Он хотел казаться равнодушным, но не смог сдержать радостной улыбки и чуть не бросился к ней.
— Откуда вы взялись, Тамара?! — невольно выдавая свою радость, почти вскрикнул он.
Однако проходили недели, и сомнение в возможности сближения с Магурой не исчезало у Симонова.
При первой же встрече Тамара Сергеевна заявила решительно:
— Андрей Иванович, я попрошу перевода в ваш батальон.
Симонов пытался возразить ей, но она перебила его:
— Слушайте, Андрей Иванович, мне стало невмоготу выносить «ухаживания» майора Ткаченко, командира второго батальона, — и при этом так взглянула на Симонова, точно с укором спросила: неужели ты не рад нашей встрече? — Я вас искала, запрашивала управление эвакогоспиталей! — помолчав, добавила она.
Теперь, прислушиваясь к неясно доносившимся из степи голосам, Симонов рассеянно поглядывал в ту сторону, куда ушла Магура.
— Товарищ майор, разрешите? — обратился к нему старший адъютант лейтенант Мельников: — Связь с ротами налажена. Из третьей старший лейтенант Метелев сообщает: противник не обнаружен.
— Обнаружится. Поторопите с оборудованием огневых точек.
— Заканчивают уже.
Симонов хотел сказать: «Молодцы!», но в это время подбежал дежурный телефонист:
— Разрешите, товарищ гвардии майор! Из штаба полка приказание: вам явиться к комдиву подполковнику Василенко.
* * *Штаб дивизии расположился между сопками, в трех километрах от полотна железной дороги. В темноте слышались шаги, приглушенный говор и шелест травы.
Перед Симоновым внезапно выросла могучая фигура адъютанта комдива.
— Где комдив? — спросил майор.
— Он ждет вас, ответил адъютант. — Идемте, я провожу вас к нему.
Из темноты донесся знакомый голос командира второго батальона майора Ткаченко:
— От уперта людына! Я — що, в позычку прошу? Положено батальону — вертай назад!
— Слышали? — засмеялся адъютант. — Ткаченко воюет… Буря!
— К кому это он подступает так?
— Штурмует начальника медсанслужбы. Врача требует.
— Разве ему не дали еще?
— Дали, да он требует вашего, врача Магуру.
— Она работает в таком же батальоне…
— Любимчик комдива — ему все можно — требует…
— Это ему кажется, что все ему можно, — возразил Симонов. — Комиссар мой здесь?
— Рождественский и другие комиссары полков и батальонов в политотделе. Идет совещание. Сюда, в эту траншейку давайте, товарищ майор.
Спускаясь в траншею, Симонов услышал возбужденный голос подполковника Василенко:
— Не можем же мы ждать до рассвета.
— Не в этом дело, Владимир Петрович, — отвечал ему полковой комиссар Киреев со своим обычным спокойствием. — Поезжайте одни, а я не поеду к комкору. Не нахожу нужным, не вижу надуманной вами угрозы нашим тыловикам.
Очутившись в просторной квадратной выемке, прикрытой брезентом и освещенной двумя керосиновыми лампами, Симонов козырнул комдиву:
— Разрешите, товарищ гвардии подполковник?
— Вот дождались, наконец, — высоким голосом отозвался Василенко. — Роты окопались?
— Заканчиваем.
— Что нового донесла ваша разведка?
— Немцы напротив батальона не обнаружены. Однако полагаю…
— Полагайте, — оборвал Василенко, — а себя не обнаруживайте. — И отвернулся. — Я не боялся бы риска, — продолжал он, обращаясь к Кирееву, — я не против риска для пользы дела, комиссар.
Сутуловатый и плотный Киреев сидел за походным столиком, крепко сжав переплетенные пальцы. Темные глаза его были суровы.
Минуту назад Симонову казалось, что он и комдив будут рады друг другу. Как никогда, Симонову хотелось, чтобы теперь, наконец, между ними установились те отношения, какие бывают между старшим начальником и подчиненным, которому доверяют. Он продолжал стоять навытяжку, выжидая, когда подполковник обратится к нему.
— Булата ко мне! — крикнул комдив, наклонившись к траншее.
Симонов посторонился, услышав позади торопливые шаги, по которым он узнал своего земляка майора Булата. Это был плотно сколоченный и верткий человек, с круглым энергичным лицом и быстрыми хитроватыми, всегда будто улыбающимися маленькими глазками. Булат с Симоновым были из одного города — из Кирова, но познакомились и подружились они только в дивизии, — комбат радовался слухам о предстоящем назначении его земляка командиром полка взамен командира, отбывающего на учебу. Войдя в землянку, Булат вскинул к пилотке своей сжатый кулак и на уровне виска разжал пальцы.
— Слушаю вас, товарищ подполковник!
— Вызвать ко мне командира артдивизиона капитана Смирнова — срочно!
Василенко присел к столу, раскинул хрустящую, лощеную карту, разгладил ее ладонью.
— Садитесь, Смирнов, — словно только сейчас заметив комбата, приказал он. — Не торчите на проходе, садитесь.
Симонов присел, молча и напряженно ожидая, что прикажет комдив. А тот, вяло улыбнувшись, вдруг порывисто отдернул от карты руку и, помахав ею у лица, будто отгоняя табачный дым, сказал:
— Командир корпуса приказывает немецкие танки встретить из окопов. Вы понимаете, Симонов, что против дивизии может выступить одна из трех танковых дивизий? Вас подстерегают десятки серьезных неожиданностей. Это война, товарищ инженер-строитель!
Немного задетый грубоватым, насмешливым тоном комдива, комбат промолчал. — мы не можем очертя голову бросаться батальоном на немецкий полк, — продолжал Василенко. — И на обжитые окопы не очень рассчитывайте. Засиживаться в них мы не намерены. Наступит пора, будет приказ — вперед. Предупреждаю: наломаете дров, исправлять ваши промахи у меня времени не хватит…
Тихим и спокойным голосом Киреев сказал:
— Вам следует запомнить, Симонов, и внушить своим подчиненным: при любых условиях — отступление совершенно исключается.
— Затаите дыхание, не шевелитесь до утра. Ждите, когда немцы скопом полезут, как вчера, — заключил Василенко, вставая. — Ясно?
— Мы со своим комиссаром ориентировали роты в том же духе.
— Загляните к начальнику штаба и немедленно в батальон.
Симонов козырнул и вышел.
Прислушиваясь, как замирают мерные шаги комбата, Киреев заметил:
— С Симоновым не следовало бы так резко, командир. Комбат не заслуживает…
Василенко всякий раз не мог скрыть досаду, когда Киреев подмечал его неприязнь к Симонову.
— Пока я еще не знаю, чего заслуживает этот Симонов, — сказал он. — Не знаю!
— Изучайте, будете знать, — возразил комиссар. Он встал, подошел к лампе и прикрутил фитиль. — Дымит, дышать нечем. Да-а… Людей изучать интересно, Владимир Петрович. И нужно… Тогда мы собственными глазами увидим человека — с его взлетами и срывами, с ошибками и душевными страданиями, со стремлением исправить ошибки, — будем точно знать, можно ли на него опереться. Характер командира проявляется в действии. Верно ведь? А мы с вами Симонова в действии еще не видели.
— На рассвете Руоффа встречаем, некогда мне изучать. Я не уверен в этом Симонове, как уверен в Ткаченко или в любом другом кадровом офицере. Кто он? Инженер-строитель. А полку нужен настоящий комбат.
— Кстати о Ткаченко, об этом, как вы говорите «положительном комбате». Его требование неосновательно.
— А-а! — подхватил Василенко, обрадованный переменой темы. — Вы по поводу Магуры?
— По-видимому какие-то причины у нее были, если потребовала перевода. Начальник медсанслужбы мог бы не согласиться с ее доводами, но он все же перевел ее. Возвращать Магуру во второй — ни в коем случае.
— Начальник медсанслужбы жаловался мне, — с усмешкой сказал Василенко — Ткаченко его штурмует: «Виддай ликаря!» А доктор спрашивает: «А вона що, твоя?» Ткаченко не отступает: «Виддай, кажу. По-доброму виддай, а то…» — Василенко тряхнул головой и засмеялся. — Прорвало человека!
— Просто разнузданность! — возмутился Киреев, продолжая тихонько барабанить пальцами по столу.
— Самолюбивый он, черт…
— О, как же! Этому надо положить конец. Я никогда не встречался с этой Магурой, но она, по-моему, права, что решила уйти подальше от такого комбата.
— Я ему всыплю, комиссар, — сказал Василенко. — Сгоню с него всю блажь! Сгоню! Н-ну, добре. Так ты не поедешь со мной к полковнику?
Киреев не успел ответить — из траншеи послышался голос:
— Разрешите войти?
Шурша плащ-палаткой с откинутым на спину капюшоном, вошел старший лейтенант, артиллерист. Красивый и стройный, щелкнув каблуками, он встал во фронт и доложил:
— Капитан Смирнов вызван начальником артиллерии корпуса. По вашему приказанию, товарищ гвардии подполковник, я вился командир первой батареи старший лейтенант Кудрявцев.
— Добре, товарищ старший лейтенант, — сказал Василенко, любивший четкую речь и подтянутость. — Но я вас не вызывал.
