Остановившись против Евстигнеева, он некоторое время молчал, точно пытаясь его рассмотреть в потемках, потом сказал:
— А тебе, парень, вот что скажу… Коли дружить со мной обдумал, в следующий поиск вместе пойдем. За тебя у старшего лейтенанта говорить буду…
Не дожидаясь ответа, Засухин медленно отошел от солдат.
Слова его, обращенные к Евстигнееву, так поразили всех, что некоторое время стояло молчание.
Первым выразил удивление Коптев:
— Видал? В товарищи зовет… Доверяет тебе, значит.
Евстигнеев на этот раз ответил коротко и просто:
— Чего же? Не сдрейфлю…
18
Начинался новый знойный день. Позади леса ударило наше тяжелое орудие. Потом последовало молчание. Трофимов вытянул руку, чтобы посмотреть на часы и заметить секунды. Но не успел — земля сразу же была придавлена тяжестью слившейся в непрерывный гул канонады.
С командного пункта было отчетливо видно, как поднимались темные столбы разрывов над дальней рощей, над дорогой, над селом Ряхово. Они вставали все чаще и чаще, пока бурая пыль и черный дым пожаров не закрыли видимое отсюда пространство фронта. Можно было рассмотреть только отдельные разрывы, крошившие ближайшие дзоты противника.
Миусов стоял на коленях рядом с Трофимовым.
— Дайте распоряжение, чтобы немедленно прислали на командный пункт старшего сержанта Засухина.
Миусов не расслышал, — так гудело под каской, глубоко надетой на голову.
— Что?
— Засухина ко мне! — прокричал Трофимов.
— Не слышу, товарищ старший лейтенант!..
— Засухина!!!
Десять, двадцать, тридцать минут артиллерийского боя…
Взводы размещены по исходным рубежам и ждут сигнала.
Трофимов видел, как перебегали солдаты. Движения их были резки и быстры.
Канонада стихла почти так же неожиданно, как и началась, но тишины не наступило. С оглушающим, быстро нарастающим ревом над лесом шли штурмовики. Их черные тени неслись по лугу и по облакам пыли. И снова — треск выстрелов и сливающийся рокот разрывов.
Поднявшийся с земли, бледный как полотно телефонист махнул рукой:
— Огненный вал дают!
Телефонист оговорился, сказав «огненный» вместо «огневой», но Трофимов не заметил оговорки.
Смешно раздувая щеки, со свистком во рту, с пистолетом в руке мимо Трофимова пробежал командир первого взвода. Было слышно, как кричали «ура» взбегавшие на высоту солдаты.
— Командный пункт переносится. Позиция — отдельное дерево и лощинка левее высоты!
С нового места село Ряхово казалось совсем близко; отсюда глаза хорошо различали разбитые стекла окон и обломанные ветви деревьев. Большая часть села скрывалась в дыму непрерывных разрывов и пожаров.
— Первый взвод, в атаку!.. Второй взвод, в атаку!
Пока все развивалось так, как было намечено. Но Трофимов по опыту знал, что в продуманную схему боя обязательно ворвется что-нибудь непредвиденное, порожденное чужой волей — такое, что нужно будет предугадывать и преодолевать.
И это непредвиденное наступило. Неожиданно с правого фланга, из развалин старых конюшен, казавшихся совершенно пустыми, застрекотали станковые пулеметы противника. Было видно, как под кинжальным огнем упали два бойца третьего взвода. Солдаты залегли на огородах, и почти сейчас же по зеленым бурьянам, где они скрылись, ударили первые мины. Половина роты была прижата к земле.
— Подавить огневую точку противника!
Минометчики начали пристрелку по обнаруженному вражескому доту, но в разгар боя не могло быть речи о его быстрой ликвидации.
Трофимов повернулся и увидел совсем рядом бледное и совершенно спокойное лицо Засухина.
— Вот куда ихние саперы шли… Раньше у них здесь точки не было, — проговорил разведчик, рассматривая развалины. — Обязательно укротить надо… Подержите документы мои!..
Еще плохо понимая Засухина, Трофимов взял потертый кожаный бумажник.
— Что вы хотите делать?
— Точку уйму… Сейчас управлюсь.
У Трофимова не было выбора, и, хотя он колебался, его молчаливое размышление было равносильно согласию, даже приказанию.
Засухин сбежал, вернее, сорвался с высоты и, согнувшись, пересек открытое пространство, чтобы исчезнуть в густых бурьянах незасеянных огородов.
Ни на секунду не отрываясь, следил Трофимов за слабыми движениями высоких будыльев, обозначавшими передвижение разведчика, Засухин подползал к доту.
Впереди пологий склон. Трофимов видит, как, ни на минуту не задерживаясь в естественном укрытии, выскакивает Засухин и как потом сокращается расстояние между ним и стеной разрушенной конюшни. Трофимов закрывает на секунду глаза. Открыв их, он отчетливо видит, как, широко размахнувшись, бросает Засухин первую гранату. Он бросает вторую, затем третью, но гранаты не достигают цели; бетонированный дот неуязвим. И Засухин, хромая, отбегает в сторону.
Трофимов понимает и боится понять маневр раненого разведчика. Засухин бежит наискось, достигает стены конюшни, затем бежит почти вплотную. Видно, как он в упор, с расстояния вытянутой руки, бросает что-то в узкое отверстие амбразуры. Потом он падает. Над конюшнями встает коричневое облако, летят и кружатся взброшенные вверх обломки и камни.
Люди, лежавшие на огороде, поднимаются. Поднимается и бежит Трофимов. Земля стонет от тяжелого топота.
— Ура-а-а-а!.. — гудит впереди, и этот гул нарастает, ширится, заглушая крики и выстрелы.
Изменившимся, надрывным голосом кричит сержант Канев:
— В штыки, братцы!..
— Ура-а-а!..
Трофимов бежит, размахивая пистолетом. Совсем близко вырастают темные вражеские фигуры. Он на ходу стреляет в искривленное от страха и злобы лицо, выглянувшее из-под рогатой каски. Потом перед ним встает человек. Он одет в темно-серую одежду и держит автомат. Он направляет автомат на Трофимова.
Трофимов не успевает подумать об опасности. Между ним и темно-серым человеком проносится зеленая гимнастерка. Это Евстигнеев. Он подбегает к автоматчику — и тот падает…
Потом Евстигнеев бежит дальше. Отчетливо видно, как, пыля по дороге большими сапогами, удирает от него плотный, толстозадый немец. Евстигнеев выбрасывает вперед руки с автоматом и стреляет ему в спину…
— Ура-а-а!..
Клубится пыль, густая, тяжелая. Позади остаются дома, обгоревшие, со снесенными крышами.
«Это — Ряхово», — думает на бегу Трофимов и вдруг чувствует, что именно это Ряхово он уже видел когда-то, и что оно бесконечно ему дорого и близко, и что он всегда, не переставая, любил это Ряхово, не зная его. И жадность, та самая жадность, о которой говорил Засухин, овладевает им…
«Мое Ряхово!» — радостно думает Трофимов.
Он останавливается и видит, как выходит к большаку первое отделение и как далеко впереди бегут и падают темно-серые фигуры врагов.
По дороге уползает танк… Около него один за другим рвутся три снаряда. Некоторое время он еще движется, движется бестолково, не сходя с места. За ним тянется сорванная гусеница.
— Командный пункт переносится в сад левее желтого дома! — кричит Трофимов.
Он снимает каску и расстегивает ворот гимнастерки. Сидя на краю воронки, еще пахнущей пороховым дымом, он пишет донесение. Медленно нарастающий грохот заставляет Трофимова подняться. На запад, в глубь вражеской обороны, то поднимаясь, то опускаясь на частых луговых буграх, бурей проносятся зеленые танки. Пыля, чадя, грохоча,
