— Надо искать ночлег, — проворчал Володя, — а то опять сорвемся в канаву. Разве это дорога!
Действительно, ничего другого не оставалось делать — сумерки сгущались все больше и больше. Справа темнели хаты.
Подъехали к ним.
— Володя, идите попросите, чтобы нас пустили переночевать, — снова тоном приказа проговорил командир машины.
Володя отворил дверцу машины и зычно закричал:
— Эй! Эй! Кто там есть? Давай сюда!
Прошло несколько томительных мгновений. Никто не отозвался, никто не вышел из хат.
— Не иначе как заминированы, — сказал Володя, — отворишь дверь — и фью, ваших нет.
— Да, очень, очень подозрительные дома! — удрученно покачал головой Петр Петрович. — Не зря они пустуют.
— Они теперь до конца войны будут, стоять пустые. Саперов же не пошлют из-за трех домов!
— А может быть, они не заминированы?
— «Не заминированы»! Помню, на финской, стоит дом, подъезжаем. Кому входить первому? Все боятся. Ну, конечно, пришлось мне. Без Володи нигде не обойдется, — скромно добавил он. — Беру палку, толкаю дверь. Бац! Взрыв. Так и разминировал дом палкой.
— Может быть, и здесь вы попробуете отворить дверь палкой?
— Палок нет, — увиливает Володя.
— А вон шесты валяются, — указал Петр Петрович в направлении сарая. — Пойдемте, я вам помогу.
Володя без большого энтузиазма последовал за Петром Петровичем. Пока они выбирали самый длинный шест, Катеньке надоело сидеть в машине и она вошла в одну из хат. Наши «минеры» не заметили этого, они с огромными предосторожностями приближались к хате, держа в руках пятиметровый шест.
На пороге неожиданно появилась Катенька.
— Зачем вам палка? — сказала она. Петр Петрович страшно сконфузился.
— Дровец, знаете ли, — пробормотал он.
— А здесь натоплено.
В хате действительно было тепло. Кто-то протопил печку. Артисты решили переночевать здесь. Они перенесли вещи. Открыв заслонку, Катя неожиданно обнаружила чугунок каши.
— Кто же здесь живет? — заинтересовался Петр Петрович.
Володя высказал предположение, что здесь скрывается банда, оставшаяся после немцев. Петр Петрович поддержал его, Иван Степанович решительно усомнился.
— Опять Володины домыслы, — сказал он.
Отважный шофер не был склонен так быстро сдавать свои позиции.
— Вот в финскую войну один раз я…
Поделиться своим воспоминанием отважному шоферу не пришлось, с улицы явственно донесся хрипловатый, простуженный гудок эмки. Все замерли.
Гудок прозвучал еще раз. Теперь было ясно, что не ослышались.
— Наверно, роются в моторе, да разве им понять? — не без торжества сказал Володя.
— Однако надо что-то предпринимать, — сказал Иван Степанович.
И тогда Володя, расхрабрившись, открыл окно и прокричал диким голосом:
— Э-э-э-й… Застрелю…
Захлопнув окно, он кивнул Ивану Степановичу:
— Теперь можете идти. Я их разогнал.
Сам он не выразил желания сопутствовать старому охотнику. В темноте Иван Степанович с трудом различил очертания машины и силуэты человеческих фигур.
— Дети! — удивленно воскликнул он, увидев трех маленьких детишек у машины. Каждому из них было лет, наверное, по пяти — семи.
Все вскочили, не поняв, в чем дело.
— Дети! — повторил Петр Петрович.
— А ну, иди сюда! — тогда крикнул Володя.
Дети отбежали еще дальше.
Появилась Катенька, позвала детей, и они доверчиво подошли к ней.
— Где же вы были, маленькие мои? — спросила она.
— В погребе сидели. Цей дядько дуже гукал. Он страшный, — указали они на Володю.
— Вы, наверно, голодные, бедненькие мои.
— Не, мы хлеб ели.
Катенька повела их в дом, оделила бутербродами с колбасой.
— Где же ваши отцы и матери? — спросила она.
— Батьки на фронте, а мамки дорогу чинят.
— Вы так одни и остаетесь?
— А мы большие.
— А кто из вас гудел? — спросил Петр Петрович, ласково поглаживая детей по головам.
— Це Сашко, — указали дети на самого старшего, ему было не больше семи лет.
— Немцы давно от вас ушли?
— Не, мабудь ден десять.
— Страшные?
— О-о-о!.. — воскликнули дети. — Як цей! — робко указали они на Володю.
— Мою мамку батогами били, она хлиб сховала, — сказал семилетний Сашко.
Артисты отдали детям остатки печенья, уложили их вместе с собою в хате, а наутро отбыли дальше.
Представьте себе четырех человек, затерявшихся на тысячекилометровом пространстве, и вы поймете их переживания. Солдат на войне знает свою часть, своего командира, о нем заботятся, его поят, кормят, лечат, если он заболел или ранен, похоронят, если он убит. Его ни на минуту не теряют из виду, потому что затеряться на войне — значит пропасть. Солдату нельзя затеряться на войне, он не может затеряться.
А с нашей актерской бригадой так получилось, что она затерялась на войне. Из-за плохой дороги и Володиных причуд у нее пропал один день, и этот самый день, как мы увидим, сыграл решающую роль в дальнейших странствиях наших героев.
Все дело в том, что вынужденный простой, вызванный ночевкой в пустом доме, послужил причиной многих и многих испытаний. Начиная с этого дня странствия бригады превратились в своего рода сухопутную Одиссею, конечный пункт которой теряется в отрогах Карпат. Бригаде, догоняя фронт, пришлось форсировать четыре крупные реки — Южный Буг, Днестр, Прут, Серет, не считая более мелких рек вроде Молдовы, пришлось преодолеть почти тысячу километров пути, используя все виды транспорта, пришлось даже пересечь границу иностранного государства…
Вопрос о роковой ночевке с особенной остротой встал перед бригадой, когда она подъехала к пункту, указанному ей, и вместо штаба дивизии нашла несколько солдат из хозвзвода, грузивших остатки военного имущества на три машины, стоявшие «под парами».
— Скажите, пожалуйста, где штаб дивизии? — приоткрыв дверцу, спросил Петр Петрович усатого старшину, распоряжавшегося погрузкой.
— Штаб дивизии? — удивленно посмотрел на него старшина. — Так он теперь, поди, километров за сто отсюда.
— Почему же он так быстро уехал? Он должен стоять здесь!
Старшина посмотрел на него еще удивленнее.
— Немца гоним! — сказал он таким тоном, как будто имел дело с ребенком, не понимавшим простых вещей.
— Понятно! Понятно! — закивал головой Петр Петрович. — Мы, видите ли, артисты, нам выступать в вашей части.
— Вряд ли теперь скоро ее нагоните, — с сомнением в голосе проговорил старшина. — Она все время на колесах. Немца гоним, — повторил он. — Теперь мы его, может, на тысячу верст погоним.
— На тысячу верст? — удивился Петр Петрович.
— На тысячу.
— А как же мы? — забеспокоился о своей судьбе командир машины, мысленным взором окидывая огромное пространство и как бы предчувствуя все тяготы и трудности, которые их ожидали. — Голубчик, — обратился он к старшине, — как вы нам посоветуете, поступить?.
— Если вам приказано прибыть в часть, надо выполнять приказание, — строгим голосом сказал тот.
— Ха! Разве мы солдаты? — вставил свое слово Володя, которому не понравился разговор.
— На фронте все солдаты! — внушительно проговорил старшина и так посмотрел на Володю, что у того не повернулся язык вступать в дальнейший спор.
— Конечно, конечно, все мы солдаты, — поспешно согласился Петр Петрович со старшиной. — Все мы солдаты! — почти восторженно повторил он. — Вы очень верно сказали. Разрешите узнать ваше имя-отчество?
— Старшина Бессудников Иван Николаевич! — отчеканил воин.
— Милейший Иван Николаевич, не будете ли вы любезны указать нам, как ехать?
— Разрешите ваши документы! — строго попросил старшина.
Петр Петрович поспешно вынул из кармана предписание и вручил его старшине. Старшина внимательно прочитал и вернул.
— Вы поедете по дороге на Умань, где, по всей вероятности, находится штаб. Если он выехал, комендант укажет дальнейший маршрут. А как доехать до Умани, я вам объясню. Да у вас карта-то есть?
— Карта? Есть карта, — засуетился Петр Петрович. — Только где же она? Иван Степанович, не у вас карта? Володя? Катенька?
Стали ворошить вещи, шарить в машине.
— Сейчас найдем, сейчас найдем, — успокаивал Петр Петрович. — Володя! Катенька!
Поиски не дали результата, карта не находилась. Петр Петрович был в отчаянии.
— Давайте выйдем из машины, еще раз все осмотрим, — предложил он.
— Ха! Вот она где! — торжественно воскликнул Володя, когда руководитель бригады покинул кабину.
Оказывается, Петр Петрович сидел на карте.
— Мы ее ищем, а она нас, — попытался он смехом сгладить неловкость.
