— А неплохо, Юрик, у тебя получается. Не с пустыми руками к своим заявимся. Изобразил, как на фото, все понятно!
Когда Юра закончил, старшина взял эту необычную карту, сличил с местностью, сделал несколько пометок и сказал довольный:
— Такую карту и самому товарищу Сталину не стыдно показать, только бы не намочить ее при переправе.
Прохоров посмотрел на Юру:
— Привяжем Юре под рубашку, а его перевезем через реку.
— Точно! Снимай, Юра, рубашку; примерим военно-художественное донесение.
Юра снял рубашку, бросил на траву, сверху бережно положил красный галстук. Подсохшая кора своим полуовалом впору пришлась к худенькому телу мальчика. Бондаренко оторвал от нижней рубашки длинную полоску и ею прикрутил березовую карту.
— Готово! — произнес он. — Теперь вперед, к нашим! Двигаемся низиной, чтоб фашисты не заметили. Может, коряга какая попадется, на нее военного художника посадим.
Пригнувшись, чтоб их не заметили немцы, разведчики низиной приближались к реке. Но, как ни осторожничали, как ни прятались, немцы заметили их. Сбоку ударил пулемет, застрочили автоматы. Над головой засвистели пули.
— Ложись! — Бондаренко резко толкнул Юру на землю. Прохоров упал в нескольких шагах от них. Пули свистели, вонзались в землю. Прохоров схватился за грудь, вскочил, затем странно и медленно стал оседать. Опустился на колено и рухнул всем телом.
Бондаренко в два прыжка подскочил к нему.
— Николай! Что с тобой?!
Прохоров отнял руку от груди и показал: рука была в крови. Бондаренко все понял.
— На берегу я заметил… челн. Для Юры приго… дится, — дальше Прохоров не мог говорить, совсем слабея, закрыл глаза.
Стрельба продолжалась. Оставаться здесь было опасно.
— Юра, в кустарник, живо!
Немцы усилили огонь. Юра успел проскочить опасное место и скрылся в кустах. С того берега ударили советские минометы. Не желая себя окончательно обнаружить, фашисты прекратили стрельбу. Минометы тоже замолчали.
Бондаренко взвалил на себя отяжелевшее тело друга, пополз вслед за Юрой к кустам…
— Нет, Юра, с нами нашего Николая, скончался.
— Как? — не поверил Юра. — Он же только ранен.
— Был ранен, а теперь… Эх, Никола, Никола, до линии фронта добрались, до своих рукой подать — и вот на тебе!
Прохоров, вытянувшись во весь богатырский рост, спокойно лежал с закрытыми глазами, с побелевшим, застывшим лицом. Юра прижался к старшине.
— Крепись, дружок!
Живые долго сидели возле мертвого. Смотрели на него.
— Вот что, Юра, похороним нашего боевого товарища как положено. Видишь ровик?
— Вижу, — глухо ответил Юра. — Только… просто так положим и землей засыплем, да?
— Другого выбора у нас нет.
— А потом? Когда скажем родным дяди Коли, его возьмут отсюда?
— Обязательно. Лишь бы война кончилась. Давай свой галстук, накроем Николая как боевым знаменем и похороним с воинской почестью.
Юра протянул галстук. Старшина разложил на груди погибшего красный шелк, расправил концы, прижал ветками, чтоб ветром не сдуло.
Когда стемнело, они подтащили Прохорова к небольшому рву, отрытому, вероятно, нашими бойцами для укрытия, аккуратно уложили в него тело. Прощаясь, Бондаренко нагнулся к другу:
— Ты уж, Никола, прости нас. Такая вокруг обстановка, сам понимаешь…
Засыпали руками. Земля была рыхлая, поддавалась легко. Несколько минут постояли перед могилой.
— Прощай, наш боевой товарищ! Мы никогда не забудем тебя. Клянусь, Никола, мы отомстим за твою смерть! Пусть земля русская будет тебе вечным пухом. — Дальше говорить Бондаренко не мог, отвернулся в сторону, смахнул слезу.
Юра нагнулся к могиле:
— Прощайте, дядя Коля. Я не забуду вас. И мы отомстим за вас и за всех-всех. Честное пионерское!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Когда совсем стемнело, они осторожно спустились к реке. Звездное небо было ясное, спокойное. Кое-где верещали сверчки.
Бондаренко вошел в реку, запустил в воду широкую ладонь.
— Теплая. Искупаться бы, да не время. Ты посиди здесь, а я вдоль берега поищу.
Минут через пятнадцать Юра услышал тихие всплески. Присмотрелся к реке: в его сторону двигалось что-то длинное и темное. Челн, догадался Юра.
— Дядя Ваня, я здесь!
Бондаренко развернул челн, приблизил к берегу. Юра сел в него, вцепился в бугристые бока, пригнулся.
— Еще ниже можешь?
— Могу.
— Порядок, — одобрил Бондаренко и протянул сверток. — Возьми партбилет. Сунь за пазуху. И схему береги от воды. А главное — держи равновесие. Ну, поехали!
Челн качнулся, и Юра почувствовал, как медленно поплыли поперек реки. Шершавая древесина карябала щеку. Но Юра не обращал на это внимания. Он смотрел на воду. В мелкой волне забавно колыхались отражения звезд и луны.
Бондаренко одной рукой придерживал скользкую корму, другой сильно загребал воду. Разбухший челн был тяжелым, и усилий одной руки было явно недостаточно.
Наконец толкнулись в противоположный песчаный берег.
— Приехали. Подъем, капитан! — Бондаренко вышел из воды. Следом за ним Юра.
Оба сделали несколько шагов, как вдруг из ближних кустов раздалось негромкое, но требовательное:
— Руки вверх!
Щелкнул затвор.
Юра и Бондаренко обернулись на голос и тут же зажмурились. Яркий луч фонарика ударил в лицо.
— Что молчите? Кто же вы?
— Свои.
— Свои, говоришь, а где документы?
— Какие документы? — переспросил старшина.
Юра впервые услышал в его голосе растерянность.
— Дядя Ваня, у нас же есть документы. Партбилет и березовая кора с танками и пушками.
— Погоди, сынок. Слушайте, товарищ, я не вижу вашего звания, но очень прошу срочно доставить нас к командиру.
— Может, самолет вызвать и прямо в Москву, а?
— Дело, о котором я должен доложить, серьезное. Нельзя упускать момент.
— Да не сердись ты, старшина. Мы за вами давно наблюдаем. И фашистов на прицеле держали, к вам не подпускали. А где третий? Вас же трое было.
— Там остался. Навсегда!
— Понятно… Вы подождите здесь, а я майору доложу. Соболев!
— Слушаю, товарищ лейтенант.
— Уведи гостей, чтоб не видно было.
От кустов отделилась высокая фигура Соболева.
— Пошли!
— Ну вот и добрались мы до своих. — Бондаренко потрепал Юру за жесткий вихор. — Доволен?
— Еще бы! — обнял он старшину.
…Соболев привел их на небольшую полянку. Здесь кружочком сидели несколько бойцов и тихо переговаривались.
— Теперь, Юра, снимай рубашку, я отбинтую нашу картинку. И партбилет верни, не намочил его?
— Нет, не должно.
Юра вернул партбилет и снял рубашку. Бондаренко никак не мог развязать узлы.
— Братцы, ножичек есть у кого? Свой был, да на той стороне остался. Здесь такое дело прикручено, а узлы затянулись, развязать не могу.
Один из бойцов протянул нож и спросил:
— Что же такое у пацана привязано, если не секрет?
— Ты бы лучше вместо вопросов пожевать дал. Два дня во рту маковой росинки не было. Я-то, ладно, потерплю, а вот парнишка совсем ослаб.
— Извини, друг, я сейчас.
Бондаренко срезал узлы, отбинтовал березовую кору:
— А ну, хлопцы, посвети, у кого огонек имеется.
Высокий усатый боец чиркнул спичкой, загораживая ее свет:
— На, держи, да чтоб на той стороне не заметили, а то сразу шарахнут. Там тоже не спят, на нас поглядывают.
Бондаренко взял горевшую спичку, прикрыл широкими согнутыми ладонями, стал внимательно рассматривать чертеж. Все было в порядке. Вода коры не коснулась.
— Ну чего там интересного нашел, старшина?
— Хочешь посмотреть? На, но только осторожно, за углы держи, чтоб не смазать.
Над корой нагнулись несколько человек.
— Слушай, старшина, и это все против нас расположено?
