Владимир Соколов
РОДИНОЙ ПРИЗВАННЫЕ
Повесть
Рецензенты — Антохин Н. Н., Горшков А. П., Дандыкин Т. К., Новолянкин В. С., Ямшанов Б. А.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Около полуночи 22 сентября 1941 года молодой лейтенант Советской Армии Константин Поворов подошел к родной своей деревушке Бельской, затерявшейся в овражистых полях на севере брянского края. Он долго копался под старым ометом соломы, пока не спрятал оружие. У соседей скрипнула калитка. Поворов уже выяснил, что один из соседей поставлен старостой. Вспомнил, что с ним их семья жила недружно. Костя обождал нетерпеливо несколько минут, посасывая потухший окурок, порой переводя взгляд на темневший вблизи свой дом. Засовывая в рукав листовку-пропуск (это на случай облавы), он далеко отбросил окурок и пошел, прихрамывая. Обошел сарай, поднялся на крыльцо, еще послушал и нажал осторожно на дверь — она оказалась незапертой. Очутившись в темных сенях, придержал дыхание — в хате разговаривали, явственно слышались мужские голоса. Приложив ухо к двери, различил: разговаривали вполголоса отец и дядя. На улице чмокали по грязи шаги человека и лошади. «Ага, кто-то ведет коня».
Шарящие пальцы Константина наткнулись на ручку; постучал тихо и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
— Костя?.. Мать, это Костя, — воскликнул отец, бросая на лавку старую шинельку, из которой он шил детский пиджак.
— Костя!.. Боже мой! Сынок!.. — с жалобным криком пошла ему навстречу мать.
Обняв сына, тихо заплакала: от него пахло сырой землей и кровью. Отец и дядя обняли его молча. Отец растерянно всматривался в осунувшееся, обросшее лицо с посиневшими обветренными губами.
— Господи!.. — засуетилась мать. — Раздевайся, Костенька. Снимай скорей эти тряпки. Вот счастье-то, жив!
Из чуланчика выбежали Миша и Ваня, повисли на шее брата.
— Я, Костенька, наплакалась, настрадалась… Двое вас на фронте, и ни одной весточки. Садись, Костенька, покушай. — Мать поставила на стол вместе с белыми пластинками сала огурцы, капусту, картошку. — Подкрепись, сынок…
Отец ходил по комнате, стучал костылем, дядя смотрел на племянника допрашивающим взглядом.
— Как, батя, жить будешь? — спросил Костя.
Отец сел на свое место, хотел было взять шитье, но вдруг бросил его на лавку.
— Как? Вот хвирму свою открою. Немцы частное дело восхваляют.
— Добре… — невнятно, с полным ртом, проговорил Костя. — Дядя — твой компаньон, акции свои в твою мастерскую внесет.
— Сынок! Ты не слушай старого, чудить стал. Теперь, говорит, мой дом — моя крепость.
— А что, мать! У бати фирма. Ну а я к немцам в полицию. Авось, в офицеры выйду, — с иронией в голосе сказал Костя. Глянул на отца, глаза у того потемнели, недобрыми стали. Отчужденно встретил взгляд Кости и дядя, а мать и братики словно бы испугались.
— В полицаи! — ужаснулся отец. — Люди проклянут, срам на всю семью.
— Костенька! Сердце мое ёкнуло, ноги подкашиваются, что ты говоришь? Родной мой, нешто ты рехнулся? Вон весь болявый. Сыночек мой! Лечить тебя надо. — И мать опять тихо заплакала, затенив платком лоб.
А Костя, склонив голову, долго и мучительно думал.
— Как же ты, комсомолец, да в полицию? — с болью в голосе прохрипел отец.
— Братуха, помолчи! Дай Косте успокоиться. Какой он… видишь, — вмешался дядя Василий.
Он подошел к свояченице, утер слезы с ее щек. Ласково так улыбнулся, ревниво глянул на брата. На скулах выступил румянец. Нравилась ему жена брата. Более того, любил он ее тайно и верно.
Костя сел на диванчик, где ему постелила мать, сжал кулаки меж колен. Потом свернул козью ножку и долго, жадно курил. Вся семья только к рассвету стала засыпать беспокойным сном. А через два дня, словно по уговору, пришел в дом Поворовых дядя Коля.
Глава вторая
Никишов Николай Артемьевич к началу войны был в летах, ему шел сорок второй год. Работал он колхозным агрономом, а когда пришли гитлеровцы, как бы затерялся среди колхозников. С виду незаметный, с добрым простеньким лицом, улыбчивый и открытый для людей, он часто появлялся в деревнях, прилегающих к Сеще и Дубровке. Никто из фрицев не обращал внимания на мастера, обслуживающего деревенский движок. Случалось, заходил он и в семью Поворовых. По душе ему была честная, работящая семья, воспитавшая двух командиров. Многие и фамилию Никишова позабыли, а величали по-деревенски просто — дядя Коля. Жил он в селе Коханово, расположенном невдалеке от Дубровки. Никто не знал, что коммунист Николай Никишов был оставлен райкомом партии в качестве разведчика партизанских отрядов. Уже в первые месяцы войны дядя Коля связался и с партизанами, и с армейской разведкой. Дядя Коля считал главной силой разведки связь с населением, с патриотами, готовыми на любые жертвы. Зона действия партизан определилась, а в соответствии с ней Никишов налаживал тесные связи. Он подобрал людей, действовавших в определенном направлении: сещенском, дубровском, рославльском, кричевском, клетнянском, григорьевском.
На каждом направлении Никишов поставил разведчиков из людей, хорошо знавших местность. В подпольную работу он вовлек целые семьи. Однако проникнуть на Сещенскую авиабазу ему пока не удалось.
На второй день после появления Константина Поворова в родном селе Никишов узнал об этом. Время для разведчика дороже всего на свете. Он все продумал и, придя в семью, где его уже знали, был принят как свой человек.
— Чуть было не забыл твою хату, — улыбнулся хитровато в ус дядя Коля, входя в дом. — Ехал-то я, весь думкой запутанный. Хватился, а кобыла моя уже мимо было махнула.
— Садись, Артемыч, гостем будешь. Рады свидеться. А тут и вдвойне рады.
За Костей побежал Мишка. И пока его не было, потолковали о том да о сем, чем деревня волнуется: о хлебе, о скоте, о топливе. Тут и Костя на порог.
Никишов встал, обнял его:
— Рад видеть тебя живым. Рад!
— Вон оно што… — протянул отец, удивленно переглянувшись с женой.
…А Поворов неторопливо вел рассказ о людях, с которыми он уже связался. Упомянул своего двоюродного брата из Яблони, Бориса Совекина, назвал врача Надю Митрачкову, учителя Андрея Кабанова. Недаром он, прежде чем прийти в родной дом, прятался по ригам да сараям. Оказалось, что и дядя Василий Северьянов уже в курсе. Лицо Якова посветлело. Увидев, что жизнь сына поднялась на его глазах в цене, ударил по своей деревянной ноге и даже прихлопнул ладонями, словно в пляс хотел пуститься.
— Вот это да!.. Ну и сынок!.. А как же полиция?
— Вот что, Яков, — сказал Никишов. — Костя должен пойти служить в полицию, и не куда-нибудь, а в авиагородок. Все у него будет на глазах.
— Не пойдет, — строго крикнул отец свое любимое словечко. Он употреблял его, когда с чем-нибудь категорически не соглашался. — Присяга, сын. Присяга! Она зовет тебя к своим.
— Нет, отец, пробиваться к своим чересчур рискованно. А что делать здесь, ответил нам Центральный Комитет партии.
— Это как же ответил? — усомнился Яков.
— А вот так. На, читай. — И сам начал: — «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всегда и везде».
— Ясно… Целая программа. Партия так повелела, и ты, Яков, не перечь, — сказал дядя Коля.
— Партии я верю… Но! В этой листовке сказано — уничтожать пособников врага, — все еще сопротивлялся старик.
— Много дел у нас, Яков. Очень много, — сказал Никишов. — Одних слухов, сплетен сколько! Люди не знают правды. Армии и партизанам нужны здесь, в тылу, свои глаза и уши. Как же ты, Яков, не веришь мне, что ль? Я ведь коммунист! Райком партии послал. Не один я. Много нас. Клетнянский райком в лесу.
