— Разрешите, — громко произнёс Бурцев. Наступило молчание, затем голова подняла глаза. Вместо глаз на Бурцева взглянули две щелки. На круглом лице появилась улыбка.
— Входи, коль засол.
— Майор Бурцев, прибыл для дальнейшего прохождения службы.
— Бурцев, говорис. — Голова стала подниматься, и перед Бурцевым стал во весь рост маленький круглый, как шар, подполковник. Затем он протянул руку поздороваться. После рукопожатия туловище снова скрылось.
— Садис, — с явным восточным акцентом сказал подполковник. Бурцев присел на край стула. Ким взял документы и повертел их в руках.
— Так, — начал он, — зенат?
— Жены нет, развёлся.
— Ну, тогда здес комдив не оставит. Понимаес, город болсой, блядки всякие, где тебя по тревоге искать, да есцо «ЦП» тут было.
Бурцев понял, что подполковник говорит о ЧП.
— Лейтенант застрелился, — продолжал Ким. Капитан, как ты, разведенный, зену его увёл, а тот, не выдерзал, пулю себе пустил в висок. Комдив приказал в этом гарнизоне дерзать только благонадёзных.
— И чем же я не благонадёжный?
— Ну, знаес, разведенка, узе цто-то ест.
— А может у меня не стоит. Или я выйду сейчас за ворота, найду первую попавшую и женюсь, поставлю штамп в удостоверении. Тогда я благонадёжный буду? Или может еще, по каким качествам вы оцениваете благонадежность?
— Ну, знаес, браток, это не ко мне. — Ким поднял указательный палец и показал на потолок. — Это к нему.
— К кому?
— Там, на втором этазе сидит, с ним и будес говорить. Кстати, он строптивых не переносит. Идем, все ему и сказыс.
Ким ловко выхватил красную папку с надписью «на доклад», туда вложил документы Бурцева и покатился как колобок из кабинета. Бурцев пошёл за ним. На втором этаже находился кабинет командира дивизии. У двери с надписью генерал Ковалев В.П. они остановились. Ким тихонько постучал, приоткрыв дверь, он не вошёл, а как бы проскользнул в щель приоткрытой двери.
Удивительные люди эти штабные офицеры. Они не разговаривают с начальником, а как бы ласково шепчут. Не подходят к нему строевым шагом, громко стуча каблуками, а как бы плывут, расшаркиваясь. Выходят из кабинета лицом к начальнику. Упаси Бог, показать генералу свою задницу. Усидеть в одном кабинете много лет при частой смене начальников — большое искусство. Сильно услужливых начальники, уходя на вышестоящие должности, забирают с собой. Многим удается выхлопотать себе службу за границей. Это является большим материальным подспорьем. Да и жить в Германии, или в Чехословакии гораздо приятнее, чем где-нибудь в Забайкалье или на Кушке, где кроме скорпионов и всех удобств на улице, больше ничего нет. В приоткрытой двери показалось лицо Кима.
— Входи, здёт.
Бурцев отчеканил строевым шагом, затем доложил. Генерал приподнялся и указал Бурцеву рукой на стул. Коротенький, такой же, как Ким, генерал вальяжно развалился в кресле, сквозь расстегнутый китель виднелось свисавшее брюхо. Он начал задавать вопросы. Все вопросы почему-то касались личной жизни Бурцева.
— Неужто мои знания совсем никого не интересуют, — подумал он. — Выходит, я проучился все эти годы в академии зря, только ради этой бумажки, именуемой дипломом. Никто даже не поинтересуется, что я закончил её почти с отличием, а мог бы и на отлично, если бы не это недоразумение с военным искусством. Я прекрасно изучил технику и вооружение, а их интересует, почему я развёлся. Благонадежный я или нет. Потенциально готов ли я совершить какую-нибудь мерзость. Совершу я «ЧП» или нет, остальное не интересует. Как любят выражаться командиры «говно не должно выползти наружу». Этот девиз, — думал Бурцев, — «удержание говна» внутри, окончательно развалит армию.
Задумавшись, он не услышал вопрос генерала. Наступила неприятная пауза.
— Ты о чем думаешь, майор? — рявкнул генерал.
— Думаю я, товарищ генерал, о том, что те знания, которые мне дала академия, в войсках никому не нужны. Был я в управлении кадров округа, сейчас вот у вас сижу, и никто не спросил: «майор, а что ты умеешь делать?» Всех интересует, почему я развёлся, и кто виноват. Никто не виноват. Мы оба виноваты. Все так и норовят порыться в чужом грязном белье, никого не интересует, с какими знаниями офицер идёт в армию. И думаю я, что армия с такими тенденциями обречена на развал.
— Ну, ты молод ещё, чтобы так судить об армии.
— Вы знаете, товарищ генерал, одна из первых статей устава гласит: «Все военнослужащие должны обращаться друг к другу на ВЫ». Сноски о том, что генералам разрешено нарушать эту статью, я не нашел.
Генерал не ожидал такого напора в корректном и спокойном тоне. Он побагровел, но в ответ сказать ничего не мог. Так он молча просидел несколько минут, затем перешел на спокойный тон.
— Вы больно умный, товарищ майор. Ким, в дальний гарнизон его, к Никольцеву, тот тоже шибко умный. Будет там вас два умных: командир полка и командир батальона. Соберем, Ким, полк вундеркиндеров.
— Так тоцьно, — расплылся в улыбке Ким.
Бурцев вышел из кабинета с огромным камнем на душе. И не потому, что его посылают в какой-то там дальний гарнизон. К этим захолустным дырам он давно привык. Судьба не баловала его. Ощущения тяжести были оттого, что рухнули все его надежды. Там, в академии, он думал, что это исключение, что после училища ему довелось служить в плохой дивизии, где нет дисциплины, нет учёбы, что кроме пьянки и ругани ничего путного нет. И вот сейчас до него доходит — это не исключение, а, как правило. Армия вся такая, и та дивизия, где он служил, ничем не хуже и не лучше других. А там, учась в академии, он наивно мечтал, что после окончания непременно попадёт служить в образцовую часть. Такой ему, по наивности, казалась вся армия. У него до сих пор стоял книжный образ офицера, достойного уважения, служившего в лучшей армии мира. Василий по-мальчишески мечтал, как будет служить в такой армии, где есть уважение между начальниками и подчинёнными, где всё подчинено уставу: быт, учёба, и он покажет себя, своё мастерство, где к нему будут относиться с достоинством и уважением. Он будет требовательным к себе и к солдатам, с ними он будет водить, стрелять, будет передавать им все свои знания, полученные в академии. И если случится лихая година, с ними он встанет на защиту своей Родины. А в этом кабинете его мечты рухнули. Правда, иллюзии стали уходить ещё в академии после стажировки, да и после рассказов сокурсников. Но его склонность идеализировать ему мешала прозреть. Даже в штабе округа, еще несколько часов назад, он себя успокаивал.
— Это же управление кадров округа, им-то какое дело до моих знаний. Но, непосредственно у командира дивизии, в общении с ним у Бурцева вдруг слетели шоры.
— Кому как не комдиву, случись что, придется быть с офицерами на передовой. От их умения воевать, зависит успех дивизии, и даже жизнь комдива. Неужели он думает отсидеться в глубоком бункере? Нет, он, наверное, ничего не думает, — пробормотал про себя Бурцев.
— Цто вы сказали? — спросил идущий рядом Ким.
— Так, мысли вслух.
— Вы сказали, цто кто-то ницего не думает.
— Я говорю, думаете ли вы, что может быть второй Сталинград?
— Ну, ты хватил, майор. Какой Сталинград, силисца-то какая стоит, кто посмеет.
— А вы думаете, в сорок первом не так думали? Всё кричали, будем бить врага на его территории, а пришлось до Волги отступать. Сталин во все концы директивы слал «не поддавайся на провокации». Видать и подумать, не смел, что на него войной пойдут. Всё хлебушек им слал. Гитлер уже города бомбил, а эшелоны с хлебом в Бресте на путях стояли. Так верил в дружбу. Все думали, что немец шутит. Так, для потехи, сто тридцать дивизий у границы собрал? Видать, тогда тоже были вот с такими мыслями, как у вас. Им не нужна Родина. Главное карьера, а Родина там, где заднице тепло. Вот и вы, пристроились тут. Город хороший, от столицы далеко, значит от большого начальства подальше. Граница тоже не близко, если чего, отсидимся. Расти можно, звёздочки на погоны лепить, а там, глядишь, повезет, и в столицу прорвёмся. Хорошая должность, хорошая квартира, хорошая дача, машина, да и любовница не помешает, что еще нужно современному офицеру-карьеристу. Примерно так Верещагину Абдула говорил.
Ким стоял с раскрытым ртом, он не мог вымолвить ни одного слова. Правду матку ему ещё никто так не резал. Он даже стал смотреть на Бурцева иначе.
— Смелый парень, я бы так не смог, — подумал он. — Может быть, у него есть кто-то наверху, кто тянет его, и видать больсой нацальник, если он с генералом так смело себя ведёт. Надо быть с ним на всякий слуцай осторознее.
Выдав предписание, Ким сам позвонил лично командиру полка, чтобы тот прислал машину за офицером. С Василием стал разговаривать вежливо, обращаясь, только на вы, рассказал, где находится столовая, и просил пару часов подождать, пока придет машина.
