Ознакомительная версия.
Еще пребывая в машине, доставляющей его к РСХА из офиса Гиммлера, бригадефюрер успел связаться со своим секретарем по коротковолновому радиопередатчику, действовавшему в радиусе двадцати пяти миль от здания Главного управления, и потребовал, чтобы тот немедленно занялся добычей необходимых документов. Поэтому через полчаса после того, как Шелленберг уселся в своем кресле, на столе его выросла целая гора всевозможных сводок, отчетов и сборников документов, принадлежащих к дипломатической почте.
Прежде всего бригадефюрер решил ознакомиться с текстом «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом» — именно тем документом, дух и букву которого в течение суток он обязан был взломать, как ледокол — глыбу многовекового арктического льда.
«26 августа 1939 года. Правительство СССР и правительство Германии, — углубился он в чтение теперь уже потерявшего всякий смысл политического завещания, — руководствуясь желанием укрепления дела мира между СССР и Германией и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению…»
«Ага, — отметил про себя Шелленберг, — значит, договор 1939 года стал естественным следствием договора, действовавшего в течение предшествовавших тринадцати лет. Вот только этому, последнему, не суждено было продержаться и двух лет».
Никакого особого интереса пункты «Договора о ненападении» не представляли. «Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения друг на друга, как отдельно, так и совместно с другими странами. Если одна из стран станет объектом нападения со стороны третьей державы, другая договаривающаяся сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу…» Ну и конечно же обязательство не участвовать в какой-либо группировке стран, действия которой прямо или косвенно направлены против другой стороны. И заключен был договор сроком на десять лет, с правом пролонгации.
Шелленбергу стало понятно, что основная изюминка действительно заключалась в «Секретном дополнительном протоколе», приложенном к этому договору, но так и не опубликованном. И что именно ссылка на нарушение Германией этого договора станет основным мотивом всех политических демаршей России. «Но при этом она так и не решится опубликовать или хотя бы сослаться на “Секретный дополнительный договор”, приложенный к “Пакту Молотова — Риббентропа”, — напомнил себе Шелленберг. — Вопрос в том, что практически может извлечь Германия из рассекречивания этого приложения и позволит ли оно шантажировать коммунистов даже с учетом того, что в роли агрессора предстанет все же Рейх».
Понятное дело, что в нужный момент германская пропаганда может организовать утечку информации, или даже официально заявить, как подло повела себя Россия в отношении Польши, и надолго осложнить и без того непростые отношения между поляками и русскими. В пункте втором договора говорилось: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сан.
Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий. В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путем дружеского согласия».
— А ведь они его уже давно «разрешили»! — вслух произнес бригадефюрер СС, понимая, что если когда-либо германская пропаганда и сможет извлечь некую выгоду из выдачи данного секрета, то не сейчас и только не в контексте «Воззвания фюрера к германскому народу». Уже хотя бы потому, что Польша давно расчленена, Польского государства ни де-юре, ни де-факто не существует и воссоздание его не выгодно ни одной из сторон.
В папке, которую Шелленбергу доставили из Министерства иностранных дел, к тексту договора была приложена и вырезка из статьи «Советско-германский договор о ненападении», опубликованной в советской газете «Правда», с дословным переводом ее на германский. Причем Шелленберг особое внимание обратил на ее окончание: «Вражде между Германией и СССР кладется конец. Различие в идеологии и в политической системе не должно и не может служить препятствием для установления добрососедских отношений между двумя странами. Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития».
“Загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР”, — хохотнул про себя бригадефюрер. — Это ж какие такие враги нашлись у дружбы народов Германии и СССР?» — задался он сакраментальным вопросом, чувствуя, что постепенно превращается в оппозиционера режимов обоих империй. А прочувствовав это, загадочно улыбнулся: «А что, еще все может быть!»
Впрочем, ответ на вопрос о том, кого имели в виду Молотов и Риббентроп, говоря о врагах германо-советской дружбы, найден был бригадефюрером довольно быстро. В «папке Канариса», предоставленной ему секретарем, штурмбаннфюрером СС Теллером, он обнаружил документ с грифом «Государственная тайна. Канцелярия Имперского министра иностранных дел. 24 августа 1939 года». И назывался он: «Запись беседы, состоявшейся в ночь с 23 на 24 августа между Имперским министром иностранных дел, с одной стороны, и господином Сталиным и Председателем Совета Народных Комиссаров Молотовым, с другой стороны».
В разделе, определяющем обсуждаемые вопросы и названном «дипломатами» из абвера просто и глубокомысленно — «Англия», Шелленберг не без ехидства прочел: «Господин Сталин и Молотов враждебно комментировали манеру поведения британской военной миссии в Москве, которая так и не высказала советскому правительству, чего она в действительности хочет.
Имперский министр иностранных дел фон Риббентроп заявил в связи с этим, что Англия всегда пыталась и до сих пор пытается подорвать развитие хороших отношений между Германией и Советским Союзом. Англия слаба и хочет, чтобы другие поддерживали ее высокомерные претензии на мировое господство.
Господин Сталин живо согласился с этим и заметил следующее: «Британская армия слаба, британский флот больше не заслуживает своей прежней репутации. Английский воздушный флот, можно быть уверенным, увеличивается, но Англии не хватает пилотов. Если, несмотря на все это, Англия еще господствует в мире, то это происходит лишь благодаря глупости других стран, которые всегда давали себя обманывать. Смешно, например, что всего несколько сотен британцев правят Индией».
«А ведь “вождь всех времен и народов” явно провоцирует Германию на войну с Англией, — не было нужды Шелленбергу слишком уж углубляться в размышления. — Он почти открытым текстом призывает фюрера напасть на слабую, почти безоружную Англию, чтобы затем, победив ее совместно с Россией, произвести новый раздел мира. Он буквально навязывает фюреру свою дружбу в обмен на нападение на Англию. Конечно же подстраховываясь при этом и направляя основное острие военных устремлений Третьего рейха в сторону Ла-Манша».
«Имперский Министр иностранных дел, — со все большим интересом читал Шелленберг этот прелюбопытнейший документ, — согласился с этим и конфиденциально заявил Сталину, что на днях Англия заново прощупывала почву, с виноватым упоминанием 1914 года. Это был типично английский глупый маневр. Имперский Министр иностранных дел предложил фюреру сообщить англичанам, что, в случае германо-польского конфликта, ответом на любой враждебный акт Великобритании будет бомбардировка Лондона.
Господин Сталин заметил, что прощупыванием почвы, очевидно, было письмо Чемберлена к фюреру, которое посол Великобритании в Германии Гендерсон доставил в Оберзальцберг 23 августа. Сталин далее выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость, будет вести войну довольно ловко и упрямо».
«И здесь вождь мирового пролетариата тоже явно набивался в союзники, давая Риббентропу понять, что при всей слабости Англии, Рейху все же лучше иметь у себя в тылу надежного союзника».
Вернувшись к началу документа, Шелленберг обратил внимание, что беседа-то между Сталиным и фон Риббентропом состоялась ночью. А что, подумал он, возможно, такие переговоры, после которых Германия спокойно могла начать войну против Польши, как раз и стоит проводить в полночь, продолжая традиции тайных вечерь.
Шелленберг уже хотел было отложить этот мюллеровский документ, когда вдруг взгляд его наткнулся на имеющуюся на последней странице запись: «Тосты». Некий Генке, чья подпись, без указания должности, стояла под этим протоколом ночной встречи Сталина и фон Риббентропа, не пренебрег в своем документе и тостами, справедливо полагая, что они тоже несут определенную политическую нагрузку.
Ознакомительная версия.
