— Это родственники? — спросил он Валентину
Валентина, неотрывно глядя доктору в глаза, только кивнула головой.
— Вы муж? — обратился Сан Саныч к Алексею.
Отец тоже только кивнул головой.
— А Вы сын, надо понимать? — обратил внимание Сан Саныч на Сашку.
Валентина ответила за парня:
— Это мой?
— А Ваш где? Она же звала его.
У Алексея заныло на сердце: "Что значит звала?". С тяжелым отрывистым выдохом он ответил:
— В Афганистане.
— И сколько? — Сан Саныч всегда казался несколько рассеянным. Особенно в сложных ситуациях. Тут же он поправился. — То есть, призвался когда?
Валентина ответила с нетерпением:
— Домой уже… совсем скоро.
Сан Саныч, казалось, играл какую-то «партию». Валентина заподозрила неладное: "Может, подготавливает". Снова он спросил:
— Скрывали?
Валентина подтвердила:
— Даже я не знала.
Сан Саныч, казалось, не замечал ее тревоги:
— Кто знает, может, так и было нужно… Кто знает?..
Валентина набросилась на зав. отделением уже с негодованием:
— Саша!?
Он будто не чувствовал состояния родственников больной:
— У нее уже были инсульты?
Валентина прижала ладонь к губам. Александр придвинулся поближе к матери и взял ее за локоть, чтобы поддержать. Сан Саныч спохватился:
— Нет, нет — вы неправильно меня понимаете. Вернее, я просто не понимаю…
У Алексея в глазах начал зреть ужас и растерянность. Но Сан Саныч, после непродолжительного размышления о чем-то своем, продолжил:
— Нет, наверное, это тоже не правильно… Точнее: я хочу понять… как она выдержала…
Тахир встречал и размещал людей уже вторую неделю. Их уже и расселять-то было негде. Но моджахеды со всего Нангархара продолжали прибывать к нему каждый день. Фархад только что доложил о прибытии нового каравана.
В провинции все знали — Тахир со своими людьми пришел из Пакистана. Этот отряд прошел там основательную подготовку в военном лагере, и его люди привыкли к военной дисциплине. Неиссякаемый поток денег из-за границы, железная дисциплина и тактика устрашения скоро обеспечили Тахиру лидерство в провинции. Хорошо оснащенные и вышколенные, его люди, эти убийцы с холодным разумом и метким глазом, быстро сломали всех мелких шкодников из числа местных повстанцев. Вскоре после появления Тахира разрозненные и часто враждующие отряды из окрестных районов если и не вошли под его начало составной боевой единицей, то, по крайней мере, подчинились его воле.
Однажды его авангардный дозор остановил форпост Махмуда из Суруби. Те не привыкли кланяться и устроили хорошую трепку людям Тахира. В перестрелке, первой же пулей убило командира звена этого дозора. Всего неделю людям Тахира понадобилось, чтобы выследить Махмуда. Они выкрали его прямо из-под носа у охраны. А на следующий день они вырезали всю его семью и там же, в его же селении, на глазах у всех, отрезали голову самому Махмуду. Весть об этой акции устрашения быстро разлетелась по округе и возымела свое действие. Остатки отряда Махмуда сами пришли к Тахиру с богатыми дарами и попросились в его отряд. Больше никто сопротивляться и не пытался.
Да и куда было деваться этим людям? Не идти же сдаваться царандою? Вернуться к мирной жизни и отказаться от сопротивления новой власти они уже не могли. Слишком уж глубокую пропасть вырыла война между когда-то добрыми соседями. Как вернуться к миру, если чуть ли не в каждом роду война разбросала родных братьев по разные стороны этой пропасти и сделала кровниками чуть ли не половину населения страны.
Так, всего за месяц, Тахир подчинил своей воле весь Нангархар. Поговаривали, будто бы в Пешаваре он сам напросился именно в эту провинцию, будто бы у него были личные счеты с командиром бригады шурави. Его прозвали никому непонятным прозвищем — Дантес. Только трое знали, что стояло между ними. Только трое вышли из того пекла живыми. Каждый их троих, словно на память о тех событиях в далеком приграничном ущелье Тура Бура, носил на себе отметину.
На площадь прибывал небольшой, в три мула, запыленный караван и около десятка измученных дорогой вооруженных моджахедов. К Тахиру подбежал Мирзахан. Это он проводил их в кишлак с поста у источника.
У Тахира задергалась обезображенная давним ожогом щека:
— Откуда?
Мирзахан только не согнулся до земли в поклоне:
— Баркандай, восемь братьев, гумандан саиб…
Тахир остановил взгляд на каменном лице явно старшего в отряде повстанцев. Несмотря на слой пыли и отпечаток усталости, что оставляет на любом путнике долгая дорога, Тахир узнал его:
— Это же?..
Фархад с готовностью подсказал командиру:
— Миль сорок отсюда.
Фархад снова подсуетился невпопад. Тахир думал о другом. Однако, он не стал раскрывать помощнику истинный ход своих мыслей:
— Я помню. Дороги туда нет… Это кочевники…
Фархад осмелился заметить:
— В селении уже размещать негде.
Тахир, стараясь не выпускать из внимания малейшее движение старшего каравана, приказал помощнику:
— Это кочевники. Отправишь их к источнику.
Со стороны казалось, что Тахир уже утратил интерес к прибывшим моджахедам. Уже отворачиваясь от каравана, он бросил Фархаду:
— Пусть старший подойдёт.
Фархад повторил распоряжение для Мирзахана и добавил:
— Дашь им два гранатомета и патроны. Ступай…
Если оружие было почти в каждом доме этой страны, то патронов чаще не хватало. Правоверные обычно являлись без боеприпасов.
Тахир отметил, когда Мирзахан удалился:
— Уже больше сотни.
Фархад поддержал:
— Еще люди Мухаммада из Сурхруда должны прийти.
— Всех к тебе.
Фархад решился возразить:
— А правый хребет?
Тахир уставился на помощника. Он намеренно акцентировал на втором слове:
— Тебя этому в Пешаваре учили?
Смутившись, Фархад опустил взгляд:
— Ты же знаешь, я только твой слуга, но ты не доверяешь мне, гумандан-саиб…
Тахир продолжал наблюдать за помощником.
Фархад спохватился:
— Прости, гумандан-саиб, клянусь Аллахом — ненависть к врагам помутила мой рассудок…
Тахир повторил приказ:
— Пусть старший подойдёт.
…В гостиной было несколько прохладнее. Тахир налил себе чаю и жестом разрешил собеседнику, чтобы тот тоже испил целительного напитка.
Когда гость сделал первый глоток, обжигающей жидкости Тахир начал разговор:
— Ты и есть тот самый Мошолла-немой?
Гость покорно склонил голову.
Тахир протянул Мошолле планшет:
— Покажи, где ваши люди.
Мошолла, после некоторого промедления, ткнул пальцем в карту. Хотя он прекрасно знал окрестности, некоторое время для изучения карты Тахиру все же понадобилось. Он еще раз отхлебнул из пиалы и продолжил:
— Эти горы имеют свои глаза и уши. Сейчас моджахеды со всей провинции сюда идут. Шурави знают об этом. И пусть… Но мне не нужно, чтобы весь Джелалабад говорил о вашем прибытии. Передашь Низари, пусть отведет своих людей подальше от тропы, вот — сюда, в ущелье Халчаян.
Тахир указал место на карте. Мошолла с удивлением округлил глаза. Но хозяин предупредительно сообщил:
— Родник там есть. Сколько вас?
Мошолла поднял три пальца. Обезображенное ожегом лицо Тахира исказилось вымученной улыбкой:
— Сейчас вас отведут к источнику. Скажешь Низари, чтобы после вечернего намаза он был там же.
Мошолла покорно склонил голову.
Умывая лицо ладонями, Тахир проговорил традиционное:
— Да, поможет нам Аллах!
Мошолла также поднес к лицу ладони. Но уходить он явно не торопился. Вместо того он покопался недолго в своем армейском подсумке, извлек из него клочок бумаги и протянул ее хозяину дома. У Тахира "глаза на лоб полезли". В его руках дрожал листок банковского чека. На нем размашистым почерком крупно красовались цифры — $100 000.
Тахир не привык сдерживать гнев. Передавать такие документы с посыльным, пусть даже помощником, противоречило всем законам конспирации и, уж тем более, всем традициям. У Тахира снова задергалась щека. Все же он постарался не демонстрировать гостю эмоций:
— Это Низари велел тебе передать?
Мошолла невозмутимо склонил голову. Тахиру ничего не оставалось, кроме как констатировать:
— Как он доверяет тебе… Ты казначей у него?
Мошолла оставался невозмутимым.
— Встретишь меня у подножия… Ступай, да хранит тебя Аллах!
Сан Саныч разрешил проведать ее только через несколько дней.
Валентина остановила всех у двери интенсивки и, прижав к губам указательный палец, прошептала с видом заговорщика:
— Только спокойно. Ничему не удивляться — наркоз может любую реакцию дать. Со всем соглашаться и, ни в коем случае, ей не возражать и не перечить. Ей разрешаются только положительные эмоции.
