— Батя, это твоя заслуга, что я семьдесят восемь фрицев уложил. Я твою науку всегда помню.
— Кака там наука, — смиренно, совсем непохоже на себя, сказал отец. — Сами пробились, сыны.
В день отъезда Васятка получил по аттестату сухой паек на всю оставшуюся дорогу до Владивостока. Оставил себе самую малость, а все остальное — консервы, сахар, концентраты — сложил в наволочку, сунул под кровать.
— Скажешь родителям, когда уеду, — предупредил он Пуздро, который таскался за ним, как собачонка. — А раньше ни гу-гу. Понял?
— Резать будут — не скажу, — твердо заверил тот…
Качка стала заметно меньше. Васятка обулся, спрыгнул с нар. Палуба закружилась перед глазами и, чтобы не упасть, он должен был схватиться за стойку. Постояв несколько минут, он поднялся наверх. Ветер заметно стих. Он еще срывал с верхушек волн белые барашки пены, но делал это лениво, больше не свистел в ушах; не резал лицо. По-прежнему моросил дождь. Справа и слева, сквозь пелену дождя, тускло проступали горные громады.
— Слева Рюкатан, справа Кунашир, в переводе «Черный остров», — произнес оказавшийся рядом сосед по нарам. — А идем по проливу Екатерины. По этому проливу бригантина «Екатерина» в 1792 году везла первое русское посольство в Японию. — Некоторое время сосед молчал, потом не утерпел, сказал восхищенно: — Смотрите, Вася. Такого зрелища больше никогда не увидите.
Над Кунаширом возвышался, словно искусно выточенный токарем, огромный конус двухъярусного вулкана.
Вскоре стали заметны гористые темно-зеленые, покрытые лесом острова с островерхими и плоскими конусами вершин, с горами, напоминающими купола мусульманских мечетей, и «Крильон» стал медленно приближаться к Рюкатану.
— Считай, дома. Приехали, — сказал сосед и, видимо, до конца взяв на себя обязанности гида, спросил: — Видите вдали поселок? Касатка. А порт называется Альбатрос. Выгрузка рейдовая. К берегу корабли не подходят.
К «Крильону» приближался портовый буксирчик, волоча за собой баржу. Началась выгрузка. Пассажиры забирались в большую корзину, как ее называли матросы — «лапоть», лебедка поднимала ее, корзина зависала над водой и медленно опускалась на дно баржи. Загрузив баржу полностью, неказистый буксирчик тащил ее к берегу, до которого было чуть больше километра, и возвращался снова.
На берегу толпилось множество людей. Приход парохода был для островитян большим и радостным событием. Среди пассажиров могли оказаться знакомые, у них можно было узнать новости, кое-что купить. Пароход привозил почту. Да и просто было любопытно посмотреть, как чувствуют себя люди, впервые оказавшиеся на Курильской земле.
Вася обратил внимание на установленный каким-то шутником самодельный указатель-стрелку: «До Москвы 15 тысяч километров». Он долго рассматривал землю — по рассказам земля на островах особая, вулканического происхождения. Но выглядела она обыкновенно — грязь, перемешанная с камешками. Правда, когда отошел в сторону, увидел на берегу круглые, навороченные в беспорядке каменищи до полуметра в диаметре. Васятка вспомнил, что сосед рассказывал ему о бомбовых пляжах, о том, что такими каменьями усеяно побережье на многие километры.
В тот же день он прибыл в отряд, в котором отныне должна была проходить его служба.
Отряд располагался на самом берегу. Жилья в отряде не хватало. В одном щитовом домике помещался штаб, в другом жили офицеры с семьями. Личный состав располагался в землянках. Командир, рыжий веснушчатый капитан, по фамилии Кухновец, встретил доктора по-семейному — обнял, поздравил с приездом и пригласил к себе домой ужинать. В восьмиметровой комнатке он жил с женой и сыном. Всю мебель составляли кровать, стол, две тумбочки и чемоданы, на которых спал двухлетний сын.
Увидев гостя, жена командира, полная рыхлая молодая женщина с гладко зачесанными волосами, захлопотала. На столе появился графин с настойкой из черемши, маринованные опята. Васятка подивился, какие они крупные. Пшенная каша с консервами. Узнав, что доктор закончил Академию, командир покачал головой, сказал, не скрывая восхищения:
— Академию закончил — это здорово!
Васятка успел заметить, что сообщение об окончании им Академии всегда вызывало уважительное отношение.
— То, что жену сразу не привез, хорошо сделал, — сказал капитан. — Жить негде. Несколько офицеров сдуру привезли — живут в землянках, как кроты. Пробовали перебиться в японских фанерных сараюшках. Так в этих карточных домиках хуже, чем в палатке. Насквозь продувает.
— А санитарная часть есть? — спросил Васятка.
— Нет, — ответил командир и, заметив сразу вытянувшееся лицо доктора, добавил: — Построим. Соорудим просторную землянку. Завтра же дам команду. Лазарет от нас километрах в пятнадцати. В Горячих ключах. Раньше, кому нужно было, туда ходили.
Остров Рюкатан Васе понравился. Шириной всего несколько километров, он тянулся с севера на юг и показался ему очень живописным. Утром, встав пораньше, Васятка пошел бродить по острову. Он увидел, как над океаном начало всходить солнце, его робкие лучи застряли в утреннем тумане, увидел мощную пенную линию прибоя, с шумом бьющуюся о скалы, густые заросли травянистого, похожего на камыш, бамбука, нашел черемшу, дикий крыжовник, крупные плоды шиповника. Встречалось много кедрачей, но каких-то странных, низкорослых, стелющихся по земле, как драконы, маленьких корявых березок и сосенок с причудливо изогнутыми стволами. В расщелинах скал росли пихты. Васятка подумал, что по сравнению с могучим сибирским лесом, здешний кажется униженным, пресмыкающимся, словно угнетенным. И все же он не сомневался, что Аньке здесь, понравится — дикая природа, безбрежный океан, тишина, нарушаемая лишь ударами волн о скалы. И люди встретили его приветливо, дружелюбно. Каждый стремился подсказать что-нибудь полезное, позвать в гости. Вот только вопрос — где им с Анютой жить? Неужели в землянке? Впервые, еще смутно, робко возникла мысль: «А что если самому построить небольшой дом? Ведь жить придется здесь долго, года два-три. Построить бы он сумел. Но из чего? Надо будет разузнать о строительных материалах».
Через неделю, как и обещал капитан Кухновец, санчасть-землянка была готова. Она состояла из небольшой амбулатории и лазарета на четыре койки. Васятка съездил в Горячие ключи, получил там необходимое имущество, медикаменты. Все аккуратно разложил на сделанных матросами полках, занавесил их марлей. Потом уселся на новый табурет и задумался. Конечно, ни о каких операциях здесь, в примитивной санчасти, не могло быть и речи. Оставалась единственная надежда на лазарет. Там была операционная, а начальник лазарета, высокий полнотелый майор лет сорока пяти, спокойный и медлительный, числился в нем хирургом. Кроме него, в лазарете были еще терапевт и стоматолог Клавочка — молодая женщина, с которой Васятка сразу же подружился. Клавочка была старше Васи на шесть лет. Своего начальника она не любила, первое время он пробовал ухаживать за ней, но Клавочка отвергла его. «Противный, — говорила она. — У него нос заглядывает прямо в рот».
В устройстве санчасти, в знакомстве с отрядом и островом прошли первые два месяца Васяткиной жизни на Рюкатане, После работы ему нравилось с берега ловить рыбу. Тут была не рыбалка, а одно удовольствие — нанизал кусок сельди на самодельный крючок и тащи плоскую, огромную камбалу килограмма на четыре. В ручье полно гольцов. Рыбу он относил на камбуз.
Когда темнело и рыбалку приходилось прекращать, он еще долго сидел на берегу и любовался свечением моря. Стоило катеру носом разрезать волны, как они начинали искриться и сиять изнутри, словно в них горели бенгальские огни. Каждая капля морской воды кишела миллионами самосветящихся микробов. Это было потрясающее зрелище.
Наступила зима — особенно непривычная — с дующими с океана ураганными ветрами, густыми липкими туманами, частыми пургами. Энергичная натура Васятки жаждала деятельности. Днем он еще находил для себя дело — осматривал поочередно всех матросов и офицеров отряда, заводил новую документацию, рисовал таблицы, проводил занятия, но с наступлением вечера становилось невыносимо. Кинокартины привозили редко. Валялся на койке в землянке, играл с офицерами в домино, читал. В двадцать два часа выключали движок и отряд погружался во тьму. Сна не было. Лежал и слушал, как гулко ухает о скалы прибой да воет в трубе ветер.
