Йенс Йенсен
Они пришли с юга
Йене Йенсен, родившийся в 1930 году, вырос в типично пролетарской среде. По специальности он наборщик. В печати уже появлялись его рассказы, всегда посвященные теме классовой борьбы.
«Они пришли с юга…» — первая книга молодого датского писателя — вышла в свет весной 1963 года. Это повесть о пяти страшных годах германской оккупации Дании — с 9 апреля 1940 по 5 мая 1945 года. Рассказ начинается с того дня, когда германские самолеты впервые с ревом проносятся над тихим ютландским городком, и завершается периодом капитуляции гитлеровских войск. В центре повествования рабочая семья, живущая в одном из старых кварталов города. Автору удалось нарисовать правдивые образы всех членов семьи, их друзей, соседей и земляков.
В своем интервью газете «Ланд ог фольк» сам автор повести рассказал, что побудило его спустя 18 лет после освобождения Дании — вернуться к теме войны и Сопротивления.
«Дело в том, — пояснил писатель, — что официальная Дания замалчивает подвиг датских патриотов в борьбе против фашистских угнетателей. Поэтому многие молодые датчане, выросшие после войны, не имеют ясного представления ни о ведущей роли датских коммунистов в организации датского Сопротивления, ни о решающей роли Советской Армии в разгроме гитлеровской Германии». Осуждая участие Дании в так называемом «едином германо-датском командовании» и планы включения страны в общеевропейский рынок, Йене Йенсен указывает, что подобная политика международного капитала, жертвой которой становится его родина, открывает путь для возвращения фашизма.
«Именно сейчас необходимо освежить в памяти события оккупационных лет и вновь пробудить дух, которым были пропитаны те годы… Период освободительной борьбы — самый волнующий и доблестный период в истории нашего народа, нашего рабочего класса и коммунистической партии. Невозможно писать об освободительной борьбе, не упоминая об огромном вкладе, который внесли в эту борьбу коммунисты… Вот почему коммунистам отводится в романе важная роль».
Повесть «Они пришли с юга…» была хорошо встречена прогрессивной общественностью страны. Исключительно тепло отозвался об этой книге известный датский писатель Ханс Шерфиг: «Что бы ни написал позднее Йене Йенсен, — воскликнул Шерфиг, — его первая книга навсегда займет свое место в датской литературе».
Городок лежит на берегу речки. Впрочем, речка эта такая широкая, длинная и течение в ней такое бурное, что она по праву может зваться не речкой, а самой настоящей рекой.
Лежит городок в живописной, холмистой местности, и река струится по ней, минуя поля и леса, луга и вересковые пустоши.
Если идти к реке с юга, городок, лежащий на склоне холма, виден как на ладони со своими красновато-коричневыми черепичными крышами и церковными шпилями. По окраинам торчат длинные заводские трубы, а на самой вершине холма разросся лиственный лес, венчающий городок защитным зеленым убором. Городок так мал, что все жители знают друг друга в лицо, но так велик, что не все знают друг друга по имени. Живут в городке ютландцы, они неторопливы, сдержанны и уважают пословицу: «Кто о чем, а мы о своем». Их трудно вывести из терпения, они любят поспать и не любят много раздумывать. Им свойственны те же достоинства и недостатки, что и всем остальным датчанам.
Наша книга повествует об этих людях — об их страхах и сомнениях, об их мужестве и решимости.
Повесть начинается ранним утром. Взошедшее солнце уже смотрится в зеркало реки. Крутые улочки городка пустынны. Жители спят — они спят крепко и безмятежно.
* * *
На окнах квартиры, где жили Карлсены, занавеси были задернуты, шторы спущены, и все-таки в комнату — она выходила на задний двор — проникал солнечный свет. Новый день просился в дом. В комнате спали пятеро и все двери были распахнуты настежь, а не то — духота, хоть топор вешай. Мебель в комнате была старая, ветхая и потому мрачноватая, пепельницы полны до краев, стол покрыт клеенкой. В кухне — немытые с ужина чашки, в прихожей на крючках и вешалках пальто. Перед входной дверью — порожние бутылки из-под молока.
«Якоб Карлсен» — написано на двери. Можно было бы добавить: «Рабочий».
Карлсены спали крепко, и, проснувшись, удивились: в комнату ворвался гул тяжелых, низко летящих самолетов. Первой проснулась хозяйка. Она разбудила мужа. Говорила она шепотом — было очень рано, и сыновья могли еще поспать.
— Гм, что за черт? — удивился Якоб Карлсен и, вслушиваясь, приподнялся на локте — кровать затрещала под ним. Потом Якоб, хмурясь, встал с постели, подошел к окну и поднял штору. Комната наполнилась светом. Якоб был широкоплеч, хотя долгие годы работы уже согнули его спину и седеющие волосы чуть поредели. В правильных, грубоватых чертах Карлсена чувствовался характер. Щеки заросли однодневной щетиной — он брился только два раза в неделю. На руке красовалась татуировка — женская голова, а под ней три красные розы. Это была память о попойке в Южной Америке, когда Якоб плавал матросом, — впоследствии он сам был не рад этому украшению.
Жена Якоба, Карен, тоже встала с постели, сунула ноги в домашние туфли, оправила рубашку и, щурясь от света, подошла к окну, распахнутому Якобом. Комната содрогнулась от грохота, и тут уж проснулись два старших сына, Лаус и Вагн. Они обалдело соскочили с кроватей, протирая сонные глаза.
— Что случилось? — сердито буркнул Лаус. Никто ему не ответил.
Наконец проснулся и самый младший брат — Мартин; его рыжий хохолок вынырнул из-под перины, под которой Мартин спал, накрывшись с головой. Мартин увидел неприбранные пустые постели, услышал шум и смекнул, что он-то его и разбудил. «Так ведь это же самолеты!» Сердце подростка радостно екнуло в предвкушении необыкновенного зрелища. Он сбросил перину и босиком помчался к окну. Возле распахнутого окна стояли отец и оба брата. Лаус взгромоздился на стул.
— Ой, пустите, я тоже хочу посмотреть, — взмолился Мартин, проталкиваясь к оконной раме. Вагн слегка отодвинулся.
В небе было темно от самолетов: они появлялись со всех сторон, сосчитать их было невозможно.
— Отец, смотри, сколько их! Я и не знал, что у нас так много самолетов! — в восторге кричал Мартин.
— У них на крыльях крест, — усмехнувшись, сказал Вагн.
— Гляди, а вот целых три зараз! Черт побери, как они низко летят! — крикнул Лаус.
— Так это, выходит, немцы, — разочарованно протянул Мартин.
Во дворе все окна были открыты, и у каждого стояли люди, многие в одном белье. Соседи надсаживали глотки, пытаясь перекричать гул самолетов.
— Чего им здесь надо? — удивлялись они.
Одно движение рычага — и на город обрушатся бомбы. Дома взлетят на воздух, люди погибнут под развалинами. Но жители городка были люди миролюбивые и считали, что им бояться нечего. Почти сто лет датчане не знали войны, где им было помнить, какие преступления и какую разруху влечет она за собой. Они считали — война сама по себе, датчане сами по себе.
Карен готовила мужчинам завтрак, на газу грелся кофейник. Она поставила на стол чашки.
— Одевайтесь-ка поживее, — сказала Карен сыновьям. — Уже поздно, слышите?
Мужчины затворили окно и, наскоро одевшись, стали умываться, подгоняя друг друга.
— Ужас какой, неужто будет война? — сказала Карен.
— Ну, погоди еще, — отозвался Якоб.
— А можно мне сегодня не ходить в школу? — спросил Мартин. Он решил, что утреннее происшествие не менее уважительная причина для прогула, чем насморк или день рожденья короля.
— С какой это стати? — возразила мать.
Они сели пить кофе. Время от времени Карен одергивала Мартина:
— Перестань чавкать, посиди хоть минутку спокойно! — говорила она.
Лаус ел больше всех, но справился раньше всех и ушел на работу. Над городом по-прежнему летали самолеты.
Остальные члены семьи не прочь были еще постоять у окна, но Карен то и дело поглядывала на стенные часы и торопила сыновей — хуже нет, когда человек привыкнет опаздывать. Делу — время, потехе — час.
Мартин окунул голову в таз, вытерся и стал так энергично расчесывать свои рыжие вихры, что брызги летели во все стороны.
Вагн облачился в пиджачную пару и долго вертелся перед зеркалом; почистился, навел блеск на ботинки. Вагн часто смотрелся в зеркало — недаром он слыл франтом. Одна рука у него была парализована и одно плечо немного выше другого. Но зато у него было красивое лицо и кудрявые черные волосы.
Мартин получил от матери пять эре на бутылку молока и наставление идти в школу, не зевая по сторонам, чтобы не опоздать на уроки.
* * *
На главной улице было людно; жители, сгрудившись кучками, смотрели, как летят самолеты. На одних прохожих — рабочие спецовки, на других — пижамы и домашние туфли. Кое-кто в подтяжках — не успели надеть пиджаки. Кто-то держит в руках пакет с теплыми булочками. Пожилой, хорошо одетый господин, остановившись, спросил:
