Ознакомительная версия.
Теперь Мари с ним, и муза воскресла. Может быть, муза никогда не была так деятельна. Впереди предстояла самая важная сцена оперы – смерть Сусанина в лесу.
Молодые никуда не выезжали. Мари и это была готова терпеть… Чтобы не мешать мужу, она часто ездила к Стунеевым.
Сестры сидят и о чем-то шепчутся.
– Ты не раскаиваешься, детка, в своем выборе? – спрашивает Софья Петровна.
Мари задумывается: ей еще не все ясно. Но скоро Мишель напишет свою оперу…
– Ты, кажется, возлагаешь на эту оперу необыкновенные надежды?
– А разве это не так? – перебивает Мари. – Когда Мишель напишет свою оперу и об этом узнает государь…
– Какая ты глупышка, Мари! – Софья Петровна грустно улыбается. – Тебе кажется, что государь только и ждет оперы Мишеля, чтобы пожаловать ему княжеский титул и миллионное состояние!
– Какая ты злюка, Сонька! – Мари сердится. На ее щеках появляются красные пятна. – Ты завидуешь нашим будущим успехам!
– Я первая буду счастлива твоим счастьем, но поверь мне, детка, не следует возлагать несбыточных надежд на государя. Кому, как не мне, это знать?
Но Мари не склонна разделить печальные воспоминания сестры.
– У Мишеля столько покровителей! – продолжает Марья Петровна. – Они его не оставят!.. Не знаю только, как мне быть с бароном Розеном. Мишель вечно его бранит. Научи, что мне делать.
– Пригласи барона к себе. Твои чары всемогущи, моя девочка.
– Но Мишель ни за что не хочет звать барона…
– Поверь, он сделает это приглашение, стоит только надуть тебе губки.
– Не помогает.
– Неужто? Тогда нужно принять более решительные меры. Попробуй переехать к нам на денек-другой.
Мари краснеет.
– А! – Софья Петровна заливается благодушным смехом. – Я ведь и забыла, что ты переживаешь медовый месяц.
Алексей Степанович застал сестер за оживленной беседой.
– Ну, как идет ваша опера? – обращается он к Мари. – Скоро ли увидим афишку? Рассказывай по порядку.
Мари начинает рассказывать, но рассказ ее выходит короткий:
– Мишель сидит и пишет или ходит по кабинету и молчит.
– Так-таки ходит и молчит? – заинтересовался Алексей Степанович.
– Молчит! – подтверждает Мари.
– Великий талант! – решает Алексей Степанович. – И поверь мне: как только напишет оперу, ты сразу станешь женой знаменитого человека. Я тебе это говорю!
Мари уехала успокоенная. Но у нее появились новые заботы. Молодым надо было бы начать приемы, а Мишель торопил с отъездом в Новоспасское. Луиза Карловна тоже одобряет поездку. Она меньше всего интересуется оперой, но желает познакомиться с имениями зятя. Но ни Мари, ни Луиза Карловна не знают, какие сборы нужны для поездки в деревню. На всякий случай Мари начала с портних.
И вдруг к молодоженам нагрянул гость.
– Знакомьтесь, – сказал Глинка жене. – Мой школьный товарищ и друг Николай Александрович Мельгунов.
Мари оживилась и была так хороша за чайным столом, что гость незаметно бросал на нее взгляды, словно спрашивал: может ли жить в грешном мире эта небесная красота? Между тем Николай Александрович увлекательно повествовал о предстоящей поездке за границу. Он ехал туда, чтобы проветриться от московской плесени и одновременно слать корреспонденции в новый журнал «Московский наблюдатель».
– Кстати! – спохватился гость и побежал в переднюю за портфелем. – Позволь тебе преподнести, Глинушка, первый номер нашего журнала, украшенный твоей дивной музыкой. – Он раскрыл журнальную книжку. – Изволь взглянуть на «Венецианскую ночь».
– Как это приятно! – откликнулась Марья Петровна. – Представьте, на днях и здесь вышел романс Мишеля.
– Надобно издать собрание всех твоих романсов, Мимоза, – загорелся Мельгунов.
– Ужо!.. А что поделывает Верстовский?
– Представь, кончил «Аскольдову могилу», и не далее как осенью Москва ударит в бубен. Как бы тебе не опоздать, Мимоза?
Марья Петровна с тревогой взглянула на мужа.
– Что же мы, почтовые лошади на гоне, что ли? – Глинка добродушно усмехнулся.
Гость и хозяева перешли в кабинет. Глинка налил в бокалы красного вина.
– Рассказывай, Николаша, что обозначилось в опере у Верстовского. От немецкого романтизма излечился ли?
– Как тебе сказать? Стоит только явиться на сцену Неизвестному – и тут Алексей Николаевич охулки на руку не положит. Разумеется, есть в опере и ведьмы с колдовством. Все как полагается по законам романтизма. Но третьему акту решительно все пророчат небывалый успех. Кое-что тебе я покажу, пожалуй, а вы, Марья Петровна, милостиво простите неискушенного артиста.
Мельгунов сел к роялю.
– Если помнишь, Мимоза, – сказал он, – есть в романе у Загоскина этакий балагур Торопка-Голован. Задумывает он вернуть Всеславу похищенную невесту. На театре терем, где томится красавица и прочие княжеские наложницы. Торопке надобно усыпить бдительную стражу. Вот и поет Торопка замысловатую балладу: «Как во городе в Славянске…» – Мельгунов напел, аккомпанируя себе на рояле. – Ну-с, – продолжал рассказывать он, – песня эта захватывает стражу, и она хором присоединяется к Торопке. А Всеслав в это время и похищает невесту. Разумеется, в том же действии поют девушки, и немало.
– Покажи что-нибудь, – попросил Глинка.
– Изволь, – согласился Мельгунов. – Сколько памяти хватит, все покажу.
Мельгунов играл много, потом спросил Глинку:
– Ну, каково на твой вкус?
– Торопка поет добре, – отвечал Глинка. – Девушки поют тоже добре, только думаю я, что не с того нам начинать.
– Вот мы и подошли, наконец, к твоей опере! – воскликнул Мельгунов. – Теперь ты показывай.
Глинка сел за рояль. То играл и напевал, то опять беседовали друзья.
– Все теперь понял! – торжественно заявил Мельгунов. – И горестно, и сладко, и сердце бьется… А где же Марья Петровна? – воскликнул, оглядываясь, Мельгунов.
Хозяйки дома уже не было в кабинете.
– Ты должен простить Мари, – объяснил Глинка. – Она захлопоталась со сборами в деревню, а мы до глубокой ночи заигрались.
Глинка встал и закрыл крышку рояля.
– Глинушка! – в каком-то отчаянии воскликнул Мельгунов. – Да при чем тут время? Ты, надеюсь, не кончил?
– Кончил, – решительно сказал Глинка. – Пора и честь знать.
– Все равно не уйду, – объявил гость. – Ты мне хоть по нотам рассказывай.
Мельгунов долго рассматривал наброски и отработанное.
– Все у тебя какое-то совсем непривычное, – сказал он. – И очень уж учено. Что ж ты, у немецкого учителя руку набил?
– Постиг я у Дена великие хитрости немецкого контрапункта, – отвечал Глинка, – и всегда буду величать его первым знахарем в Европе. Однако честно тебе признаюсь: хоть он мне многие правила собственноручно в тетрадку записал, но мне они не пришлись ко двору.
– Откуда же у тебя этакое? – Мельгунов указывал то на увертюру, то на интродукцию оперы, то на польские танцы, то снова возвращался в избу Сусанина. – Откуда, Мимоза, все это?
– Сообразил, – с серьезным видом ответил Глинка. – Всю жизнь соображал, а мне, представь тридцать первый год пошел!
Встречи продолжались и в следующие дни.
– Ты еще ничего не играл мне из сцены в лесу? – спросил Мельгунов.
– А ничего еще и нет, – отвечал Глинка. – Мыслю две сцены. Собинин с крестьянами идет на поиски Сусанина. И другая задумана. Та, в которой Сусанин примет смерть за родину.
– Неужто смертью героя и кончится опера?
– А помнишь наш московский разговор? – в свою очередь спросил Глинка. – Тот, что мы с тобой на Красной площади вели? В эпилоге помещу гимн русскому народу.
– Гимн? Стало быть, опять наперекор пойдешь? Львовского гимна не признаешь?
Мельгунов говорил об официальном гимне, недавно введенном в России. Музыку этого гимна написал Алексей Федорович Львов, с которым в давние годы встречался Глинка.
– А тот гимн для казенных надобностей писан, – равнодушно отвечал Михаил Иванович. – Немецкая музыка, и предназначена для высокопоставленных ушей.
– Так судишь?
– А как же иначе, Николаша! И мне придется через казенную словесность пробиваться. Жуковский к львовскому гимну приладил стихи «Боже царя храни», а мне тот же Василий Андреевич для эпилога оперы такие вирши представил…
Глинка поискал на столе и прочитал:
Ура царю!
Воссел во славе он
Воссел на трон,
На славный русский трон!..
– А я все эти «ура» взял да и прочь смахнул… Тоже, брат, не лыком шит.
– А для гимна у тебя что-нибудь есть?
– Наброски есть, а окончательного ничего нет. Одно могу сказать: и с Львовым и с Жуковским окончательно разойдемся.
– А я тебе, Мимоза, обещаю и клянусь: едва приеду на место, буду писать о твоей опере статью. Коли музыке пора балагурить перестать, то и критике не к лицу в нетях оставаться.
Мельгунов уехал за границу. У Глинок продолжались сборы в Новоспасское. И то ли виноваты были портнихи, то ли модистки, в доме обнаружились денежные затруднения. Марья Петровна не столько огорчилась, сколько удивилась. Налетело легкое облако и уже готово было кинуть тень на семейное счастье, но столь же бесследно исчезло. Большое благородство проявила при этом и Луиза Карловна. Она утешала дочь тем, что, будучи в Новоспасском, Мишель обязательно получит от матушки солидную сумму. По настоянию той же Луизы Карловны решено было ехать через Москву. Она считала необходимым нанести визит какому-то важному родственнику.
Ознакомительная версия.
