— Какая я фрау? — опять пожала плечами женщина, перебивая словоохотливую собеседницу. — Зови Людмила Васильевна. — Она внимательно, изучающе рассматривала Галю и вдруг спросила отрывисто: — Комсомолка?
— Была до войны, — вздохнула Галя, — кто ж не был в комсомоле?.. Без этого и работу приличную не получишь.
— А почему у немцев осталась?
— Куда ж деваться было? У меня ни родственников, ни знакомых нигде нет. Денег тоже.
Женщина помолчала, потом вынула из сумки плоскую флягу, отпила несколько глотков. Опять повернулась к Гале. Резко запахло коньяком.
— Значит, на немцев работаешь, комсомолка?
— Ох, какая вы… Жить-то надо, — глаза Гали смотрели простодушно, прямо…
— Вот то-то и оно, что жить нужно. Молодец, понимаешь что к чему. А то родина, слова там всякие красивые… — и без всякой связи с предыдущим добавила: — А ты симпатичная. Таких, как ты, на плакатах рисуют, а внизу подпись: «Что ты сделал для разгрома врага?», или что-нибудь в этом роде.
Галя молчала. Не нравился ей этот разговор. И женщина эта противная. Не из простых «овчарок», видно.
Когда въехали в город, Галя попросила остановить машину. Женщина хлопнула шофера по плечу, прощаясь, сказала:
— Ты мне понравилась. Если надо будет помочь, помогу. Ищи меня в комендатуре СД. Спросишь Ир… Людмилу Зембровецкую… — Обмолвка этой женщины, досада, скользнувшая по ее лицу, были мгновенными. Но Галя все подметила. И не забыла.
Этот голубоглазый шофер стал настойчивым поклонником Людмилы Зембровецкой. Да и секретарь Вадлера относилась к нему гораздо благосклонней, чем к остальным. Она была особой практичной и понимала, что ничего серьезного с офицерами, да и с самим господином Вадлером, любовницей которого она стала в тот же день, что и секретаршей, быть у нее не может. Ни один из них на ней не женится. Им бы только время провести. Впрочем, ее поклонники и не скрывали этого.
А Петр Костомаров славный парень. И на жизнь оба смотрят одинаково — практично. Он говорил, что прикапливает деньги. Если события обернутся круто (что он подразумевал под этим, Петр не пояснял), они уедут куда-нибудь подальше из Приморска и купят или построят себе домик. Правда, сейчас никуда уезжать она не собиралась, а дальше — возможно, и придется сделать так, как предлагает Петр. Дальновидность — качество ценное. Себя Люся считала дальновидной. А как же — ведь она сумела вовремя сориентироваться и выйти сухой из воды. Попробуй другая на ее месте.
Когда в первые же дни войны погиб ее муж, летчик, Люся, впрочем звали ее тогда Ириной Сухожиловой, растерялась… Как же она теперь? Ведь никого нет у нее. Да и профессия — она работала до замужества машинисткой — основательно подзабыта. Но у мужа были друзья, которые не оставили молодую женщину. Один из них, инженер Иванов, предложил ей работать у него секретарем-машинисткой. Поначалу ее будут не очень загружать, она вспомнит, что позабыла. Ирина согласилась. Она быстро освоилась и даже пробовала флиртовать с Ивановым. Тот дал ей понять, что это лишнее. Лишнее так лишнее… Вскоре учреждение, в котором работал Иванов, эвакуировали. Ирина перешла на работу в пограничную воинскую часть. Энергичная, бойкая молодая женщина зарекомендовала себя здесь отличным работником. А вскоре ее вызвали в штаб обороны и предложили учиться на радистку с тем, чтобы стать разведчицей, работать в тылу врага. Это было так романтично, Ирина дала согласие. После окончания спецкурсов получила задание: отправиться в Приморск в качестве связной майора Петрова. С ней беседовали очень серьезно, ее спрашивали: сможет ли она, не дрогнет ли, не струсит? Пусть лучше говорит сейчас, потому что иначе может поплатиться не только своей жизнью, но и погубить многих людей.
Она отвечала: да, сможет. Но она не задумывалась о предстоящих трудностях. Она привыкла надеяться на авось, жить, как живется. И до сих пор все вокруг так хорошо, так доброжелательно к ней относились, все складывалось так удачно. Несомненно, ей и в дальнейшем повезет.
…К Приморску Сухожилова подходила одна. Ее напарник, неунывающий, находчивый парень Сергей Науменко, погиб в перестрелке с патрулем. Их обнаружили, когда они пробирались оврагом вдоль шоссе. Сергей, передав ей рацию, сказал: «Уходи, я задержу». Вскоре Сухожилова услышала стрельбу. Пригибаясь, она некоторое время быстро шла оврагом вдоль шоссе в сторону Приморска. Перестрелка прекратилась, Сухожилова поднялась по откосу, раздвинула кусты, осторожно выглянула. До сумерек было совсем немного. Багровое солнце уже уползало за дальнюю гору. Последние его кроваво-красные лучи ложились на шоссе. И в этом зловещем свете из-за поворота выползли два фашистских танка. За ними шли автомашины с солдатами, потом мотоциклисты. Колонна двигалась медленно, не спеша, как показалось Сухожиловой, по-хозяйски деловито. Она закрыла глаза, вобрала голову в плечи. Ей чудилось, что вся эта громада ползет прямо на нее, подомнет под себя, раздавит.
Давно уже прошла вражеская колонна, а Сухожилова все еще лежала в кустах у шоссе, объятая страхом, окончательно опустошенная.
Бороться против этой силы? Нет, нет, она не может. Что же делать? Что? Потом пришло решение. Сухожилова сползла на дно оврага. Сбросила рацию, поспешно забросала ее камнями.
Ни на какие явки она не пойдет. Она переждет. Документы в порядке. Скажет, что идет с переправы, не успела эвакуироваться. Устроится в Приморске на работу. Дальше будет видно.
…На окраине города Сухожилову задержали полицейские. На первые же вопросы она ответила путано, сбивчиво — страх совершенно парализовал ее разум, волю.
Ее отвели в СД. Сначала Ирина молчала. Ей задавали вопрос за вопросом, а она молчала. Когда стали бить — не выдержала. Рассказала, зачем была послана в Приморск. Однако указать место, где должна была встретиться с Петровым и пароль, она отказалась. Бить ее больше не стали. Отправили в лагерь для военнопленных неподалеку от Приморска. Там посадили в карцер. Ирина сломилась. Через полицейского и начальника лагеря передала, что будет говорить. Дальнейшие ее допросы вел Вадлер. Сухожилова указала явки. Тех людей, с которыми должна была встретиться. Она присутствовала при их допросе, нарядная, спокойная. Ее ставили им в пример — если они все расскажут, их ожидает свобода. Возмущенные, презрительные, уничтожающие взгляды на Ирину не действовали. Она равнодушно отворачивалась. Что ж, всякий живет, как умеет. Не всем совершать подвиги…
Вадлер предложил ей стать агентом СД, она согласилась. Согласилась машинально, не думая. Ей казалось, что она нашла лучший выход из положения. На самом же деле она все глубже и глубже вязла в трясине лжи и предательства.
Через некоторое время с провокационной целью Сухожилову — теперь она стала Зембровецкой — посылают в концлагерь. Ее задача — втереться в доверие честных советских людей, а затем выдать их. Ей «везло». В лагере она довольно близко сошлась с женой партизана Аней Степановой. Та поверила предательнице, ее выдуманной биографии, выдуманным подвигам… Как-то Аня проговорилась, что ее муж сейчас на подпольной работе и что иногда он бывает у ее матери. Сухожилова-Зембровецкая немедленно передала эти сведения в СД. За квартирой старухи установили наблюдение, и вскоре Степанов был арестован.
Потом она выдала разведчиков, посланных на связь с Петровым, и самого Петрова. И каждый раз Вадлер обещал, что это задание будет последним… Потом полковник взял ее к себе в штаб секретарем-машинисткой. Ему нужен был рядом человек, которому можно хоть частично довериться. Не потому, что человек этот предан, а хотя бы в силу того, что он связан с тобой общими преступлениями.
Так и жила Ирина-Люся. Днем стучала на машинке и выслушивала любезности офицеров, вечерами кутила в ресторане. Избегала оставаться одна. Потому что тогда наваливались тоска и страх, зажимали в тиски. Оглушала себя спиртным. Становилось легче. Вначале случалось это довольно редко, в тягостные минуты одиночества, потом все чаще и чаще. И скоро наступило такое время, когда Люся и полдня не могла прожить без водки.
И тут появился этот славный шофер Петр Костомаров. Нет, не все плохо у нее в жизни, обозначился какой-то просвет. Правда, Петр всего лишь шофер, но ей ли выбирать! И потом в этом парне чувствуется уверенность, сила, то, чего недостает ей, Люсе.
Вел себя Петр отнюдь не нахально. Да и разговорчивым этого парня не назовешь. Оживлялся он лишь в двух случаях: когда речь шла о доме или о ее, Люсином, прошлом. Ну дом, понятно, а вот ее прошлое… Люсю удивляло, почему оно так интересует Костомарова. Настоящее-то и его и ее куда неприглядней — оба на немцев работают. Но Петр настаивал: понимаешь, хочу все-все о тебе знать. Люся умилялась и рассказывала. Не все, конечно. Особенно о многом приходилось умалчивать, когда речь заходила о военном времени. Ну, жила в Красногорске, ну, не выдержала бомбежек, ушла. Здесь у нее была подруга. Ее не разыскала.
