закусок, расставленных в бутылках, кувшинах, на подносах и в плетеных корзинах. Ермолов, польщенный столь пышной встречей, едва заметно улыбнулся, ускорил шаг и скрылся в раздевалке.
Седоусый банщик-татарин бросился к генералу, чтобы помочь ему, но он легонько отстранил его. Сбросив мундир, командующий сам повесил его в шкаф, Возле Ермолова тотчас затолпилась целая группа свитских. Каждый предлагал ему свои услуги.
— К шутам, к шутам, — отгонял всех Алексей Петрович, кривя губы и стаскивая громадный желтый сапог с отворотами. Быстро, по-солдатски он сбросил с себя все одеяние и, поставив руки на бедра, стал поторапливать Верховского:
— Евстафий, поживей, дьявол. Заморозить меня хочешь!..
Верховский, видя, как живо управился командующий без посторонней помощи, отогнал от себя Амулата, который помогал ему. Другие, поспевая за Ермоловым, тоже разделись и топтались возле. Но вот вся компания двинулась к темному дверному проему и очутилась в каменном полумрачном помещении, Ермолов первым подошел к источнику, опустил ноги в ванну, окунулся и лег на теплые камни. Несколько человек подскочили к нему с шерстяными рукавицами и полотняными пузырями, Ермолов опять не принял ничьих любезностей, отогнал всех прочь. Доверился лишь старику-банщику. Тот проворно принялся массажировать мускулистое тело Ермолова.
— Машалла! Дай бог вам здоровья, — вскрикивая, приговаривал банщик. — Машалла...
— Сильней, сильней, — требовал командующий. Верховский, Воейков, Боборыкин, еще человек пять-шесть офицеров, лежали рядом, забрасывая командующего вопросами. Где, как не в бане, под горячим паром, и разговаривать по душам.
Все думали, что Алексей Петрович привез много интересных новостей. С Кавказа он был отозван на время государем-императором. Согласно рескрипту, ездил к нему в Лайбах, где проходил конгресс, Царь хотел назначить Ермолова командующим карательными войсками и бросить в Неаполь на подавление восстания. Однако ничего подобного не произошло. Генерал возвратился в Петербург, жил до осени в Царском Селе, встречался с императором. В Тифлисе было известно, что граф Каподистриас настраивает государя выступить в пользу освободительного движения в Греции, и ждали — государь пошлет туда кавказский корпус.
Верховский спрашивал:
— Алексей Петрович, слухи ходят, что государь-император имеет виды перебросить вверенный вам корпус на греко-турецкую границу?..
— Ничего определенного. Лайбах ничего не прояснил. Каподистриас, кажется, сдал свои позиции. Вряд ли государь выступит, — отрывисто отвечал Ермолов, морщась от соприкосновения рукавицы.
— Но все еще может измениться, Алексей Петрович,— не отступал Верховский. — Прошу вас снисходительнейше, доверьте мне полк.
— Я послал твое прошение Волконскому, — отвечал Ермолов. — Будем надеяться, что Петр Михайлович пойдет навстречу, — отозвался Ермолов.
— Но Волконский может отказать.
— А все же подождем, Евстафий. Самодовольство всегда успеем проявить.
— Многие свитские горят желанием получить силу, дабы выступить за свободу Эллады, — продолжал Верховский. — Да и все тифлисское воинство живет мечтою о походе в Грецию.
— Вы как сговорились,— буркнул Ермолов,— В Тульчине тоже только об этом и бубнят. И Петербург вновь оживился. Но следовало бы вам. господа знать, что бунт семеновцев ударил по вашим желаниям. Государь напуган — как бы не повторилось греческое «представление». Теперь ему до помощи ли восставшим?! Боюсь, напротив, он хотел бы подавить патриотизм Эллады. Впрочем, независимо от обстановки, Ефстафий, я обещаю тебе.
— Спасибо, Алексей Петрович.
Ермолов взмахом руки отогнал от себя банщика, сказал Верховскому:
— Вели-ка своему беку, пусть «слезгинит» на мне. Амулат, лежавший рядом, надменно усмехнулся.
Вспышкой гнева заволоклись его черные живые глаза. Генерал ставил его в положение холуя-банщика. Только нищие татары занимались столь унизительным делом — массажировать тела господ, а Амулат-бек — сын знаменитого Гасан-хана! Ермолов видел внутреннюю борьбу, происходящую в беке, и с любопытством ждал: унизится ли горец.
— Ну, так я жду, аманат, — ухмыльнувшись, напомнил Ермолов.
— Как вам будет угодно, ваше превосходительство, — натянуто вежливо отозвался Амулат. — Я рад, что мне выпала столь великая честь: топтать ак-пашу.
— Приступай без острот, аманат, — приподняв голову, сказал командующий. — Мог бы попросить и другого, но обратился к тебе лишь потому, что ты много легче другого да и пляшешь лучше. Ну!
— Пригласите музыкантов, ваше превосходительство! — капризно потребовал бек.
Все засмеялись. Выдумка Амулата понравилась и Ермолову.
— А ну, Воейков, кличь двух-трех грузин с пищалкой и бубном.
Вскоре в баню вошли и сели на корточках у порога трое музыкантов. Воейков велел им играть лезгинку. Как только они заиграли, Амулат вскочил на широкую спину командующего и в такт музыке начал двигать босыми ногами.
— Молодец, бек... молодец, — покряхтывая, выговаривал Ермолов. — Усердие твое будет замечено. Живей, живей, не бойся.
Через минуту Ермолов стряхнул с себя танцора, слез в каменный бассейн и начал плескаться в горячей воде. Омывая ладонями грудь, мускулы рук, шею, весело позвал:
— Подойди, Валерьян! Не кричать же мне через всю баню!
— Я вот он, Алексей Петрович, — натянуто улыбаясь, Мадатов приблизился к бассейну, Ермолов насторожился.
— Бани тифлисские, говорю, несравненны. Ни в Москве, ни в Петербурге таких не сыщешь.
— Да, да. Я тоже об этом, — скороговоркой согласился усач и поежился от того, как пристально его разглядывал Ермолов.
