13
Сотникова спасала его немощность: как только Будила начинал пытку, он быстро терял сознание. Его
отливали, но ненадолго, мрак опять застилал сознание, тело не реагировало ни на ременные
чересседельники, ни на специальные стальные щипцы, которыми Будила сдирал с пальцев ногти.
Напрасно провозившись так с полчаса, двое полицейских вытащили Сотникова из помещения и бросили
в ту камеру, к старосте.
Некоторое время он молча лежал на соломе в мокрой от воды одежде, с окровавленными кистями рук
и тихо стонал. Сознание то возвращалось к нему, то пропадало. Когда за дверью утихли шаги
полицейских, к нему на коленях подполз староста Петр.
- Ай-яй! А я и не узнал. Вот что наделали...
Сотников услышал новый возле себя голос, который показался ему знакомым, но истерзанное его
сознание уже не в состоянии было восстановить в памяти, кто этот человек. Впрочем, человек вроде был
расположен к нему, Сотников почувствовал это по голосу и попросил:
- Воды!
Человек, слышно было, поднялся, не сильно, хотя и настойчиво постучал в дверь.
- Черти! Не слышит никто.
Плохо соображая уже, Сотников все же понял, что помощи здесь не будет. И он ничего не просил
больше, погружаясь в забытье и оставаясь один на один со своими муками. Все время очень хотелось
пить. Какой-то густой знойный туман обволакивал все вокруг, Сотников долго тащился в нем на ватных
ногах, пока не увидел у забора колодец с ведром на цепи. Такими же ватными, бессильными руками он
опускал это ведро в колодец, как вдруг из его черной бездны с тревожным фырканьем бросился
врассыпную шустрый кошачий выводок. Сотников терпеть не мог кошек и почти в испуге отпрянул от
сруба, медленно приходя в себя. Затем он каким-то образом очутился на улице их довоенного городка и
вдруг увидел перед собой Редькина, давнишнего своего ординарца, как раз несшего связку мокрых,
наполненных водой фляг. Сотников схватился за одну из них, но фляга в его руках сразу же
превратилась в противогазную сумку, а в сумке какая же вода...
Спустя некоторое время он все-таки дождался котелка с водой и долго и мучительно пил. Но вода
была теплая, невкусная, она не утоляла жажды, только противно наполняла желудок. Вожделенное это
питье не принесло ему облегчения, лишь усилило муки, его стало тошнить. Было очень жарко от
полуденного солнца, в окопчике, где он стоял, всюду пересыпался раскаленный песок с клочками сухой
колючей травы. Он ничуть еще не напился, как рядом послышался окрик руководителя стрельбами
полковника Логинова: «Темп! Темп!» Сотникова это удивило и обеспокоило одновременно: показалось
странным, как он мог отвлечься на этот водопой во время стрельбы? Он испугался, что не уложится в
205
темп подачи команд, который вместо полагавшихся шести - десяти секунд, наверно, перевалил за
минуту.
Потом его видения стали тускнеть, сознание заволокло бессмыслицей, за которой едва пробивались
ускользающие причудливые образы, усиливающие и без того нестерпимые его страдания...
Когда в камеру вернули Рыбака, Сотников, как труп, тихо лежал на соломе, с головы до пят накрытый
шинелью. Рыбак сразу же опустился рядом, откинул полу шинели, поправил ему руку. Сломанные
пальцы Сотникова слиплись в кровавых сгустках, и он ужаснулся при мысли, что то же самое могли
сделать и с ним. На первый раз расправа каким-то образом миновала его. Но что будет завтра?
- Хлопец, тут это... Воды надо... - сказал из угла Петр, пока Стась запирал дверь.
- Я тебе не хлопец, а господин полицай! - злобно заметил Стась.
- Пускай полицай. Извините. Человек помирает.
- Туда и дорога бандиту. Тебе тоже.
С громовым грохотом захлопнулась дверь, стало темно; Петр, вздохнув, опустился на солому в углу.
- Звери!
- Тихо вы! - сказал Рыбак. - Услышат.
- Пусть слышат. Чего уж бояться...
Закрылась и наружная дверь, на ступеньках заглохли шаги полицая. Сделалось очень тихо, и стало
слышно, как неподалеку, в подвале, кто-то тихонько плакал - короткие всхлипывания, паузы, - наверно,
ребенок или, возможно, женщина. На соломе все еще в забытьи промычал что-то Сотников.
- Да-а, этого изувечили. Выживет ли? - сказал Петр.
Рыбак подумал: «Вряд ли он выживет». И вдруг ему открылось чрезвычайно четко и счастливо: если
Сотников умрет, то его, Рыбака, шансы значительно улучшатся. Он сможет сказать что вздумается,
других здесь свидетелей нет.
Конечно, он понимал всю бесчеловечность этого открытия, но, сколько ни думал, неизменно
возвращался к мысли, что так будет лучше ему, Рыбаку, да и самому Сотникову, которому после всего,
что случилось, все равно уже не жить. А Рыбак, может, еще и вывернется я тогда уж наверняка
рассчитается с этими сволочами за его жизнь и за свои страхи тоже. Он вовсе не собирался выдавать им
партизанских секретов, ни тем более поступать в полицию, хотя и понимал, что уклониться от нее, видно,
будет не просто. Но ему важно было выиграть время - все зависело от того, сколько дней он сумеет
продержаться в этом подвале.
Сотников тяжело и хрипло дышал, слегка постанывая, и Рыбак подумал: нет, не вытянет. Тут и с
крепким здоровьем недолго загнуться, где уж ему!
- А тебе, гляжу, больше повезло, - рассудительно и вроде бы со смыслом намекнул старик.
Эти его слова неприятно задели Рыбака - какое ему дело? Но он спокойно ответил:
- Мое все впереди.
- Ясное дело - впереди. Так они не оставят.
Рыбак неприязненно посмотрел в угол - становилось не по себе от непрошеных пророчеств этого
человека: откуда ему знать, простят или нет? У него шел зачет по особому от прочих счету, в
благотворную силу которого он почти что поверил и старался подробнее все обдумать.
Но, видимо, это место было мало подходящим для длительных размышлений: только он
сосредоточился на своих заботах, как по ступенькам опять застучали каблуки. Шаги замерли возле их
камеры, громыхнул засов, и на пороге вырос тот самый Стась.
- На воды! Живо! И чтоб этот бандюга к завтрему был как штык! А ты, старый хрен, марш к Будиле!
Рыбак притушил в сердце вспыхнувшую было тревогу, взял из рук полицая круглый котелок с
холодной водой. Петр из угла недоуменно уставился на Стася.
- А зачем, не знаешь?
Полицай с неподдельным весельем заржал:
- Знаю: в подкидного сыграть. Ну, живо!
Старик тяжело поднялся, подобрал с пола тулупчик и, нагнув голову, вышел из камеры. Все с тем же
грохотом захлопнулась тяжелая дверь.
Встав на колени, Рыбак начал тормошить Сотникова. Тот, однако, только стонал. Тогда он одною
рукой наклонил котелок, а другой приподнял голову Сотникова и немного влил в его рот воды. Сотников
вздрогнул, но тут же жадно припал губами к шершавому краю котелка, несколько раз сдавленно, трудно
глотнул.
- Кто это?
- Это я. Ну как ты? Лучше?
- Рыбак? Фу ты! Дай еще.
Рыбак снова придержал его голову - стуча зубами о котелок, Сотников выпил еще и пластом слег на
солому.
- Что, мучили здорово? - спросил Рыбак.
- Да, брат, досталось, - выдохнул Сотников.
Рыбак заботливо оправил на нем шинель и привалился спиной к стене, рассеянно вслушиваясь в
шумное дыхание товарища, которое, однако, помалу выравнивалось.
- Ну, как теперь самочувствие?
206
- Теперь хорошо. Лучше. А тебя?
- Что?
- Били?
Этот вопрос застал Рыбака врасплох. Он не знал, как коротко объяснить товарищу, почему его не
пытали.
- Да нет, не очень.
Сотников закрыл глаза. Его изможденное, серое, с отросшей щетиной лицо едва выделялось в
сумерках на серой соломе. В груди все хрипело. И тогда Рыбаку пришло в голову, что, пока имеется
такая возможность, надо бы кое о чем условиться относительно предстоящих допросов.
