Известие о том, что смертельно болен Казакевич, ударило меня. Когда в редакции «Нового мира» появлялась Маргарита Алигер, преданный друг его, это означало, что Казакевичу хуже и нужно лекарство, которого не бывает в продаже, нужен консилиум или снова больница. Алигер скрывалась за дверью кабинета Твардовского. Только он где-то там на самом «верху», хотя немало сил стоили ему эти контакты, мог своим именем добиться для больного невозможного. За этим она приходила. Заслышав в холле ее голос, я остро проникалась состоянием Казакевича, при всех физических муках страдавшего больше всего от того, что подступавшая смерть рушит открывшийся ему огромный замысел.
За несколько дней до конца он говорил Твардовскому: «Ничего не хочу, никаких услад жизни праздной, ни отдыха, – хочу писать, – ужасно это проговаривание всего в голове вхолостую…»
Полюбив его первые маленькие повести, соприкоснувшись с ним самим своей работой, я не знала, что он вошел в мою жизнь теснее, чем я могла ощутить до этих трагических дней.
Когда-то Борис Слуцкий во фронтовом письме писал мне, что, планируя послевоенную литературу, он оставляет за мной место в 60-х годах. И вот шестидесятые на подходе.
Я благодарна судьбе за то, что мне выпало прожить эти годы в тесной связи с «Новым миром» Твардовского, печататься на его страницах, дружить с талантливыми людьми – сотрудниками журнала.
Сейчас трудно себе представить, в каком удушье цензуры, директивных органов, при какой агрессивности мракобесной прессы, постоянной угрозе его существованию работал «Новый мир», издавая вопреки всему свои номер за номером.
И всегда, какое бы ЧП ни грянуло, не было поисков виноватого. Все удары принимал на себя Александр Трифонович Твардовский. И при самых неблагоприятных для журнала обстоятельствах всегда говорил: «Нам надо держать уровень». Это был, можно сказать, рабочий девиз журнала.
* * *
Я шла по нашей аллее Ленинградского проспекта в предвечерний час, когда возвращались люди с работы. Приноровясь к шагу тех, кто опередил меня, слыша их речь, восклицания, перебранку, заборную ругань без злобы, я чувствовала себя проникшейся их жизнью, даже больше – ими самими. Уже миновали мой дом, а я все шла, увлеченная причастностью к этим людям, – так заразительна была их сочная речь, их заботы, ругань и козни, радуясь открывшейся мне способности перевоплощения.
2005
На отцовских плечах
Отец в детстве с младшими братом и сестрой
Дедушка («Знаки препинания»)
Бабушка, мать отца
Мать
Родители – жених и невеста
Лето после 2-го класса
Тетя Эсфирь («Знаки препинания»)
Коля Бурачёк («Знаки препинания»)
10-й класс
Фотография со студенческого билета ИФЛИ
Незадолго до войны
Брат Юра с новорожденной Оленькой (1939)
Миша Молочко: «Наша романтика – это будущая война с фашизмом, в которой мы победим»
Изя Крамов и Миша Молочко
Первая военная зима («От дома до фронта»)
Павел Коган («Знаки препинания»)
Брат Боба зимой 1941 г.
Словарь немецких ругательств Ауэрбаха (Грюнбаха в «От дома до фронта»)
29 января 1942 г.
Гвардии лейтенант, 1943 г.
Мой самый близкий друг Ляля Ганелли (ей посвящена повесть «От дома до фронта»)
С девчатами, 1943 г.
С Клавой Дудочкиной (1943)
Борис Слуцкий в военной форме
Фронтовая открытка от Слуцкого
Дневник военных лет
Запись на «трофейной» бумаге в Бромберге («Далекий гул»)
Следы войны (1942–1943)
Немецкое захоронение (1942–1943)
Женщины идут в лагерь искать своих родных (1942–1943)
Трофейная фотография (1942–1943)
«Одни закопченные печные трубы остались» (1942–1943)
Трофейная фотография (1942–1943)
Фотография из лагеря французских военнопленных – любительский спектакль («Далекий гул»)
Надпись на обороте фотографии, подаренной адъютантом генерала Жиро («Далекий гул»)
Дошли до Берлина
Фотография на память, Берлин, май 1945 г.
C регулировщицей и немецким дорожным полицейским. Берлин, май 1945 г.
В капитулировавшем Берлине на фоне Бранденбургских ворот
Медаль за взятие Берлина
В Германии перед демобилизацией (лето 1945)
Справка о службе в рядах Красной армии с 10.10.1941 по 23.06.1945
Б. Н. («Знаки препинания», «Домашний очаг») в 1947 г.
Мама, дочка Оля и брат Юра (1947)
С братом Юрой (1947)
С Изей Крамовым после его операции («Домашний очаг»)
С Самуилом Яковлевичем Маршаком
Работа над первой книгой (1956)
1960-е
С мужем И. Крамовым (1960-е)
Четверо друзей: Петр Горелик, Изя Крамов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий
Ляля Ганелли
На дне рождения у Давида Самойлова. С Давидом Самойловым и Петром Гореликом (1979)
Встреча с читателями в магазине «Военная книга» (1975 г., к 10-летию первого издания «Берлин, май 1945»)
С дочкой и внучкой (середина 1980-х)
В Нью-Йорке с режиссером документально-исторического фильма о войне с моим участием (1989)
В Ржеве, на месте концлагеря для военнопленных
С писателем В. Кондратьевым в Ржеве
Мой друг, муж моей дочери Юра Диков (ему посвящен рассказ «Тверской бульвар»)
С Юрой Диковым и правнуком Сашей (1996)
С Марленом Хуциевым после просмотра его фильма о войне «Люди 1941» (2001)
В центральном музее на Поклонной горе с делегацией из Ржева (2003)
Братья Боба и Юра с женой Юры Таней
Братья Боба и Юра и племянник Коля на 90-летии Бобы (2008)
С братом Бобой (2008)
За работой (1970-е)
Примечания
1
Опубликован в 1985 г.
2
Настоящая фамилия Ауэрбах.
3
He знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне все не дает покою
Старинная сказка одна.
(Перевод В. Левина)
4
Прошедшее еще предстоит (нем.).
5
Настоящая фамилия – Быстров.
6
Долог путь до Типперери…
7
Далеко идти.
Долог путь до Мэри-Мэри,
До моей девушки и моего дома.
8
«Хрустальная ночь».
9
День покушения на Гитлера.
10
Фридрих II Великий.
11
Перевод С. Апта.
12
Был лидером социалистической партии Франции. В 1936–1938 годах возглавлял правительство Народного фронта.
13
Так во время нацизма именовались немцы, проживавшие за пределами Германии, а также родившиеся от смешанных браков.
14
Ordnung – порядок.
15
Приветствие в обеденное время.
16
По другой версии знающих об этой трагедии людей: он добрался до своего подъезда, его ждали дома, а он умирал на лестнице.
17
Мальт В. О Павле // Вопросы литературы. 1995. Вып. II. С. 256.
18
Опубликовано через четверть века.
19
В те дни реабилитации «врачей-убийц» распространились, будто городской фольклор, авторские стихи:
Дорогой товарищ Вовси,
Я ужасно рад,
Что, оказывается, вовсе
Ты не виноват…
20
Недавно побывала у меня научная сотрудница Исторического музея, обнаружив этот «бланк-распоряжение» среди других сохранившихся примет того времени, настойчиво выпросила его у меня для музея. Вернула в ксерокопии. (Не умею избавляться от бумажек, записок, писем, пусть и не особо содержательных.)
21
Чуть позже, когда повесть вышла в «Новом мире» Твардовского, на нее обрушилась пресса, в том числе директивная, и этот эпизод с парторгом не был ею обойден. А в издательстве «Советский писатель» моя книга – в состав которой входила и повесть, уже подписанная «в печать» и оплаченная, – книга была рассыпана.
