Встретив в этом районе упорное сопротивление, фашистские войска начали
обтекать Луцк с флангов, стремясь любой ценой выйти на Киевское шоссе. Особенно
сильная угроза нависла на северном фасе нашей обороны, в направлении к Рожищу.
...Вечером, словно муравейник, всполошился наш небольшой лес. Скрип повозок,
крики, брань, рев моторов, плач детей и женщин — все смешалось в сплошной
тревожный гул. Толпы людей, телеги со скарбом, автомашины беспорядочной массой
выбирались на дорогу, ведущую к переправе. Вскоре весь этот поток перемешался,
переплелся, и вдруг — стоп! Остановились, словно где-то закупорило. Ни проехать, ни
пройти...
Впереди, у перекрестка, стояло оцепление. За ним, обгоняя друг друга, строем, а
иногда гурьбой шли бойцы, командиры, тащились длинные обозы. Справа, казалось
совсем рядом, ослепляя вспышками, оглушая громом, наплывал огненный вал.
Из леса, буравя темное небо, вылетела ракета, рассыпалась огненными брызгами в
сторону переправы. Вслед за ней туда понеслись снаряды. Опрокидывая оцепление,
поток людей, машин, повозок стремительно бросился к реке. Через некоторое время
раздался сильный взрыв. Это был взорван деревянный мост. Теперь на Стыри в районе
Рожища осталась одна-единственная переправа — узкий железнодорожный мост.
Своей части в назначенное время наш передовой разъезд не дождался. Она заняла
оборону на одном из ближних боевых участков. Мы поступили в резерв командира
полка. Нажим врага усиливался. Кое-где он выходил к реке одновременно с нами.
Утром наша часть переправлялась на восточный берег Стыри. Над рекой стлался
туман. Он помогал нам укрыться в заречных лесах. Колеса грузовиков подпрыгивали на
шпалах, двигались медленно. Позади, совсем недалеко, грохотала артиллерийская
канонада, слышалась ружейно-пулеметная стрельба.
К берегу подкатила «эмка», из которой вышел невысокий, энергичный генерал.
Вслед за легковушкой подходили автомашины с орудиями на прицепе. [46]
Полковник Григорьев поспешил к генералу. Отрекомендовался, показал
документы. Их разговор доносился до нас:
— Ускорьте переход своих машин, полковник, — четко и внушительно говорил
генерал. — Наша артбригада, сдерживая противника, броском выдвигается на
противоположный берег, чтобы встать там в оборону. Задача, как понимаете, не из
легких.
— Что слышно о вашем корпусе? — отвечая на вопрос Григорьева, продолжал он.
— Вчера у командарма виделся с вашим комкором генералом Лопатиным.
Командующий армией генерал Потапов отметил, что 31-й стрелковый корпус медленно
выходит в указанный район. Между тем он должен сменить части 27-го корпуса. Они
оказались в трудном положении. Спешите. Полагаю, ваш автотранспорт понадобится
для быстрой переброски стрелковых частей. Командный пункт генерала Лопатина,
видимо, где-то здесь, за Стырью. Итак, освобождайте мост, немедленно!
Однако противотанкистам не довелось переправляться вслед за нами. Противник
яростно атаковал, пытаясь сломить сопротивление и сбросить артиллеристов с
занимаемого плацдарма. То тут, то там на берегу и в реке вставали фонтаны снарядных
разрывов.
Мы же поспешили закончить переправу.
6
Из штаба корпуса командир полка возвратился оживленным, повеселевшим и,
главное, с новостями.
— Наше положение, — с облегчением отметил он, — наконец-то
стабилизируется. Автотранспорт временно отправляется на подвозку стрелковых
частей. Совершая пешим порядком 250—300-километровый марш, они, разумеется,
изрядно устали. Им, может, с ходу придется вступить в бой.
Действуя по-прежнему за пехоту, артиллерийская часть своими подразделениями
должна занять оборону по берегу реки Стыри у местечка Колки и южнее. Там —
единственная после Рожища переправа через Стырь, которой непременно попытается
воспользоваться враг. Справа от нас, у Ковеля, как прежде, стойко держит оборону 15-й
стрелковый корпус, но в тяжелых кровопролитных боях он несет немалые потери. К
тому же пока не [47] исключается опасность вражеского удара со стороны Бреста, во
фланг корпусу и, следовательно, всей 5-й армии.
Части нашего корпуса, выдвигаясь на указанный рубеж, занимают полками 200-й
дивизии оборону у Рожища, справа займет боевой порядок 193-я, еще правее на наш
участок выйдет 195-я стрелковая дивизия. Этот, последний, участок удерживается пока
нашими силами. В таких условиях сосредоточение по реке Стыри составляет тайну.
Требуется маскировка и еще раз маскировка.
В заключение полковник Григорьев сообщил: на зимних квартирах на базе 543-го
корпусного артполка развертывается 383-й корпусной артиллерийский полк. Некоторые
командиры убывают туда. Среди них — капитан Цындрин, который выдвигается на
ответственную должность в полковом звене. В новый артполк отправляется весь
личный состав четвертого дивизиона.
Признаться, мне было жалко расставаться с таким командиром, как Цындрин. А
он, когда окончилось совещание, весело провозгласил:
— Испытал противотанковое оружие. Оно, правда, не из новинок. Читал, как в
Испании применялось, и за милую душу у фашистов танки полыхали жарким огнем.
Теперь оставляю бойцам переднего края в наследство!
К Цындрину обращались наперебой: что это, дескать, за такое оружие?
— Обыкновенные бутылки с налитым в них бензином и пробка с бумажным
ярлычком, — разъяснял он. Подойдя ко мне, взял за локоть: — Не поедешь, юноша, с
нами? Гарантирую повышение. Например, начальником разведки дивизиона?
Это, понятно, было заманчиво. Но не в повышении дело. Тянуло, скорее, к такому
энергичному командиру. Но сразу представилось: как же без Пожогина, своего земляка?
Оставить Степана Михайловича, политрука? Свыкся со своим помкомвзвода
Козлихиным, со всеми бойцами, с кем породнились в последние тревожные дни.
Ответил:
— Спасибо, товарищ капитан. Только рано мне о повышении думать. [48]
На израненных перепутьях
1
Местечко Колки. Узенькие улочки, утопающие в зелени огородов и палисадников,
песчаные дороги, по которым растянулось цепочкой наше подразделение, следуя к
залитой лунным светом реке.
Нас основательно подкрепили вооружением и боеприпасами. Выдали каски и
круглые пластмассовые пенальчики-медальоны, которые еще раз остро напомнили о
начавшейся военной поре...
У нас вовсе не оказалось минно-подрывных средств, которые требовались на
переднем крае обороны. Но после отъезда капитана Цындрина за заливку и применение
бутылок с горючим горячо взялся старшина Максунов. И откуда только достал он такое
обилие стеклянной посуды?! Бутылки различных форм и емкостей, флаконы и
флакончики из-под духов и одеколона, пузырьки, в которых некогда содержалось
лекарство... Стоя в очереди за новым оружием, разведчик Морозов, хитро подмигивая
товарищам, шутил:
— У нас, как в парфюмерном магазине!
— Этой парфюмерией танки и иное прочее у врага запросто жечь будем, —
отвечал старшина. — Официально заявляю! Что касается тары, то живую связь с
массами поддерживать надо!
— Например, с аптекаршами... — не унимался Морозов.
— С аптекой, товарищ ефрейтор.
Теперь, шагая по тропинкам, бойцы перебрасываются шутками. Связист Еременко
фантазирует:
— Колы б, хлопцы, цей пляжкой та в тот аэроплан?
— Тоже мне борец с авиацией выискался! — отвечает Морозов. — Ты той
поллитрой на земле хоть управься! К каждой Максунов наклеил этикетку: «Зажигай и
бросай, да смотри не зевай!»
— «Зажигай»! Если я, например, отродясь некурящий! — громко высказывается
кто-то из бойцов, что следуют позади.
— Колы припече, запалишь! — смеется Еременко.
— Так мне пока не положено. Я — в помощниках.
