Да, ты запомнишь этот день навсегда. И короткое заседание партийного бюро прямо на летном поле, у только что вернувшегося из полета, еще горячего от недавней воздушной схватки твоего самолета. И суровое лицо Пряхина, читавшего твое заявление, и теплый, ободряющий взгляд Чугунова, и улыбку на усталом лице Зорина. И их твердое, единогласное: «Достоин!»
Радостно дрогнуло твое сердце, ты мысленно прошептал: «И всегда буду достоин». Да, ты всегда будешь достоин, потому что клятву эту ты давал сердцем, уже испытанным, уже закаленным в боях.
Помни же всегда этот день, Яков Колосков, помни.
Плотно прижавшись друг к другу, Назаров и Пылаев лежали в сарае. Пахло прелой пшеницей и мышами. В единственное маленькое оконце пробивался лунный свет, С полчаса тому назад на берегу Днепра их окружили гитлеровцы. Избитых притащили сюда, связали, швырнули в угол. Им всегда казалось: самое страшное на войне — плен. И вот они в плену.
Василий скрипнул зубами, пошевелился. Тотчас же веревки врезались в тело. «Пропали, не вырваться нам…» — обреченно подумал штурман.
— Ты что? — спросил Николай, теснее придвигаясь к другу. — Попробуй-ка зубами лучше развязать веревки на мне.
— Хорошо. Приподними руки, расслабь локти, вот так…
Прошло несколько минут. Не обращая внимания на то, что болели зубы, сводило челюсти, штурман рвал и рвал узел.
— Ну как?
— Сейчас. Завязали на смех курам. Решили, дескать, отвоевались хлопцы. Ан нет, просчитались. Вот еще немножко, сейчас… Готово!
— Вот что, Вася, — торопливо заговорил летчик, расправляя плечи. — Двоим нам отсюда не выбраться. Надо пробиваться к своим одному.
— Нет, Коля, это не пойдет. Вместе выбираться будем.
— Да пойми ты, двоим не уйти, — горячо продолжал Назаров, возясь с веревкой, стягивающей руки штурмана. — Ты один убегай. А я задержу их, сил хватит, до войны боксом увлекался, разряд имел. Пока часовые будут возиться со мной, ты…
— Не пойдет, — перебил Пылаев. — Только вместе.
— Ухлопают, как куропаток, обоих. Умно это, скажи? И потом, я тоже постараюсь вырваться, это я на крайний случай, чтобы ты один…
— Летели вдвоем, а возвращаться одному. Нет, Коля, друзья так не поступают.
История их дружбы была коротка. Началась она в запасном полку, куда они были направлены военкоматами. Однажды после учебных полетов Пылаев зашел в общежитие летчиков и увидел там незнакомого лейтенанта. Он одиноко сидел на кровати, невесело поглядывал в окно. Василий подошел к нему.
— Чего задумался? Рано, что ли, оженился? — спросил он.
— Не угадал. Сдавал район полета и споткнулся.
— Значит, ушибся? — с лукавинкой сказал Пылаев. — Бывает…
— Лучше бы не было. Штурман полка сказал мне: «Вот тебе, Назаров, три часа на подготовку, не сдашь — не пошлем в боевой полк». Сам понимаешь, что же мне здесь делать…
Василий подсел к летчику.
— Давай помогу.
— А ты разве штурман?
— Да. В гражданке освоил У-2, летал и за летчика и за штурмана.
Пылаев достал карандаш, вырвал из блокнота листок бумаги.
— Я нарисую тебе схему полета в радиусе 300 километров, с обозначением всех пунктов. Ты хорошенько запомни и несколько раз срисуй. Потом я тебя спрошу.
Пылаев быстро набросал район полета и отдал Назарову.
— Здорово у тебя получается, как дважды два — четыре. Знаешь что, давай вместе летать, — неожиданно предложил летчик.
Василий согласился. С тех пор они — неразлучные друзья…
За дверью раздались шаги.
— За нами, — шепнул Николай. — Возле дверей я их задержу, а ты беги.
Василий упрямо покачал головой.
— Ты что думаешь, я с тобой шучу? — повысил голос летчик. — Я командир экипажа, приказываю вам, лейтенант Пылаев, приготовиться…
— Как я товарищам в глаза погляжу? Скажут: бросил летчика в беде, свою шкуру спасал…
— Ты выполнял приказ командира, а это главное. — Назаров обнял друга и легонько оттолкнул от себя. — Приготовься… Командиру и комиссару доложи все, как было. Ребятам от меня привет. Лиде помоги уехать. И давай, Василий, без дураков, приказ есть приказ.
Заскрипел засов. Николай и Василий притаились в темноте.
Дверь распахнулась, в темно-голубом квадрате показались силуэты двух немцев с автоматами.
— Рус, вылас! — раздался окрик.
Назаров сразу же бросился на одного солдата, повалил его на землю. Василий, воспользовавшись замешательством, проскользнул в дверь. Второй немец испуганно закричал и вслед беглецу послал длинную очередь.
На выстрелы из соседнего дома выскочили гитлеровцы. Назаров дрался изо всех сил, стараясь задержать фашистов как можно дольше. Как сквозь сон, услышал он гортанный, повелительный голос:
— Прекратить! Приказано доставить живым.
Николай попытался подняться, но ноги не подчинялись. Два немца взяли его под руки и потащили в соседний дом. В небольшой комнате ярко горели две керосиновые лампы, за столом сидел немецкий офицер. Чтобы не упасть, Николай прислонился к стене.
— Как самочувствие? — приветливо спросил его офицер, в упор разглядывая пленника выпуклыми белесыми глазами.
— Пока один ноль в мою пользу. Как решили с другом, так и сделали, — тяжело дыша, ответил Назаров.
— О, вы человек с юмором! — воскликнул офицер. — Люблю таких. А товарищ ваш далеко не убежит, всюду наши… — Немец подошел к Назарову, щелкнул портсигаром и спросил, закуривая: — Вы летчик или штурман?
— Вам-то зачем? — в свою очередь спросил Назаров и усмехнулся.
— Здесь спрашиваю я! — крикнул немец. — Вы же обязаны отвечать.
Николай насмешливо смотрел на офицера и молчал.
— Напрасно упрямитесь, для вас война окончена. Да и не только для вас, вся русская армия на грани катастрофы. Мы перешли Днепр, еще один удар наших доблестных вооруженных сил — и мы у Волги. Великая германская империя от Атлантики до Урала!
«Хорошо зазубрил. Словно артист, без конспекта читает», — подумал Николай и хмуро сказал:
— Все равно крышка вам. Много таких было, всех били.
— Поживем-увидим, — спокойно проговорил офицер. — А пока вы можете спасти жизнь себе и другу своему, которого мы поймаем, если не поймали уже… Вы должны выступить по радио с текстом, который я вам дам. Десять минут у микрофона, и вы свободны…
— Не старайтесь…
— А если вам хорошо заплатят?
— Не продаемся.
— Молчать! — перестав сдерживаться, выкрикнул немец. — Видели мы таких героев. Попадешь в руки эсэсовцам, жилы из тебя вытянут, мертвого заставят танцевать. Как офицер офицеру советую подумать. Жизнь дается один раз.
Николай молчал, машинально крутил пуговицу на комбинезоне. Немецкий офицер сжал рукоятку парабеллума, замахнулся. Николай подался к нему, но сзади кто-то ударил его по голове, и он медленно стал оседать, теряя сознание. Фашист приоткрыл дверь, крикнул:
— Ком гер!
В комнату ввалился рыжеволосый немец. На лице его багровели свежие ссадины, глаз заплыл.
— Хайль Гитлер! — крикнул он, застыв у дверей.
Офицер небрежно махнул рукой в сторону лежавшего на полу Назарова. Солдат со злостью пнул ногой неподвижное тело, потом схватил его за ноги, потащил к двери.
…Очнулся Назаров в том же сарае. Тело болело от побоев, в голове гудело. Хотел приподняться и не смог. Неужели все? Похоже, что так. Ах, до чего же умирать не хочется! Ведь только жить начал. И повоевать не успел. Вспомнилась Лида, однополчане, с которыми так сжился за это время. Что с Василием? Доберется ли в полк?.. Да, жизнь… И так глупо она обрывается…
Вдруг за стеной сарая послышался шорох. Летчик приподнял голову и прислушался. Кто-то шарил по стене чуть левее того места, где лежал Назаров.
Пылаев не ушел из села. Он отсиделся в чьем-то огороде, а на рассвете постучался в первый попавшийся дом. Ему долго не открывали. Наконец в двери появился невысокого роста вихрастый подросток. Щуря спросонья глаза, он оглядел незнакомца.
— Наш летчик, вот здорово, — удивленно проговорил мальчик. — Входи, там одна мамка…
…Неслышно ползут к сараю два человека. Вот они уже вплотную приблизились к стене, замерли.
Часовой подошел к углу сарая, постоял, всматриваясь в темноту, и повернул обратно. В эту минуту его что-то сильно ударило по голове, и он без единого звука упал на землю.
Василий схватил автомат и вместе с подростком бросился к двери.
— Коля, где ты? — тихо спросил он в темноту сарая. — Это я, Пылаев.
— Сам не поднимусь, помоги, — послышался слабый голос.
— Степа, подсоби, — кинул штурман подростку. Они вдвоем подняли летчика, повели к дверям. — Понимаешь, командир, не мог тебя бросить и уйти, — шептал Пылаев.
— А если нас обоих сцапают, тогда как?
