Ознакомительная версия.
Как я боялась тогда, в те страшные годы, что она умрет и оставит меня одну! Она не выполнила многие из обязанностей родителей перед детьми; не на все у нее хватило сил, но с главной задачей она справилась – вывела всех нас живыми из ада.
Возле ее тела я не хотела думать о несправедливостях, о незакрытых счетах и о вопросах, на которые уже никогда не получу ответа. Видимо, такова была ее душевная структура: в ней было место для любви к одному мужчине и к одному ребенку. Возможно, ее мучило ощущение вины, но это было сильнее ее. В свое время она говорила, что не хотела рожать меня. Может быть, в этом заключается ответ.
Непростую жизнь прожила эта маленькая женщина. Она была счастлива в браке; ни папа, ни она никогда не искали кого-то на стороне. Двадцать три последних года она прожила вдовой. Пережив хорошие и плохие периоды, она дожила до возраста 91 года. На протяжении лет не была у врача, не принимала никаких лекарств. Даже грипп не осмеливался коснуться ее.
Медсестра открыла дверь и спросила, нужно ли мне еще время. Я поцеловала маму в холодный лоб и вышла.
Похороны я помню как в тумане. Поскольку у нас не было родственников в стране, провожающих было немного. Несколько моих подруг, несколько товарищей Иосифа, несколько жильцов дома.
Семь траурных дней мы провели в доме Иосифа. В числе посетителей была большая часть моих коллег по работе, включая обоих «комиссаров». Пришли люди, которые еще помнили папу. У мамы в последние годы не оставалось общественных связей.
Меня удивило поведение Иосифа: несмотря на то, что старческое слабоумие мамы ужасно раздражало его и он разговаривал с ней в последнее время в основном криками, теперь он казался сломленным. Смерть мамы почему-то приблизила его к религии. Он надел на голову черную ермолку, сидел над книгой ТАНАХа, читал псалмы, пытаясь понять трудные тексты.
Я потеряла мать, но нашла брата. Как я уже упоминала, наши отношения брата и сестры всегда улучшались, когда мама не стояла между нами. Так было в Риге, так было и теперь, после кончины мамы. Вместе с ней исчез культ его личности, его положение принца. Остался человек, не такой уж сильный и авторитетный, каким я считала его в детстве.
Мы разговаривали о вопросах жизни и смерти, об ужасе исчезновения человека, как будто его никогда не было. Он признался, что окончательное исчезновение страшит его. Всю жизнь, по его словам, он мечтал прийти к важному научному достижению, которое увековечило бы его имя. Я сказала ему, что в точности по той же причине всю жизнь мечтала написать книгу, которая будет напоминать обо мне. «Как, и ты думала о таких вещах?» – воскликнул он. Это открытие его почему-то обрадовало.
В вопросах политики наши взгляды были противоположны. Он недоумевал, как я могу верить в возможность мира с арабами. Мы согласились не соглашаться.
Я простила ему в душе историю с завещанием – точнее говоря, почти простила. Все же в душе остался горький осадок. Мне кажется, что я начала понимать его побуждения: он очень больной и очень напуганный человек. Вероятно, ему казалось, что деньги каким-то образом гарантируют ему безопасность. Он признался, что всегда завидовал мне, несмотря на его привилегированное положение в семье и удачную карьеру, так как видел во мне здорового человека, лучше умеющего приспосабливаться к жизни. Ему казалось, что мне все достается легко, он же вынужден тяжело трудиться. Это, может быть, было верно для периода нашей учебы в школе и в институте: он действительно корпел над книгами, а я наслаждалась учебой. В Израиле мы как будто поменялись ролями. Он все получил от мамы, да и зарабатывал в несколько раз больше меня, в то время как я разрывалась между двумя работами и домашними делами.
В праздники мы собирались в его доме и сидели за большим столом – я со своими детьми и он с женой, дочерью, зятем и внуками. После долгих лет одиночества появилась расширенная семья. К сожалению, это продолжалось недолго.
В стране в те годы все кипело, как в растревоженном улье. Правительства создавались и падали через год-два. Первое правительство национального единства, правительство ротации между Пересом и Шамиром, созданное в 1984 году на основе полного паритета между правым и левым блоками, сумело положить конец инфляции благодаря совместным действиям Шимона Переса, главы правительства, и покойного Ицхака Модаи, министра финансов от Ликуда. Вместе они осуществили экономическую реформу, смелую и жесткую, главными элементами которой были сокращение зарплаты и повышение цен. После этого правительства к власти пришло второе правительство единства во главе с Ицхаком Шамиром, партия которого, Ликуд, получила на выборах на один мандат больше Маараха, блока партии Труда и партии левых социалистов МАПАМ.
После этого правительства к власти пришло другое, состоявшее только из правых и религиозных партий и опиравшееся на коалицию из 63 мандатов. Этот состав продержался только два года ввиду внутренней борьбы в коалиции и сильного американского давления в сторону уступок и компромиссов, на которые правительство такого состава не могло пойти. Отношения между Израилем и США резко ухудшились.
Даже это правительство, противостоявшее всякому политическому сдвигу, как скала, было «слишком компромиссным» для маленьких крайне правых партий Тхия[23] и Моледет[24]. Обе эти фракции вышли из коалиции, и правительство потеряло большинство в кнессете. На следующих выборах, в 1992 году, победила партия Труда во главе с Ицхаком Рабином, одержавшим победу над Пересом на внутрипартийных выборах. Люди умеренного лагеря видели в этом осуществление мечты.
Было что-то свежее и задорное в предвыборном лозунге партии Труда: «Израиль ждет Рабина». Этот лозунг напоминал людям о победе в Шестидневной войне, во время которой Рабин был начальником генерального штаба. Тогда популярной была песенка с такой строкой: «Насер ждет Рабина». Накануне этих выборов партия Труда расформировала блок Маарах, выступала отдельно от партии МАПАМ и получила 44 мандата. МАПАМ объединилась с партией РАЦ, движением в защиту прав гражданина во главе с Шуламит Алони, и родившаяся в результате этого новая партия МЕРЕЦ получила 12 мандатов.
Несмотря на это достижение умеренного лагеря, Рабину трудно было сколотить коалиционное большинство: у партии Труда не было «естественных союзников» в виде нескольких маленьких партий и осколков партий. Только одна религиозная партия – ШАС, которая была новичком на арене и получила шесть мандатов, – согласилась войти в коалицию с партией Труда и МЕРЕЦ, и благодаря этому получилось минимальное коалиционное большинство из 62 депутатов.
В первые месяцы пребывания этого правительства у власти не было никаких изменений, и я была довольно-таки разочарована. Я уже упоминала о том, что сердилась на это правительство за то, что оно не изменяет политику абсорбции. Я уже начала думать, что нет никакой разницы между правыми и левыми: и те, и другие проводят политику выживания.
Почти год прошел без происшествий – и затем произошел «большой взрыв». Все смешалось в нашем политическом доме. Понятия, из которых слагался национальный консенсус, потеряли свою силу. Новости сыпались на головы граждан с такой быстротой, что их не успевали переваривать.
Что же произошло? Перед ошеломленным народом была раскрыта тайна «процесса Осло» – процесса переговоров с ООП о политическом соглашении. Переговоры были рассекречены только после того, как стороны договорились об основных пунктах будущего соглашения. Первое соглашение между Израилем и ООП, считавшееся промежуточным, было подписано в Вашингтоне 13 сентября 1993 года, а за ним последовало новое соглашение, подписанное Ицхаком Рабином и Ясером Арафатом 28 сентября 1995 года, тоже в Вашингтоне, в присутствии многочисленных глав государств, поддерживавших этот процесс, в том числе короля Иордании Хусейна.
Все началось как в шпионских романах. Смелая группа политиков и интеллектуалов, во главе с Йоси Бейлином и при поощрении министра иностранных дел Переса, под строжайшей завесой секретности встретилась с людьми руководства ООП в столице Норвегии Осло и начала с ними беседы о политическом урегулировании. До сих пор нет единого мнения по вопросу, был ли глава правительства Рабин в курсе с самого начала или был поставлен Пересом перед свершившимся фактом после того, как стороны пришли к договоренности по принципиальным вопросам.
Чтобы оценить силу потрясения, напомню, что до тех бурных дней отношение к ООП было приблизительно таким же, как в наши дни к организации «Аль-Каида». Контакты с людьми ООП были запрещены по закону. Эзер Вейцман едва не был выброшен из правительства Шамира за встречу с мелкими аппаратчиками ООП, а «мореплаватель мира» Эйби Натан был отдан под суд и два раза сидел в тюрьме за встречи с людьми из руководства ООП. Партия Труда в своей предвыборной платформе не отмежевалась от этого запрета. И вдруг – тайные встречи и переговоры! Для израильтян это звучало как отступничество от всего, во что они привыкли верить.
Ознакомительная версия.
