Георгий Соловьев - Отец

— Должен быть дома. Но что ты хочешь делать, папа? — холодея спросил Дмитрий. — Отнять у нее, у Анастасии Семеновны, Сашу! Это жестоко.

— А ты думаешь, я не знаю. Думаешь, если ты вернешь сына себе, это будет, как говорится, жестокий эгоизм? Молчишь? Нет, это жестоко, но зато справедливо, по правде. И потом — смотря как дело повести. Милосердие твое фальшивое: оно всем во вред, и тебе больше всех. Ишь, из милосердия надумал жене дочь отдать. С таким милосердием с тоски захиреешь. Вкус даже к службе потеряешь. Еще немного — и по службе тебя крушение постигнет.

— Уже постигает.

— Значит, должен устоять. Ты еще в полной силе. Вот и все. А теперь показывай, где внук живет. Проводи до дома.

Через несколько минут они подошли к большому коттеджу в тихой улочке, и Дмитрий показал на свет в окне первого этажа, где жил его сын.

— Теперь ты иди домой. Скажи матери, куда я пошел. Я с внуком вернусь. Подумайте, как Лидочке получше объяснить и чтобы по правде. Иначе нельзя… И еще вот что скажу. Мать мы можем отпустить пожить пока у тебя. Лидочка к ней, к бабушке, сердцем приросла. С ней и Зинаиду дождетесь. Переживете вы со старухой моей полегче все это дело. Это ты имей в виду. Теперь иди.

— Вы будете Анастасия Семеновна? — спросил Александр Николаевич у женщины, открывшей ему дверь.

— Да, я. Проходите, — сказала женщина, прижимая руки к груди.

Александр Николаевич приблизился к ней и осторожно положил руку на ее плечо.

— Здравствуй, Анастасия Семеновна, — сказал он, оглядев ее всю и заметив испуганный, страдающий взгляд, и старенькую вискозную черную кофточку, и усталость на ее лице. — Однако сядем. — Он подвел ее к столу и усадил на стул, на котором она сидела перед его приходом. Она, наверно, читала при свете угасающего дня: на столе, накрытом вязаной скатертью, лежала раскрытая книга. — Вижу, догадалась, кто я?.. Дед я Сашин. Поройков Александр Николаевич.

— Похожи вы все.

— Да. Похожи. — Александр Николаевич придвинул к столу гнутый стульчик и сел напротив хозяйки. — С тяжким делом я к вам.

— Знаю, — чуть слышно выдохнула Анастасия Семеновна, опуская глаза. Ее дрябловатые щеки мелко задрожали, и по ним побежали скудные слезинки. — Так и надо было ожидать.

Александр Николаевич оглядел комнату. Две кровати были свеже окрашены голубой эмалью; платяной, похожий на канцелярский шкаф тоже был подновлен… «Сашина работа», — догадался старик. И вдруг вид скромного жилища как бы подсказал ему, что тут люди живут просто, душевно и умно, что здесь поймут ту правду, с которой он пришел, и здесь ему легко будет говорить, и, может быть, не так уж жестоко будет то горе, которое он принес сюда.

— Я, Анастасия Семеновна, насчет вас все знаю, — заговорил он. — Потому и про себя хочу сказать немного и откровенно. Стар я уж. И тяжело мне знать, что есть у меня внук и не ведает он про меня…

Анастасия Семеновна, наклонившись, вытерла уголком скатерти глаза.

— Я была готова к этому, — сказала она, глядя на Александра Николаевича добрыми лучистыми глазами. — И вы мне ничего не говорите. С той самой минуты, как я узнала мать Саши, я потеряла покой. Думала промолчать. Да ведь и она меня узнала. И ведь мать она. Как же я могла решиться, чтобы скрывать? С какой совестью бы я жила? А потом я узнала, какое несчастье получилось в семье у Дмитрия Александровича. Камень и лег мне на душу. И вот все думаю, как же все это исправить. Как Саше сказать, правду объяснить? Мальчик он еще. Может, поберечь его от этой правды?

— Слушай-ка, Настенька, — сказал старик, когда Анастасия Семеновна, опустив голову, замолчала. — Уж извини, что так тебя назвал, как дочку. Да ведь по-родственному как же иначе. А Саша, как он тебя… уважает?

— Сердце у него чистое, доброе.

— Ну, значит, сыном он тебе и останется. Где он, Саша?

— У товарища наверху. Сходить?

Анастасия Семеновна снова с испугом взглянула на него.

— Стар я, говорю. Нет у меня сил и времени на дипломатию. Сама говоришь, так с камнем на душе жить нельзя, — объяснил решительность своих намерений Александр Николаевич. — Камень не только ты одна носишь.

Анастасия Семеновна медленно вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась с мальчиком, в котором Александр Николаевич сразу же, как когда-то Дмитрий сына, признал своего внука.

— Вот он, Саша, — ваш внучек, — тихо сказала Анастасия Семеновна, садясь на свое место. — Это, Санек, твой родной дедушка.

Мальчик с недоумением и недоверчиво осмотрел Александра Николаевича, смысл слов матери не был понятен ему.

— Бери-ка, внучек, табуретку да подсаживайся к нам, — сказал Александр Николаевич.

Саша машинально подчинился.

— Я действительно твой родной дедушка, отец твоего отца.

Саша исподлобья уставился на старика, настороженно изучая его.

— Это правда, Саша, — сказала Анастасия Семеновна.

— Но ты, мама, говорила, что у нас, кроме дяди Коли, нет никакой родни.

— Я тебе, Саша, говорила неправду.

— Да ты что, мама?!

— Слушай, — строго сказал Александр Николаевич. — Мать соврать мне не даст. Была война. Знаешь, какая?

— Знаю, — с холодным вызовом ответил Саша. Он не верил тому, что ему говорят, ему даже стыдно было слышать все это.

— Твоя родная мать уезжала с тобой, с грудным еще дитем, из Ленинграда, когда фашисты уже почти взяли в блокаду Ленинград, а ихние самолеты бомбили поезда. Под бомбежку попали твоя родная мать, ты и вот приемная твоя мама. Так, внучек, в суматохе той ты и потерялся от родной матери. А она вот вскормила тебя.

Саша слушал деда внимательно и смотрел на мать.

— Все это правда, Саша, — сказала она покорно.

— Про подобные случаи и в газетах пишут, — недобро глядя на деда, усмехнувшись, сказал Саша и вдруг порывисто приблизился к своей приемной матери. — А мой папа? Папа?

— Он жив тоже, — сказала Анастасия Семеновна.

— И… моя другая мама?

— И она. И у тебя есть еще сестренка и еще есть родные.

— Значит, мой папа не был летчиком? — горестно спросил мальчик. В его душе рушился образ отца, которого он никогда не видел, но которым жил.

— Твой папа моряк. Капитан первого ранга.

— Это который приходил к нам весной? С другим моряком! Так почему же раньше мне ничего не говорили?

— Не такое это простое дело, — Александр Николаевич взял руку мальчика. — Не простое это, внучек.

— Не зовите меня так, — тихо сказал Саша и освободил свою руку.

«Вот что трудное-то. Родной он, а чужой, — подумал Александр Николаевич. — Вернуть сына себе, да без любви, без сердечной привычки». Он вдруг почувствовал, что предельно устал и что еще немного, и ему может быть очень плохо. Должно быть, Анастасия Семеновна поняла его состояние.

— Саша, мы должны сейчас пойти к твоему папе и бабушке, — сказала она.

— А если я не хочу… Не хочу сейчас туда идти.

— Так ведь и я с тобой пойду. Это надо, Санек. Надо хотя бы дедушку проводить. Ты же видишь, он старенький и больной.

— А ты меня не отдашь им? — с неожиданной язвительной шутливостью спросил Саша и, уже сняв с гвоздя у двери курточку, согласился: — Что ж, пойдем. — Он усмехнулся Александру Николаевичу. — Надо же ознакомиться с этим делом во всех деталях.

Дмитрий Александрович не сомневался, что его старый отец вернется домой с Сашей. Нужно было что-то сделать в ознаменование этого события. Он зашел в магазин и запасся сладким к чаю.

«Да, но не с конфеток и пирожного надо налаживать отношения с сыном», — укорил он себя, выйдя из магазина. У дверей квартиры он не вдруг позвонил. А что, если придется объяснять Лидочке, почему он вернулся без дедушки? Не лучше ли подождать и встретить отца на улице? Но отец велел ему быть готовым к встрече с Сашей и для того послал его к матери.

— Туда отец пошел? — спросила Дмитрия Варвара Константиновна, принимая от него торт.

— Туда.

— Может, так и лучше… А мы хозяйством занялись. Лида! — крикнула Варвара Константиновна. — Где же подушка? Ты слыхала, Лида?

— Слыхала, — донеслось из спальни. — Наволочки не найду.

— Ну, поищи, — Варвара Константиновна вошла в кабинет. — Зайдем, Митя. Тут мы деда думаем на ночь устроить. Диванчик вроде как его домашний, да и ногам близко к окну. Так, значит, он там сейчас?

— Там, мама, а меня к тебе послал, чтобы мы готовы были.

От Варвары Константиновны не ускользнули растерянность и просьба о помощи, которые были в голосе Дмитрия. Но и без этой просьбы не собранного в мыслях сына она должна была поддержать и сына, и своего мужа в том большом деле, которое со всей решительностью начал старик, не откладывая. И тем, что заставила Лидочку заниматься хозяйством, она уже позаботилась об установлении спокойной атмосферы в доме.