— Больше не буду, папочка, не буду. Даже дуделку отдам, только почитай, — взмолился мальчик.
Сергей Петрович не смог отказать ему. Примостившись рядышком на диване и ласково прижавшись к отцу, Вадимка с восторгом слушал рассказ о подвиге красноармейца Спивака.
Ирина поднялась и ушла к Макаровым. Она знала, что при ребенке муж не допускает никаких споров.
В самом занимательном месте рассказа в дверь постучали, и появился Василий Николаевич Макаров. Он успел уже умыться, переодеться и немного отдохнуть.
Взглянув на раскрытый журнал, Макаров кивнул головой:
— Дочитывайте, а я пока посижу, покурю.
Крайнев кончил читать, отдал «Мурзилку» сыну и глазами показал ему на детскую. Мальчик уже скрылся за дверью, когда Сергей Петрович вспомнил:
— А дуделка где?
Вадимка долго возился в своей комнате, гремел какими-то железками, отыскивая тщательно спрятанную игрушку, и, наконец, появился, держа в руке запаянную с одного конца трубку с несколькими отверстиями.
Вытерев трубку платком, Крайнев поднес ее к губам, но как он ни дул, кроме шипения, ничего не получалось. И вдруг все трое услышали нарастающий гул. Макаров тревожно посмотрел в сторону завода.
— Наши, — успокоил его Крайнев, — с востока идут.
— Наши, наши! — подхватил Вадимка. — Немецкие — те воют вот так, — и мальчик, схватив трубку, мгновенно воспроизвел прерывистый звук немецких моторов, — а это наши…
Гул нарастал, давил на уши, казалось, что воздух стал осязаемым, тяжелым.
— Эх, туда бы с ними, на передний край! — с завистью сказал Сергей Петрович. — Не думал я, что командир взвода будет здесь отсиживаться.
— Мы и так на переднем крае и вовсе не отсиживаемся, — возразил ему Макаров.
Помолчали. Вадимка, спрятав в рукав трубку, юркнул в свою комнату.
— Что у вас с Ириной? — спросил Василий Николаевич. — Пришла чернее тучи. Жаловалась Елене, будто ты ее не отпускаешь.
— Союзницу ищет?
— По-видимому, да.
— Ну и как? Нашла?
— Нет, в Елене она, пожалуй, союзницу не найдет. Не получается у них дружба.
— У Ирины она вообще не получается, — вздохнул Крайнев.
Макаров насторожился. Они не виделись больше четырех лет, а встретившись, ни разу не поговорили по душам. Приняв цех, Крайнев целиком ушел в работу, а потом началась война.
— Не получается у нее дружба, — как бы про себя повторил Крайнев.
— Почему? — на этот раз не удержался от вопроса Макаров.
— Воспитали ее глупо. Девочкой она была очень красивой, способной, вот ей и внушили, что она исключительная, особенная, что жизнь у нее будет тоже особенная. Она стала искать легкого успеха. То живописью занималась, то музыкой, начинала и бросала, как только убеждалась, что даже при наличии таланта все это требует труда, а если вместо таланта одно тщеславие… Вот в Москву ее тянет, серенькими кажутся наши будни.
— Ты не пробовал перевестись в Москву?
— Что бы я там делал? — спросил Сергей Петрович. — Идти в аппарат — слишком рано. Видишь ли, Вася, в цехе инженер непрерывно учится, в наркомате же он должен учить других. А для этого надо, чтобы и он сам, и другие чувствовали, что знает больше других и больше умеет. Вот тогда можно и в аппарат. К тому же я до мозга костей цеховик. Пробовали меня переводить из цеха — скучать начинаю по стали, по людям, которые варят сталь. И мне легко работать с ними. В металлургии инженер больше работает с людьми, чем с агрегатами.
— Насколько я помню, — улыбнувшись, сказал Василий Николаевич, — нас с тобой в институте учили технологии, а не психологии. Мне кажется, ты не прав.
— Как же не прав?! — горячо возразил Сергей Петрович. — В этом цехе я за два месяца поднял производство, а до меня почти год план не выполнялся. Что я сделал? С печами еще ничего не успел, я работал только с людьми. А это в первую очередь обеспечивает успех.
Стенные часы мерно пробили девять. Крайнев поднялся с дивана, потушил свет, отдернул штору и долго смотрел в сторону завода.
— Опять Никитенко дает избыток газа в печь, — возмущенно сказал он и сейчас же позвонил диспетчеру цеха: — Уймите там Никитенко, снова у него на трубе факел.
— Ты думаешь, Вальский дела не знал, печей не знал? — продолжал Сергей Петрович, усаживаясь рядом с Макаровым. — Нет, он грамотный инженер, но он людей не знал, и люди знать его не хотели! Он ничьих советов не принимал, и ему ничего не советовали. Вот он и не справился с работой. Руководитель очень часто бывает силен именно своим умением советоваться. А теперь Вальский ежедневно ходит в цех, чаще, чем того требуют обязанности сотрудника техотдела, и я чувствую, не понимает он, что же, собственно, произошло. Внешне никаких перемен, а металла больше. Изменились только взаимоотношения между людьми, отношение к людям.
Телефонный звонок прервал их беседу.
Крайнев взял трубку и сразу же передал ее Макарову.
— Иду, — коротко ответил Макаров, выслушав телефонистку. — Дубенко просит меня быть на заводе и никуда не отлучаться, — сказал он, выходя из комнаты.
Поздно вечером Сенин, начальник транспортного цеха, а теперь уполномоченный наркома, вошел к директору и передал ему распоряжение остановить и демонтировать завод. Дубенко это показалось невероятным.
— Ты не в своем уме, — спокойно сказал он. — Об остановке завода нарком позвонил бы лично.
Директор привык относиться к Сенину как к своему подчиненному. Ему было странно, что начальник транспортного цеха передает своему директору приказание, да еще какое приказание!
— Нарком звонил вам, но связаться с заводом не смог, — объяснил Сенин. — Нашел меня в Сталино, приказал немедленно выехать сюда и передать вам его приказание.
— Завода останавливать я не буду, — сказал Дубенко.
Сенин поднялся со стула и посмотрел на директора испытующе и сурово. Потом резко повернулся к Макарову.
— Товарищ главный инженер, если директор не в состоянии понять сложившуюся обстановку, я возлагаю на вас обязанность выполнить приказ наркома.
Дубенко побледнел и встал, с грохотом отодвинув стул.
— Сядьте, товарищ Дубенко, — приказал Сенин, неспуская глаз с директора.
Под этим упорным взглядом широко расставленных немигающих глаз директор пришел в себя и потянулся за спичками, чтобы зажечь потухшую папиросу.
— Ответственность за промедление несете вы, — сказал Сенин, убедившись, что к директору вернулась способность рассуждать, и крупными шагами пошел к двери; у порога он остановился: — Через два часа я вернусь.
Ночью Сенин снова появился в кабинете директора. Вместе с ним пришел Гаевой. Они знали, что завод продолжает работать. По-прежнему мерно дышала воздуходувка, над доменным цехом по-прежнему вспыхивало зарево.
— Что будем делать? — спросил Дубенко.
— Тебе уже было сказано, что делать, — сурово ответил Гаевой.
— Завода я не остановлю, — упрямо заявил директор.
Гаевой повернул голову и молча взглянул на Макарова. Тот понял этот безмолвный приказ.
— Тогда я остановлю завод, — сказал главный инженер, поднимаясь.
Наступило тяжелое молчание.
Сенин медленно, как бы раздумывая, направился к аппарату, но его опередил продолжительный телефонный звонок, резко прозвучавший в тишине.
— Будете говорить с Москвой, — торопливо сказала телефонистка, и Сенин сейчас же услышал голос наркома.
— Кто? — коротко спросил нарком.
— Сенин.
— Остановили завод?
— Нет.
— Почему?
— Директор завода не выполняет приказа, товарищ нарком.
И впервые за свою долгую работу Сенин услышал, как нарком выругался коротко и зло.
— Немедленно остановите завод. Не-ме-длен-но! — приказал он.
— Передать трубку директору? — спросил Сенин.
— Некогда, — ответил нарком и положил трубку.
Дубенко, в ожидании стоявший рядом, опустил глаза. Лицо его посерело.
— Ясно? — спросил уполномоченный, не отходя от телефона.
Директор круто повернулся к Макарову:
— Идите в мартен и лично руководите остановкой печей, лично! — подчеркнул он. — А я займусь остальным. — И он приказал телефонистке вызвать к нему начальников цехов.
Макаров ушел. Сенин сидел и курил, а директор долго ходил по кабинету, не говоря ни слова.
— Не укладывалось это у меня в голове, — наконец сказал он.
— А теперь уложилось? — спросил Сенин, и в голосе его послышалось сочувствие.
— Нет, — откровенно признался Дубенко, — и теперь не укладывается.
Шатилов готовил к выпуску плавку, когда поздно ночью Крайнев вернулся в цех. Выпускающие собрались у желоба, с нетерпением посматривали на большие светящиеся часы. Стрелки их показывали без пяти минут три.
