пастор-другой. Поколение назад в Англии именно священнослужитель помог погасить вспышку колдовства (в той вспышке сгорело не меньше восемнадцати душ, в том числе душа викария). «У нас исключительный случай», – согласился он с Пайком.
На следующий день другой пастор, окончивший Гарвард, получил дурные известия. Семнадцатилетняя Маргарет Джейкобс томилась в гнусной салемской тюрьме с начала мая, когда на нее указала племянница Пэрриса. Вероятно, Маргарет была где-то неподалеку и слышала, как ее дед с хохотом уверял, что Хэторн и Корвин могут хоть сжечь его, хоть повесить – ну и про учебник из коня. Внучка, арестованная в тот же день, сразу же призналась в таверне Бидла: да, она ведьма. Она подписала дьявольскую книжку (Джейкобс, слушавший из соседней комнаты, был шокирован. Он убеждал ее не становиться пособницей в собственной смерти – этот порыв ему еще припомнят). На следующий день Маргарет обвинила одну салемскую женщину и стала постоянной участницей слушаний на той неделе. Она видела, как переливающийся всеми цветами радуги Берроуз кусает горничную Проктеров. С тех пор с нее не снимали наручников. Ее отец и дядя бежали, а полубезумная мать сидела в тюрьме, ожидая суда.
Маргарет не выдержала 18 августа. Ее деда следующим утром должны были повесить, вместе с Берроузом и Джоном Уиллардом, которых она помогла осудить. «Есть проблема с моим признанием», – объявила девушка накануне их казни; оно «все от начала до конца – ложь и обман» [35]. Тогда, на слушании в мае, пострадавшие девочки, едва завидев Маргарет, валились на пол, безумно ее пугая. И судьи предложили ей выбор. «Они сказали, если я не признаюсь, меня бросят в подземелье и потом повесят, а если признаюсь, мне сохранят жизнь», – объяснила она. Она выбрала жизнь. И с тех пор страдает «от таких ужасных мук совести, что не могу спать от страха, что дьявол заберет меня за эту ужасную ложь».
Несчастная попросила разрешения поговорить с Берроузом, которого знала с детства. Она умоляла бывшего пастора ее простить. Берроуз, в кандалах, как всегда твердый в своей вере, помолился «с ней и за нее». Маргарет оказалась совестливой и эмоциональной юной женщиной с живым умом и доставшимся от деда хорошим слогом. Она также была одним из «фальшивых свидетелей», которых Берроуз винил в своем приговоре. Неясно, когда новость о том, что она отказалась от своих показаний, просочилась наружу из тюрьмы. Кроме нее это сделал еще только один узник – предсказатель Уордуэлл. Это не помогло Маргарет: магистраты ей не поверили. За эту перемену показаний ее поместили в душное подземелье. К счастью, она обнаружила, что лучше уж «умереть с чистой совестью», чем жить с непосильным грузом вины. Из заточения она писала отцу. Мать оставалась не в себе, но передавала приветы. Маргарет понимала, что ее семья, по сути, разрушена. Девушка была подавлена, так как не знала, когда ее повесят, и уверяла отца, что предвкушает «счастливую и радостную встречу на небесах» [36]. Она оставалась его преданной дочерью.
Остальным вечер 18 августа запомнился иначе. Берроуз, пока в подземелье успокаивал рыдающего подростка, который еще недавно клеветал на него в суде, умудрился одновременно председательствовать на шабаше в центре Андовера, где проводил таинство. Сняв шляпу, он торжественно попрощался со своими наемниками. Он велел им оставаться непреклонными и ничего не признавать. Судя по всему, он решил не объяснять им, почему не разделался с признавшимися, которые его предали. Один старый фермер спросил с надеждой, встретится ли он с Берроузом когда-нибудь еще. Призрак пастора, поколебавшись, ответил: вряд ли [37].
Ранним утром следующего дня Джорджа Берроуза, Джона Уилларда, Джона Проктера и Джорджа Джейкобса вывели из тюрьмы и велели сесть в повозку. К ним присоединилась Марта Кэрриер – попутчица Энн Фостер в полете, царица ада и несдержанная мать пятерых детей, из которых все, кроме одного, сейчас сидели в заключении, – осужденная за то, что прислуживала Берроузу, которого и не видела до суда ни разу в жизни. Элизабет Проктер, хотя и приговоренная к смерти в один день с мужем, отсутствовала: Стаутон дал ей отсрочку от казни из-за беременности. Поглазеть на первую в Массачусетсе казнь мужчин-колдунов собралось как никогда много людей. Два боксфордских констебля, конвоировавшие одну подозреваемую на допрос в деревню, столкнулись с процессией у подножия каменистого склона. Они бросили свою подопечную в одном из ближайших домов и побежали наверх, дабы не пропустить волнующее зрелище. Как сказал Пэррис в 1689 году: «Увидеть последние шаги человека, идущего на (пусть и заслуженную) казнь, – такое может оставить равнодушным лишь индивида с сердцем из камня» [38]. В отличие от пиратов и убийц, повешения которых – и проповеди перед казнью – привлекали тысячи людей, все пятеро настаивали, пока повозка тащилась вверх по холму, что стали жертвами ложных обвинений. Они надеются, что настоящие колдуны будут скоро обнаружены. Они «заявляют, что хотят, чтобы их кровь стала последней невинной кровью, пролитой по этому поводу» [39]. Особенным достоинством поразили одного очевидца Уиллард и Проктер. Они оставались настолько «искренними, несгибаемыми и осознающими свое положение», что люди вокруг начали смахивать слезы. Они простили своих обвинителей, судей и присяжных. Они не рычали, что страдания детей продлятся после их смерти, как Гловер в 1688 году. Они молились, чтобы совершенные ими грехи были прощены.
Все это делалось перед особенно авторитетной публикой. Как Инкриз Мэзер пришел в суд, дабы увидеть вынесение приговора Берроузу, так Коттон Мэзер теперь приехал в Салем на его казнь. Присутствие Мэзера – высокого, ясноглазого, привлекательного, всегда внушительной фигуры – говорило о важности момента. По крайней мере некоторые из приговоренных взывали к нему, их слова рвали душу. Не поможет ли он им духовно подготовиться к предстоящему путешествию? Неизвестно, откликнулся Мэзер или держался той же жесткой линии, что и Нойес, который принципиально не молился с ведьмами. Некоторые сердца остаются каменными.
По той же логике, которая определяла, чье дело разбирать последним, сорокадвухлетний Берроуз был повешен первым. Он спокойно поднимался по лестнице, иногда останавливаясь, чтобы, как надеялись многие, сделать слишком долго откладывавшееся признание. И снова этот невысокий темный человек – тень самого себя после трех с лишним месяцев в подземелье – повел себя необычно. Поднявшись над толпой, в которой стояли его бывшие свойственники и прихожане, с петлей на шее, он разразился вдохновенной речью. Он прекрасно знал Писание, и у него было время для подготовки. Он превзошел сам себя. Отлично владевший искусством проповеди, Берроуз говорил серьезно и пламенно, взволнованно повышая и эффектно понижая голос в нужных местах,
