Александр Чуксин - Однополчане

Над летным полем блеснул свет ракеты и, не долетая до земли, погас: учебная тревога окончилась. Из ворот аэродрома вышли три летчика.

На окраине авиационного городка они остановились. Повеял легкий ветерок, запахло липой. На небо выплывало яркое июньское солнце, пронизывая лучами стройные березки. Там, за березками, на холме, раскинулся небольшой, красивый город с ровными, широкими улицами.

— Устал я, други, — снимая фуражку, проговорил Дружинин.

— Еще бы, — откликнулся Колосков. — Досталось нам. И зачем только нужно было таскать по аэродрому самолеты, завтра же выходной день. Да еще с полным снаряжением. Всё тревоги, тревоги… Словно к войне готовимся. А кто посмеет напасть на нас?

— Молод ты еще, Яша. И беззаботность твоя от молодости. Не посмеют напасть, говоришь? А если… Ко всему надо быть готовым. И потом — чем объяснить частые залеты немецких самолетов на нашу территорию? Не приходило тебе в голову, что это неспроста? Фашисты на все способны и тем более на подлый неожиданный удар в спину, — Дружинин достал портсигар, закурил.

Колосков задумчиво смотрел вдаль.

— Эх, Гриша, денек будет на зависть. В такие вот дни только в хорошее и верится, о хорошем думается… А ты, Константинов, как считаешь?

Тот повернулся к товарищам, полные яркие губы его насмешливо дрогнули.

— Мир, война, солнце… Все о высоких материях толкуете. А у меня мысли попроще. Сапоги вот жмут, думаю, как бы скорей домой добраться. Ну, я пошел…

— Пойдем и мы, — сказал Дружинин. — Мне еще в штаб нужно, Бориса повидать.

— Разве Банников не уехал домой? — удивился Колосков. — Я к ним собирался. Сегодня в Доме Красной Армии вечер, думал пригласить.

— В штаб вызвали Бориса. Интересно, зачем.

— Прочитать мораль, испортить выходной день, — усмехнулся Колосков.

— Нет, тут дело посерьезней. Борис в разведку летал, — проговорил Дружинин. — Я на старте был, слышал, как он докладывал помощнику начальника штаба, что немецкие танки у самой границы стоят и войск тьма-тьмущая. А майор в ответ: «Ну и что ж? У немцев маневры. Не будьте паникером». А на мой взгляд, неправ майор. Неспроста немцы эти маневры у нашей границы затеяли… А вот и Борис, легок на помине.

Колосков оглянулся. От штаба к ним шел высокого роста, лобастый, с открытым обветренным лицом штурман. Он был в синем комбинезоне, туго подпоясанном широким, блестящим ремнем. Борис подошел, поздоровался.

— Почему задержался? — спросил Яков.

— Дела, Яша, — Банников не спеша снял с головы летный шлем, скомкал его в руке. — О результатах разведки докладывал. Отругали меня, что к границе отклонился. И сам не пойму, как это получилось… Летчика подвел.

— Ну, с кем не бывает, — махнул рукой Колосков.

— Понимаешь, Гриша, там войск немецких — все дороги забиты. Не к добру это…

— А у нас?

— У нас все спокойно. На аэродромах зачехлены самолеты, кое-где люди около машин… Ладно, друзья. Сегодня на земле — мир. И дел мирных у нас по горло. Просьба у меня к тебе, Яша: зайди завтра к нам пораньше. Поможешь погрузить вещи. Квартиру нам отдельную дают. Недалеко от театра.

— Вот здорово! — воскликнул Яков.

— А квартирка — красота! Комнаты просторные, два балкона… Так ты, Яша, пораньше заходи. Хочется завтра же и новоселье отметить, полы новые обмыть, чтоб не трещали. А кроме того, сынишке моему год исполняется. Так что два события отметим. Ты, Гриша, конечно, будешь? Чугунов с женой обещал придти, техник Исаев, повеселимся на славу.

В четыре часа утра Колоскова разбудил резкий звук сирены.

Летчик быстро оделся, выскочил из комнаты. По аллеям уже бежали летчики и техники.

— Яша, немцы перешли границу! — на ходу крикнул Дружинин. В руках у него был летный шлем и небольшой чемоданчик.

— Шутишь, Гриша! — не поверил Колосков.

— Какие, к черту, шутки! Фашистские самолеты бомбили Минск… Началась война.

Самолеты были готовы к вылету по боевой тревоге. Полк спешно направлялся на запад — оттуда двигался враг.

После получения задания на первый боевой вылет командир полка подполковник Зорин подошел к самолету Колоскова.

— Взлетайте вторым. Будьте внимательны! — и спросил осторожно: — Сколько самостоятельных полетов успели сделать?

— Три, товарищ полковник.

— Да, вашему выпуску не повезло, не пришлось освоить новую материальную часть, — задумчиво проговорил командир. Помолчав, пытливо взглянул на летчика: — В строю сумеете держаться?

— Удержусь, — твердо ответил Колосков.

— Запускай моторы! — донеслась команда. Колосков поднялся в кабину.

…Мирная земля лежала под крылом самолета. Легкий туман плавал в низинах, кустарники по склонам оврагов облиты были блестящей росой. Вдали синели перелески, озаренные первыми утренними лучами солнца. Внизу, извиваясь голубой лентой, текла река, чуть в стороне серебрились цементные полосы взлетных дорожек соседнего аэродрома. На этой мирной земле Яков Колосков должен был нести военную службу. С этой земли он поднялся в свой первый воздушный бой. Эту землю и тех, кто остался там внизу, он должен защищать. Яков Колосков летел в свой первый бой и не испытывал страха. Только ненависть. Только гнев.

— Перелетаем границу, — прозвучал в наушниках голос штурмана. — Через час цель.

В пыльном облаке мчатся по шоссе танки, бронемашины, артиллерия. Зловещая бронированная колонна выползает из-за леса, и кажется, нет ей конца и краю. Колонна ползет к границе. За ней — Родина, утренняя, спокойная, мирная.

Следя за ведущим, Яков резко повернул свой самолет. Сбросил бомбы.

Там, внизу, колонна приостановила свое движение. С высоты машины кажутся небольшими спичечными коробками, готовыми вспыхнуть от первого выстрела.

— Борис, наблюдай за воздухом, — хрипло говорит Колосков, и облизывает сухие губы.

— Гляжу в оба, — доносится приглушенный голос. А в небе — тишина. Не рвутся зенитные снаряды, не видно ни одного немецкого истребителя.

«Не ждали, — усмехнулся Яков. — Врасплох надеялись застать. Не вышло».

Последовала команда лечь на обратный курс. Яков удивился: уже? Не таким представлял он свой первый боевой вылет. Что ж это за вылет без жаркой схватки с врагом? Но приказ есть приказ. Надо возвращаться.

На аэродроме Колоскова встретил Дружинин.

— Ну как, что там? — жадно спрашивал он. — Жарко было? Цел?

— Как видишь, — вяло ответил Колосков. — Ни царапинки. Задание в общем выполнили.

— А чего кислый? Эх ты, молодо-зелено. Подвиги тебе подавай… Это же здорово, что ни царапинки. А боев, боев у нас, ох, сколько еще впереди… Иди, друг, отдыхай. На твоем самолете я полечу. Таков приказ.

Все время, пока Дружинин был в воздухе, Яков бродил по аэродрому, не находя себе места. Томила тревога за друга. Куда легче самому подняться в небо, навстречу опасности, бою, чем остаться на земле и мучиться неизвестностью — что там, все ли благополучно.

И не только тревога о Дружинине, о товарищах, улетевших на задание, мучила Колоскова. Нелегко было смириться с мыслью, что враг уже перешел нашу границу, что наша армия, в непобедимость которой Яков верил, вынуждена отступать. Где-то по его, Колоскова, родной земле уже ходит враг, где-то полыхает эта земля пожарами. Уже овдовели жены солдат, уже осиротели дети солдат. А шел только первый день войны.

Нет, к черту! Он должен как можно меньше оставаться на земле. Летать! Летать! Схватиться с врагом. Остановить! Остановить!

Он сейчас же пойдет к Зорину. Попросится в воздух. Командир не должен отказать ему…

Колосков решительно направился было к штабу, но вдруг остановился: над лесом, низко, почти касаясь верхушек деревьев, шел самолет. Нет сомнений, это машина Григория. Бомбардировщик снижается, идет на посадку. Почему он так странно приземляется? Пробежал несколько метров, потом накренился на крыло, круто развернулся и лег на фюзеляж. Мотор резко кашлянул и заглох. Прошло несколько секунд. Из кабины никто не показывался. Колосков побежал к самолету. Со всех сторон спешили техники. Яков быстро взобрался на плоскость. Дружинин сидел в кабине, глаза его были закрыты, голова неестественно запрокинута. Левая рука лежала на секторах газа. Штурвал взят на себя. Пол кабины залит кровью.

— Григорий! Гриша! Дружинин! — Яков потряс друга за плечи. И вдруг над аэродромом возник воющий гул моторов. Яков взглянул вверх. Высоко в небе сомкнутым строем летело восемнадцать «юнкерсов-87».