— Что, собственно говоря, происходит?
— Да вот немцы пытаются захватить страну, — ответили ему из толпы.
— Вот что! — сказал господин и спокойно прошествовал дальше.
Мужчины, проводив его взглядом, засмеялись. — «Тронутый», — решили они.
Вдруг раздался страшный гул. Из-за крыши дома на противоположной стороне улицы вынырнул громадный серебристый фюзеляж. Тень над дорогой, оглушительный грохот — и самолет исчез. Несколько кусков черепицы сорвалось с крыши и разбилось вдребезги. Мартин явственно увидел стеклянный нос самолета, и ему даже почудилось, что он разглядел силуэт человека с пулеметом. На секунду Мартина охватил страх, но его тут же отвлекли новые события.
Из-за угла с ревом выскочила городская полицейская машина и помчалась дальше по середине улицы. Когда она скрылась из глаз, прохожие отметили, что на полицейских были каски, а в машине пулеметы. Кто-то объяснил, что один из немецких самолетов приземлился на полигоне неподалеку от города и полиция отправилась туда, чтобы арестовать летчика. Вот, стало быть, в чем дело, сообразил Мартин. Летать по воздуху немцам разрешается, но если они приземлятся, их берут в плен! У, Мартина отлегло от души.
* * *
На школьном дворе царило большое оживление: день выдался из ряда вон выходящий, каждому было что рассказать товарищам, и всем не терпелось обменяться впечатлениями. Над школьным двором по-прежнему с грохотом пролетали серебристо-серые машины, а дети бежали следом за ними и показывали на них пальцами — им еще не приходилось видеть самолеты так низко над землей. В городке считалось событием, когда, бывало, санитарный самолет, присланный за тяжелым больным, сядет где-нибудь в полях за чертой города — жители валом валили поглазеть на диковину вблизи. А все другие самолеты, пролетавшие над городком, держались на большой высоте и снизу казались совсем крохотными.
В классе, у кафедры, ребят поджидал старый Меллер. Это был коротенький толстый человек с блестящим лысым черепом, в золотом пенсне. На животе у него красовалась позолоченная цепочка от часов, а круглое лицо всегда сияло кротостью и добродушием.
Ученики хором прочитали ежедневную молитву, запели утренний псалом — все шло заведенным порядком. Только над городом гудели немецкие самолеты, и когда они пролетали над самой школой, дети, прервав пение на полуслове, мчались к окнам. Наконец с грехом пополам псалом дотянули до конца, и мальчики хотели было рассесться по местам, но Меллер знаком удержал их. Ученики застыли у своих парт, а Меллер спустился с кафедры и встал перед нею, сложив руки.
— Милосердный господь, — сказал он. — Сохрани нас от ужасов и опустошений войны и простри руку свою над нашими детьми! Аминь.
«Вот так так! — с удивлением подумал Мартин. — Неужто Меллер взаправду верит в бога?»
Один из мальчиков заплакал, он сказал, что ему страшно. Остальные посмотрели на него с удивлением: чего бояться?
К концу уроков Меллёр рассказал детям одну историю. Он не вычитал ее из книг, а слышал от своего отца. История была не выдуманная. Речь в ней шла об отступлении из Данневирке в 1864 году. Дело было ночью. Дорога обледенела. Колеса пушек буксовали, и солдатам пришлось снять шинели и расстилать их под колесами. Пушки ни за что не должны были попасть в руки немцам — оружие еще могло пригодиться в боях с врагом. Меллер рассказал, что солдаты плакали, когда им приказали оставить Данневирке и не разрешили биться насмерть.
Уф, от этих рассказов мороз подирал по коже!
* * *
Когда Мартин возвращался из школы, над городом сияло чистое синее небо. На стенах домов белели, листовки, в которых сообщалось, что немцы оккупировали страну и надо, мол, сохранять спокойствие и достоинство. Немцы, как видно, были еще в пути, они двигались с юга, из-за холмов на том берегу реки; никто не собирался преграждать им дорогу, и листовки запрещали это делать, потому что, дескать, немцы намерены защищать Данию.
Вскоре и Вагн вернулся из конторы, где работал учеником. Он сказал, что немцы вступят в город в четыре часа, у них пушки и громадные гусеничные танки, и он пойдет смотреть на них. Мартину разрешили пойти с братом.
— Только держитесь вместе, — наказывала Карен. Какие-то мальчишки на улице стали задирать Вагна, потому что он был щегольски одет и у него была сухая рука.
— Запустить в них, что ли, камнем? — предложил Мартин. — Только их много, и там есть большие парни…
— Не стоит связываться, — сказал Вагн.
Мартин все-таки повернулся и крикнул: «Болваны!» Но после этого братьям пришлось пуститься наутек.
Немцы уже вошли в город, они запрудили всю портовую площадь. Целыми колоннами выстроились огромные грузовики, колеса которых приходились Мартину выше головы, бесчисленные пушки разинули жерла, ружья были составлены в козлы. На площади орали громкоговорители, солдаты отдыхали, чистили ружья или заигрывали с немногочисленными девушками, которые вышли им навстречу. Они обменивались шутками и громко гоготали. Мартину странно было слышать их речь, но Вагн понимал по-немецки. Над полевой кухней клубился белый пар, пахло съестным. На солдатах были зеленые мундиры и каски, непохожие на те, к которым привык глаз, а сапоги подбиты крупными железными гвоздями.
— У них зеленая форма, чтобы легче было маскироваться в лесу и в поле, — объяснил Вагн.
— А что, если подбросить им яду в котел? — предложил Мартин.
— Ты что, спятил? — сказал Вагн.
Гусеничных танков на площади не было.
* * *
Вернувшись вечером с работы, Якоб и Лаус принесли с собой рулоны черной бумаги, которой завесили окна; лампы тоже затенили абажурами из черной бумаги, а в патроны ввинтили синие лампочки. Ни один луч света не должен проникать наружу. Стоит английским летчикам заметить маленькую щелку, и они сбросят бомбы.
— Что за ерунда, — сказала Карен. — И кто все это выдумал?
— Немцы, — ответил Якоб.
Лаус принес ворох новостей. Он рассказал, что на границе погибло много датских солдат. Но за каждого убитого датчане уложили по сотне немцев.
— Кабы мы все вчера вступили в бой, — сказал Лаус, — сегодня в живых не осталось бы ни одного немца.
— Слава богу, что обошлось без этого, — заметила Карен, вытирая руки о передник.
— Как знать, быть может, худшее еще впереди, — сказал Якоб.
— Отец, мы что ж, взаправду воюем с Германией? — спросил Мартин.
— Кто его знает, — ответил Якоб.
— Вот ведь напасть, — сказала со вздохом Карен и стала складывать выстиранное белье. У нее были спокойные, неторопливые движения.
— Отец, кто же теперь наш заклятый враг, шведы или немцы? — спросил Мартин.
— Гм, одни других стоят, — ответил с улыбкой Якоб.
Раздеваясь и умываясь, Мартин внимательно прислушивался к тому, что рассказывал Лаус.
— Датчане — лучшие солдаты в мире, — заявил старший брат.
— Еще бы, — гордо поддержал Мартин. — Сотня немцев еле-еле одолеет одного датчанина, да и то немцам надо съесть побольше каши, иначе им несдобровать.
Лаус, голый до пояса, разглядывал себя в зеркале. Он был ладно скроен, скоро и ему идти в солдаты.
— А после датчан кто самый сильный? — спросил Мартин.
— Американцы, конечно, — сказал Лаус.
— Думаешь, они могут побить немцев?
— Побить немцев? Еще бы! Вот увидишь, не пройдет и двух дней — война кончится. У американцев столько самолетов, что они запросто могут устроить солнечное затмение.
— Так чего ж они не устраивают? — спросил Мартин.
— Да вот весь мир ждет, чтобы они начали… Гляди, какие мускулы, — похвастал Лаус, медленно сгибая руки и поворачиваясь перед зеркалом. — Черт побери, точно стальные тросы. Говори, братишка, может, кто тебя обидел, я его проучу, видишь, я в хорошей форме, — добавил он с готовностью. Но Мартин не мог припомнить ни одного обидчика.
— А отец все-таки сильнее тебя, — сказал он.
Пока Якоб умывался, Мартин стоял у кухонной раковины и следил, чтобы у отца не осталось мыла за ушами. На руках отца играли сильные, закаленные мускулы. Под кожей, точно толстые змеи, тянулись жилы. С Якобом даже Лаусу нечего было тягаться.
— А кто самые плохие солдаты в мире? — спросил Мартин.
— Да на что тебе? — удивился Якоб.
— Русские, — объявил Лаус. — Они не умеют воевать. Лаус собрался уходить, он каждый вечер шатался по улицам. Карен это было очень не по душе.
Поздно вечером Якоб, Вагн и Мартин вышли во двор, чтобы проверить свои окна. Ни щелочки света. Весь город погрузился во мрак, стал черным и чужим.
Странный это был день, он принес датчанам большие перемены.
Опять потянулись будни, только в городке теперь были иностранные солдаты в зеленых мундирах. Они заполнили рестораны, театры и тротуары. Они жадно скупали всякую всячину в магазинах. Их машины на громадной скорости мчались по шоссе, а сами они рядами и колоннами с пением маршировали по улицам.
