— Все так и должно быть! — Прилепский вздернул голову, выказывая радость за своего старшего товарища.
«Один полководец, — размышлял Прилепский, — добивается успеха ценой больших потерь, другой — мудростью и хитростью, третий предпочитает досконально знать противника, до изнеможения тренировать людей еще до боя и, оберегая войска от лишних потерь, мучить себя расчетами, до крови сдирать кожу на коленях, ползая по «диспозиции на земле». Скорнякова он без колебаний отнес к третьей группе. Как знать, может, Анатолий Павлович и выше пойдет, есть такие предположения — в Москву его хотят забрать. А если останется на месте — тоже хорошо. Скольких начальников и уму-разуму наставит, и считать по-настоящему обяжет, и глубоко мыслить научит.
Однажды Вадим Прилепский после непрекращающихся стычек с Лисицыным решил зайти к Скорнякову и обо всем рассказать. Шел и думал, как поделиться с ним наболевшим, как рассказать о придирках Лисицына за каждую мелочь, нет сил оставаться спокойным, когда тебя, словно котенка, чуть ли не каждое дежурство тычат носом…
В кабинет вошел не без волнения. Скорняков сидел за столом, головы не поднял, тихо произнес:
— Садись, Вадим. — Он протянул руку; лицо осунувшееся, озабоченное. — Вот задача, Вадим, посоветуй, что делать. Вот представление к снятию комбата.
— За что?
— За дисциплину. Не тянет. Второе чепе в этом году. Видно, опустил руки. А когда-то хорошим офицером был. Да, согласен с выводом командира полка — надо понизить в должности. А у него, у этого комбата, — детей трое и мать парализована. Усек? Вот и сними такого с должности — рука подписать представление не поднимается! Знаю — надо командира поддержать. Но куда потом бывшего комбата девать? В гарнизон, куда кадровики прочат, нельзя — квартир свободных нет. А главное — трое детей и больная мать. Веришь, Вадим, голова от таких вводных раскалывается. А решать надо! — Скорняков поднялся и принялся нервно ходить по большому, устланному ковровой дорожкой кабинету. — Как все в жизни сложно. Или вот еще «дельце». Жена одного одаренного инженера-ракетчика написала в Москву письмо с требованием исключить из партии и уволить из армии ее мужа, подполковника. Послал в часть офицера для рассмотрения письма, попросил генерала Снежкова направить туда же политработника. Поработали в гарнизоне, побеседовали с обеими сторонами, вернулись и доложили. Что же выяснилось? Жена подполковника, как говорят, женщина с характером. Никогда и нигде не работала, детей у них нет и не будет. Мужик после неоднократных предложений взять ребенка из детского дома каждый раз получал отказ жены. Думал-думал, а потом взял да и влюбился в другую женщину. Бывает же такое, жизнь — сложная штука. Разумеется, дело запахло разводом. Тут-то она не одно ведро помоев вылила на мужа! Я не сторонник разводов, когда есть дети. Но когда любовь прошла, детей нет, ничего мужа и жену не связывает… Что ей отвечать теперь? Требует «крови» женщина! Или вот еще… А впрочем, хватит! Что же ты, Вадим, посоветуешь с комбатом? — И, не дождавшись ответа, взял представление, отложил его в сторону. — Сделаем-ка мы так. Попрошу члена Военного совета подобрать крепкого, молодого политработника в помощь комбату, вызовем комбата на Военный совет. Поговорим, строго предупредим, потребуем навести в батальоне порядок. Как думаешь, Вадим?
— Думаю, что все верно. Поймет человек, чего от него хотят. Мог же в прошлом хорошо работать.
— Ну, спасибо! Так-то вот, дружище и работаем: без четверти восемь люди уже хоккей по телевизору смотрят, а у меня, как видишь, полный стол бумаг. И конца им нет.
Прилепский бросил взгляд на заваленный папками, скоросшивателями, письмами стол и подумал: «Тяжко Анатолию Павловичу. Работы и забот хватает. Стоит ли еще и мне со своими передрягами усложнять ему обстановку? Может, все уляжется. Пожалуй, и в самом деле ему не до меня. В другой раз». С этой мыслью попрощался и вышел из кабинета. Работенка… Командиру полка трудно, а здесь еще труднее, да и ответственность не сравнимая…
… ЭВМ выдала результаты отражения налета «противника», количество учебно уничтоженных целей, расход ракет — все, что раньше, часто с запозданием, заносилось в толстые тетради учета.
Данные «Сапфира» вызвали у Скорнякова удовлетворение. Он увидел на табло идентичность расчетов его и машины, подтверждение правильности его решения. Что ж — с задачей справились все части, молча радовался Скорняков. Предварительные результаты неплохие. Теперь пусть начальники доложат. Коэффициент надежности предложений повысился, значит, и командующему чуток полегче решение вырабатывать. Хотя были а издержки: несколько перехватов на меньшем удалении.
Рядом с Седых, на своем АРМе, восседал полковник Беловол Леонид Дмитриевич. По сравнению с соседом он выглядел солиднее: плечи широко развернуты, крупная голова словно вросла в короткую массивную шею («долго занимался борьбой, оттого и голова ушла в шею», — оправдывался Беловол), кулак, похожий на утюг, покоился на столе, черные густые волосы спадали на крутой лоб. Обычно держался Беловол свободно, был остер на язык, позволял в разговорах «вольности» по отношению к начальству, не стеснялся, рассказывал анекдоты — ему все сходило с рук. К Лисицыну он шел без боязни — вместе бывали на рыбалке. Ему удавалось убедить его по самым трудным и спорным вопросам. Лисицын знал, что Беловол с новой ракетной техникой был на «ты», свободно «читал» функциональные схемы почти всех блоков. Видимо, все это и давало право Беловолу держаться с Лисицыным свободнее, чем остальным. Лисицын же в свою очередь часто поддерживал Беловола.
И только при Скорнякове Беловол не позволял себе ни фамильярности, ни лишнего слова, и даже наоборот — он подчеркнуто уважительно отдавал ему при встрече честь. В рапорте по итогам отражения налета любил щегольнуть техническими терминами, обилием цифр, среди которых особенно выделял число учебно уничтоженных целей. Скорнякова откровенно побаивался, считая, что тот относился к нему с предубеждением и не раз, по мнению Беловола, пытался придраться. Скорняков после обстоятельного знакомства с Беловолом и делами ракетных войск пришел к выводу, что начальник у зенитчиков по характеру труден, в обращении с подчиненными допускает подчас грубость, недостатков в службе хватает. Характер уже не исправить, а за все остальное надо браться основательно. Вспомнил, как однажды стал случайным свидетелем разговора Беловола с командиром полка, и улыбнулся. «На днях к тебе приедет командующий, будет знакомиться с полком. Так ты у дороги, сразу после поворота, поставишь шлагбаум или толкового майора. Чтоб тебе сигнал вовремя дали». Шлагбаум или толкового майора. Дела…
Беловол вскочил, привычно одернул китель, раскрыл пухлую рабочую тетрадь, бросил взгляд на электронное табло обобщенных данных и, оценив обстановку, громко начал:
— Зенитные ракетные части имели задачу… В зону ответственности ЗРВ входило… целей, из них учебно уничтожено…
Скорняков морщился, недовольно вертел головой: больно много отличных оценок, хоть пруд пруди «пятерками» да «четверками». И тот действовал по высшему баллу, и другой произвел успешные «пуски», и дивизионы вели огонь на предельных параметрах. Поехали — полетели… Не успели еще хорошенько разобраться, сличить маршруты полета целей, проанализировать результаты учебных стрельб, проверить точное время «пусков», а в колокола уже ударили. Неоправданный оптимизм! Конечно, и доброе слово не лишнее, и поощрение самых заслуженных, но все это тогда, когда будет завершен весь анализ боевых действий. Чего спешить с оценками? Эх, товарищ Беловол, привыкли быть в передовиках, поэтому и руки чешутся побыстрее донесение подготовить.
Говорил Скорняков спокойно, расхаживая вдоль столов, скупыми жестами подтверждая сказанное, стараясь, чтобы ракетный начальник прежде всего сам уяснил вред завышения оценки действий людей. Только ее величество объективность! Похвалил лишний раз — глядишь, человек успокоился. А в нашем деле крайне необходимы и увлеченность, и высочайшая ответственность, и неудовлетворенность. Сам-то начальник ракетных войск как специалист дело знает, а в обращении с людьми нередко допускает черствость, воспитанием подчиненных занимается мало, работой над собой пренебрегает. Спросил как-то Беловола о прочитанных им за последнее время книгах, так тот удивился. «Некогда. К полигону готовимся. Не до книг!» А без искусства, без литературы, без знания психологии современному руководителю трудно. Зашел как-то в дивизионе к командиру батареи на квартиру в воскресный день, а он спит. Жена руками разводит: ни в кино не вытащишь, ни на прогулку в лес.
— Мы с вами, Леонид Дмитриевич, виноваты! Может, мы да и другие руководители замкнулись в своем кругу, чересчур погружены в свои заботы, редко встречаемся с людьми? А ведь общение обогащает людей, совершенствует умственные способности, душу более человечной делает.
